Точка зрения (Юмористические рассказы писателей Туркменистана) (сборник) - Меляев Ходжанепес - Страница 15

— Овез оборвал телефон. Тебе раз десять звонил.

— Овез?… — Эсенов в растерянности смотрел на жену, словно пытаясь припомнить, кто же это такой. — Ах, да! Закрутишься на работе и обо всем забудешь! Ведь он еще неделю назад приглашал меня на день рождения сына. На сегодня… Заранее беспокоился, а я-то…

Жена удивилась:

— Но, по-моему, у Овеза сын зимой родился…

— Зимой или летом — какая разница? Было бы желание справить той, а повод найдется. Ну, собирайся. Берн и сына. Не пойти нельзя — Овез обидится. Собирайся, собирайся! Если зовет в гости, не отказывайся, а куда не звали, не показывайся!

— Да нет… Не могу я… Мы с Тойли завтра сходим поздравим именинника, а ты забирай гостя, и идите вдвоем.

Эсенов в душе обрадовался такому решению жены. Сказал деланно равнодушно:

— Ну, если не хочешь идти — твоя воля, но потом не выговаривай мне, что, мол, не беру тебя с собой. — Он повернулся к Курбанову: — Ну, уж если дело так оборачивается, не сходить ли нам, действительно, вместе? Вечер длинный, надо же чем-то заняться…

Курбанову идти не хотелось, но хозяин не отставал, упрашивал упорно и горячо:

— Пойдем! Овез неплохой человек! Ну, посуди сам: как я могу оставить тебя, моего гостя, одного? А не идти невозможно. Обещал. Человека обижу…

Недаром говорят: гость — раб хозяина. Скрипя сердце Курбанов согласился пойти на день рождения сына неизвестного ему Овеза.

В беседке, увитой виноградником, стоял на расстеленном ярком паласе уже знакомый Эсенову круглый стол. Он был уставлен бутылками с разноцветными винами — янтарными, красными, зеленоватыми.

Курбанов огляделся. Хозяин, склонив голову набок, куском фанеры раздувал угли для шашлыка, жена его сидела на пороге дома в глубине двора. Рот ее был закрыт яшма-ком, она смешивала кислое молоко с водой, делала сузмечал. «Э, да мы раньше других пришли, гостей что-то не видно!» — подумал Курбанов.

Овез, заметив пришедших, легко поднялся, отбросил фанеру и устремился к гостям.

— Добро пожаловать, дорогие гости! Проходите прямо к столу! Я только руки помою…

Он не договорил. Во двор вошел Караджа, брат его жены. «Вот уж некстати! Нелегкая его принесла!» — неприязненно подумал Овез. Сколько раз у него с шурином бывали стычки. Шурин простак, тридцать лет проработал заведующим магазином, а до сих пор гол как сокол. Строит из себя святого и ему, Овезу, пытается указывать. А как-то раз прямо сказал:

— Жаль, что мы связаны родством, а то бы в жизни я не переступил твоего порога, Овез!

Сейчас Караджа стоял у калитки, раздумывая, что ему делать. «Опять кого-то заманил в свои сети паук, — нелестно думал он о своем родственнике. — Лучше уйти, чтобы глаза не видели всего этого! Ишь, стол какой накрыл!»

Овез смотрел на незваного гостя и тоже не знал, что делать: приглашать или не приглашать? Взглянул вопросительно на Эсенова. Тот кивнул: мол, пусть зайдет. Но Овез все еще медлил. Если бы в это время во двор не выбежал семилетний сын Овеза Керим и с криком: «Дядя пришел!» — не бросился бы к Карадже, так, наверное, и ушел бы родственник, не отведав угощения, восвояси. Но мальчик стал тянуть дядю к столу. Курбанов с удивлением наблюдал эту сцену.

Караджа погладил ребенка по голове.

— Здравствуй, племянник! Эге, да я вижу, ты стал совсем взрослым! Угадай, какой я тебе гостинец принес!

С нетерпением ожидая, когда дядя развяжет свой хурджун, мальчик принялся угадывать:

— Виноград?

— Нет, малыш, не виноград! Наш виноград еще не поспел. Я дыньки тебе принес, сорокадневки!

— Сорокадневки? — Мальчик так и повис на шее дяди. — Ох как здорово!

Караджа вложил в руки племянника по маленькой ароматной дыньке. Керим помчался к матери:

— Мама, смотри какие, желтые-прежелтые! А как пахнут! Ты только понюхай!

Овез наконец сказал шурину:

— Проходи, проходи! У тебя такой вид, словно ты с неба свалился!

Караджа нахмурил густые брови.

