Я был адъютантом Гитлера - фон Белов Николаус - Страница 75

• Предыдущая
• 75/150
• Следующая

Затем Гитлер приступил к своей длинной речи. Высказавшись насчет «безусловно необходимого пересмотра» Версальского мирного договора, он перешел к обличению «интернационального еврейского яда для народов»; для мирового еврейства «война – самое желанное средство, чтобы обеспечить наилучшее обделывание своих гешефтов{199}. Обнаруженные в Париже документы союзников дают представление об их планах. После победы над Польшей английские поджигатели войны, особенно Черчилль, Иден и им подобные, поливали его потоками брани и оскорбляли, когда он сделал свое предложение о мире. Борьбу против Норвегии фюрер назвал „самой смелой операцией во всей германской военной истории“. Говоря о Западной кампании, он отметил, что благодаря концентрации всего вермахта достигнуто „тотальное уничтожение французско-английских вооруженных сил“. Затем он обрисовал действия и успехи введенных в бой армий, а также соединений люфтваффе, особенно выдвинув на первый план заслуги и повышение в чинах руководящих генералов, а особенно Геринга, произведенного в рейхсмаршалы и награжденного Большим крестом Железного креста. Наряду с присвоением чина генерал-полковника (в том числе Гальдеру), бросалось в глаза производство в генералы [минуя чин генерал-лейтенанта], соответственно, артиллерии и авиации, двух генерал-майоров – Йодля и Ешоннека.

После этого Гитлер остановился в своей речи на союзе с Италией и выразил благодарность лично Муссолини. Правда, уровень совместных действий он несколько преувеличил. А потом вскользь заметил, определяя свою позицию в отношении Англии: «У меня нет причины, которая заставляла бы продолжать эту борьбу». Под конец же упомянул о «милости Провидения», которое даровало нам «удачу этого дела».

Речь меня разочаровала. После предшествовавших ей собственных высказываний фюрера я ожидал, что он определит свою позицию относительно германо-английского конфликта основательнее и подробнее. У меня мелькнула мысль: а не изменил ли Гитлер свою прежнюю позицию в этом вопросе и не пришел ли к какой-то новой. В голове моей даже возникал вопрос: правильно ли оценивает он установку Черчилля в отношении Германии?

Первый ответ из Англии – лаконичный, но ясный – пресса получила примерно через час после речи Гитлера: отклонение любых попыток примирения. В течение вечера и ночи последовали и другие свидетельства холодной реакции англичан. Фюрер увидел, что его взгляды и предположения подтвердились.

21 июля у Гитлера состоялась в Имперской канцелярии беседа с главнокомандующими составных частей вермахта. Он сказал, что ему еще не ясно, что будет с Англией. Если она войну продолжит, значит, она ждет перелома в позиции Америки или надеется на помощь России. В нашем плане высадиться в Англии фюрер видел большой риск. У Сталина есть связь с Англией, и он заинтересован в том, чтобы держать ход политического развития в Европе в подвешенном состоянии. Надо очень тщательно следить за Россией и обдумать план нападения на нее. Гитлер придавал величайшее значение сохранению этого плана в тайне, пока еще на уровне продумывания его генеральным штабом, чтобы уяснить самому себе размеры этой задачи, получить представление о ее сроках и целях.

Затем фюрер отправился на Байройтский фестиваль. Он побывал 23 июля на вагнеровских «Сумерках богов». Это было его единственное и последнее за время войны посещение вагнеровских торжеств. Спектакли в военные годы давались преимущественно для рабочих военных предприятий и раненых солдат.

В последующие дни Гитлер принял (частично в Берлине, а частично – на Оберзальцберге) ряд официальных визитеров. Побывали румынский, болгарский и словацкий премьер-министры, чтобы побороться за округление и сохранение своих государственных территорий. Начинал вырисовываться новый порядок в этом регионе. Фюрер по-прежнему предпочитал пока окончательных шагов не предпринимать и решение балканских вопросов отложить.

Голова его постоянно была занята мыслями о событиях в русском регионе. Он не раз велел прокручивать себе документальный фильм о зимних боях на финской границе, но, как и полгода назад, был разочарован, ибо не смог сделать из него окончательных выводов о моторизации, вооружении и боевой силе русской армии.

31 июля Гитлер снова вызвал к себе главнокомандующих тремя составными частями вермахта вместе с начальниками их генеральных штабов. Сначала Редер доложил о ведущихся работах по «Морскому льву». Возможными датами операции он назвал дни между 19 и 26 сентября. Но было бы лучше перенести ее на весну 1940 г. Фюрер на это не пошел, а решил провести 15 сентября. Начнется ли она в указанный день, будет зависеть от люфтваффе, которая уже в ближайшие дни должна начать усиленные налеты на аэродромы английской истребительной авиации, гавани и военно-морской флот. Если она добьется успехов, начнет действовать «Морской лев». В противном случае операцию эту придется отложить до 1941 г. Затем Гитлер обратился к проблеме России. Он уверен, что англичане нашли новый контакт с нею. Фюрер предполагал русское нападение, начиная с осени 1941 г. Если же Россия будет разбита, Англия лишится большой помощи. Гитлер объявил свое окончательное решение: напасть на Россию весной 1941 г. Операции против нее должны привести к видимому успеху летом 1941 г. Гальдеру было поручено коренным образом изучить связанные с этим вопросы.

На следующий день, 1 августа, Гитлер дал «Директиву № 17 о ведении воздушной и морской войны против Англии». В ней говорилось: «С целью создания предпосылок для окончательного разгрома Англии я намерен вести воздушную и морскую войну против Англии в более острой, нежели до сих пор форме [… ]. Германским военно-воздушным силам всеми имеющимися в их распоряжении средствами как можно скорее разгромить английскую авиацию»{200}. Датой «обострения воздушной войны» было определено 5 августа. Директива эта являлась необходимой. Я лично наблюдал, как в самой северной части Франции сосредоточивались соединения люфтваффе, готовясь к борьбе против Англии. Никакого приказа они до сих пор не получили, а потому не знали, начнутся ли и когда именно их налеты. От Ешоннека я узнал, что свои детально разработанные приказы к действию он направил Герингу, который вот уже несколько дней держит их у себя в сейфе и не спешит передавать шефу. Из этого я понял, что многие беседы Гитлера с рейхсмаршалом в прошедшие четыре недели в первую очередь, очевидно, касались продолжения войны в направлении на Восток. Потому Геринг и пришел к выводу пока больше ничего не предпринимать против Англии. Он уже нацеливался на 1941 год, готовился к нападению на Россию. Во всяком случае, директива №17, требовавшая переориентации авиационных соединений на Англию, явилась для него неожиданностью.

5 августа погода оказалась неблагоприятной. Первые налеты истребителей на английские войска состоялись только 8-го. Геринг выехал на одну из передовых баз люфтваффе в Северной Франции, чтобы оттуда руководить наступательной операцией. В эти первые дни боев наши истребители нанесли англичанам чувствительные поражения. Вот только представить вещественные доказательства своих успешных действий было трудно. Ежедневно докладываемые цифры оказывались удивительно высокими. Так, итоговые данные битвы за Ла-Манш за 11 августа сообщали о 90 уничтоженных вражеских самолетах при потере 21 собственного, а 12 августа – соответственно, 152 и 28. Геринг докладывал фюреру о фантастических успехах люфтваффе. Он считал, что англичане уже на пределе своих сил. На Гитлера же донесения о таких успехах, казалось, большого впечатления не производили.

В сентябре я затребовал от 1с{201} генерального штаба люфтваффе данные о численности английских истребителей. Согласно его сведениям, в соединениях их насчитывалось 600, а также имелось еще 600 самолетов устаревших типов, которые могли применяться на фронте лишь в исключительных случаях. Эти цифры я доложил Гитлеру, который при ближайшей встрече с Герингом обсудил указанную проблему. Тот пришел в ужас, стал допытываться у меня, кто именно дал мне такие сведения, и сразу же позвонил в свой генштаб. Получив там точно такие же цифры, Геринг был вынужден сообщить фюреру, что официальные данные генерального штаба люфтваффе не соответствуют действительности. Он тут же приказал, чтобы предоставляемые по запросу фюрера статистические данные предварительно докладывались лично ему. Вскоре Гитлер снова пожелал узнать через меня какие-то сведения о количестве самолетов. Я ответил, что попрошу дать их мне Геринга. Время шло к полуночи. Я позвонил Герингу – он был уже в постели – и задал ему нужный вопрос. Он разгневался и переадресовал меня к дежурному офицеру своего генштаба. На следующий день я узнал от Боденшатца, насколько зол был на меня рейхсмаршал; он даже запретил обращаться к себе с подобными запросами, практиковавшимися ранее. Но потом Геринг никогда не заговаривал со мной об этом инциденте и не проявлял ко мне никакого раздражения.

• Предыдущая
• 75/150
• Следующая