— Но ты, кажется, не торопишься приглашать меня к столу?

— Ну что за церемонии! Ты же свой человек. Проходи, садись!

Однако Караджа не унимался:

— Не юли, Овез, я тебя насквозь вижу!

Не вмешайся Эсенов, не вставь слово, между родственниками вспыхнула бы ссора. Эсенов взял Караджу за руку:

— Говорят, хороший человек приходит прямо к обеду! Проходите, Караджа-ага, проходите! Как поживаете?

— Слава богу, дышим пока! — вежливо ответил Караджа и положил свой хурджун под дерево.

Жена Овеза постелила чуть в сторонке от стола кошму. Караджа опустился на эту кошму, к столу не сел.

— Я вина не употребляю, — объяснил он Курбанову, — вы без меня начинайте, я чайку попью и пойду.

Тут калитка открылась и во двор вошли еще двое — соседи Овеза. Один высокий, с большим животом, другой напротив, маленький и худощавый. Кладовщик кинулся к ним и проводил к столу.

Налили рюмки. Овез обратился к шурину:

— Может, перед чаем выпьешь сто грамм?

Караджа не деликатничал с хозяином, не подбирал выражений:

— Ну чего ты пристаешь? Когда это ты видел, чтобы я пил водку? Тридцать лет я ею торгую, а какая она на вкус, понятия не имею. Пей сам, если она тебе нравится. Выпей и мою долю!

Курбанову пришлась по душе простота Караджи, он тихонько засмеялся.

— Ну, тогда не будем Карадже-ага мешать пить чай, — сказал Эсенов и разлил в другие рюмки, поменьше, коньяк. — Если, Овез, ты больше никого не ждешь, предлагаю начать!

— Начнем! Начнем! — оживился Овез.

Эсенов продолжал стоять, держа рюмку.

— Среди нас самый старший Караджа-ага. Я предлагаю выпить первую рюмку за его здоровье!

— Я не против твоего тоста, Бяшим, — сказал Курбанов, — но ведь сегодня мы собрались по другому поводу!

Тут только Эсенов вспомнил, в честь чего они собрались на той. Краска ударила ему в лицо.

— Ах ты боже мой! Память и сейчас меня подвела! Ну, хорошо, я посторонний, а у тебя-то, Овез, отчего память отшибло? Зови именинника!

— Керим-джан! Иди сюда скорее, а то шашлык совсем остыл! — крикнул Овез сыну.

Керим отложил дыньку в сторону, которую разрезал ка доли, и подбежал к столу.

— Зачем ты позвал меня, папа? Хочешь чокнуться?

— Давай-ка садись рядом со мной! И чокнешься, и выпьешь! — Овез похлопал сына по плечу.

Мальчик сел, запротестовал:

— Нет, папа, я пить не буду. В прошлый раз выпил — меня тошнило. Ты мне лучше лимонаду налей.

Мальчик с интересом рассматривал своими черными глазами-бусинками красиво сервированный стол.

— Э, да что ты говоришь! Разве лимонад выпивка! Отхлебни глоточек! Джигит должен быть храбрым! — Овез пододвинул сыну рюмку с портвейном.

— Нет, папа, не буду… И мама говорит, чтобы не пил. — Керим качнул худенькими плечами.

— Твоя мать неправильно говорит! Сегодня мы справляем твой день рождения. Выпить нужно. Видишь дяди пришли поздравить тебя!

Мальчик с улыбкой взглянул на гостей:

— Ну… Тогда немножко выпью… Давайте чокнемся!

Выпили. Выпили за здоровье и отца Керима. Выпили за здоровье матери именинника. Мальчик, сделав глоток, поставил рюмку на стол и спросил отца:

— Папа, а ведь мы уже справляли мой день рождения. Помнишь, когда шел снег?

— Помню, помню… Ну, иди к маме! Ешь свою сорока-дневку.

Курбанов удивился:

— Но позвольте… Разве день рождения отмечают дважды в году? Я что-то ничего не понимаю…

Один из соседей Овеза не дал ему договорить, упрекнул хозяина:

— Почему ты нас не предупредил, Овез? Мы пришли без подарков. Неудобно…

Овез, уже подвыпивший, положил в рот кусок жирного шашлыка, облизал сальные пальцы и причмокнул губами.

— Э, о чем говорить! — И обернулся к Курбанову: — У меня, дорогой гость, Керим — единственный наследник. Единственный. Нет у меня другой радости. Вот мы и справляем дважды его день рождения. Сначала — когда созревают сорокадневки, а во второй раз — когда выпадает первый снег.

Эсенов обрадовался находчивости друга, подтвердил: