Покорение Южного полюса. Гонка лидеров - Хантфорд Роланд - Страница 109

• Предыдущая
• 109/177
• Следующая

Сомнения в успехе теперь были связаны только с мотосанями Скотта. Амундсен никогда о них не упоминал и разговоров таких не поощрял, хотя всё чаще испытывал из-за этого смутную тревогу. Но успех Йохансена стал настоящим утешением.

Завтра [писал Амундсен вечером сразу же после возвращения партии] мы отпразднуем окончание осенней работы и сделаем это искренне, с хорошим настроением. Потом наступит Пасха, так что праздновать можно всю неделю.

Когда «Терра Нова» после встречи с «Фрамом» вышел из Китового залива, в его кают-компании, по словам Вилфреда Брюса,

разгорелись серьёзные споры о том, права или не права команда Амундсена и сможем ли мы опередить её. Ведь благодаря опыту и такому количеству собак у них очень большие шансы на победу.

Пожалуй, самое плохое настроение было у Кэмпбелла. События в Китовом заливе угнетали его по нескольким причинам. Помимо количества собак, всё остальное, увиденное им на борту «Фрама» и на зимней базе норвежцев, говорило само за себя. Фрамхейм с его явно тщательным планированием и хорошей организацией даже сравнить было нельзя с неразберихой, царившей на мысе Эванс. Однако ещё болезненнее Кэмпбелл переживал из-за разительного контраста между тихой, но агрессивной уверенностью в себе, исходившей от Амундсена, и мрачной, глубоко оборонительной позицией Скотта. Кэмпбелл не формулировал свои мысли такими словами, но чувствовал превосходство норвежского лидера. К тому же он лишился выбранного им места, от чего страдал даже больше, чем Скотт из-за вторжения Амундсена в «британские» земли.

Теперь ему нужно было найти другую базу для зимовки, и времени до окончания сезона у него оставалось совсем немного. Однако вначале он распорядился взять курс на пролив Мак-Мёрдо, чтобы сообщить Скотту о встрече с норвежцами.

Наши мысли полны, даже переполнены ими [писал Пристли в своём дневнике]. Они произвели на нас впечатление ярких личностей, хороших лыжников, закалённых, привыкших к трудностям и в то же время удивительно приятных в общении людей. Эти качества, собранные воедино, превращают их в очень опасных соперников… Наши новости огорчат [Скотта] не менее, чем нас самих.

После штормового перехода «Терра Нова» 8 февраля вернулся к мысу Эванс, где Кэмпбелл выгрузил двух пони, которых брал с собой на Землю Эдуарда VII. В гористой местности южной части Земли Виктории, куда он теперь направлялся, их нельзя было использовать, в то время как Скотту, учитывая появление Амундсена, могли понадобиться все животные, которые у них были. Бедным пони пришлось плыть к берегу в ледяной воде, и русский конюх Антон, проявив гуманизм, воскресил замёрзших животных по прибытии с помощью половины бутылки бренди на каждого.

Скотта на базе в тот момент не было, он отправился на юг для закладки промежуточных складов. Кэмпбелл хотел, чтобы он как можно скорее узнал новости об Амундсене, поэтому «Терра Нова» поднялся по проливу Мак-Мёрдо до старого дома, где зимовала экспедиция «Дискавери», и там Кэмпбелл оставил сообщение для Скотта. Угля на «Терра Нова» оставалось мало, нужно было спешить с поиском места для высадки Кэмпбелла и его группы. В итоге после нескольких неудачных попыток из-за трудных ледовых условий они выбрали оставленное на крайний случай место зимовки Борхгревинка на мысе Адэр. Так восточная партия превратилась в северную, и, по словам Пристли, они «прекрасно провели зиму, хотя [ничего не] изучали».

В безжизненных антарктических просторах походы, предпринимаемые для закладки промежуточных складов, не только решали важные тактические задачи: прежде всего они становились залогом выживания. В данном случае то, как они были задуманы и организованы, отражает (в карикатурном виде) существенную разницу в уровне подготовки норвежской и британской экспедиций. Амундсен подходил к этому вопросу с прозаическим спокойствием, как к повседневной рутине. Скотт же, по словам Черри-Гаррарда, постоянно «пребывал в состоянии спешки, граничившей с паникой». Амундсен разработал пошаговый порядок этой операции за несколько месяцев до неё. Скотт по-прежнему часто импровизировал.

Две недели, пока разгружали корабль и строили дом, Скотт находился на берегу, но только 19 января он внезапно приказал «Тедди» Эвансу и Боуэрсу закончить все необходимые приготовления к путешествию не позднее 25-го. Им пришлось начинать с нуля. Скотт сам хотел разработать детали санного похода, но вынужден был признать: «Похоже, в моей голове и наполовину нет ясности о том, как это должно выглядеть». Он оптимистично надеялся справиться меньше чем за неделю с той работой, на которую, как считал Амундсен, едва ли будет достаточно целого года. Кроме того, Скотт рассчитывал, что Боуэрс в одиночку распакует всю провизию и составит двухмесячный рацион для санной партии из тринадцати-четырнадцати человек.

Отношение Скотта к Боуэрсу хорошо иллюстрирует его непостоянство. Боуэрс был рыжеволосым, коренастым и плотным человеком, со слишком короткими ногами и слишком длинным носом. В профиль он напоминал попугая, за что и получил прозвище Бёрди. Под этим именем он и вошёл в историю полярных исследований. Впервые увидев Боуэрса с его колоритной необычной внешностью, Скотт сказал «Тедди» Эвансу: «Ладно, раз уж мы так влипли, то сделаем всё, что можно в этой трудной ситуации». Скотта часто обманывал внешний вид.

На самом деле в плавании до Австралии Боуэрс показал себя очень знающим офицером, и Скотту пришлось изменить своё мнение о нём. Но он тут же впал в другую крайность. Первоначально предполагая, что Боуэрс останется на корабле, теперь он, наоборот, включил его в главную береговую партию и нагружал всё новыми и новыми обязанностями. Боуэрс со своей серьёзностью, добродушием, ответственностью и огромным желанием работать немедленно бросался выполнять любое дело, став надёжной опорой Скотта. В итоге он взял на себя погрузку и контроль всех запасов, а также навигацию и разработку санного рациона. Боуэрс имел, пожалуй, единственный недостаток — он мало что знал об условиях жизни в снегах и во льдах. Но, в конце концов, и Скотт об этом знал мало, несмотря на весь свой опыт.

Слабым местом береговой базы на острове Росса было то, что из-за ледников и ледяных осыпей, каскадами спускавшихся со склонов горы Эребус, наземная дорога на юг оказывалась недоступной людям. Её могли преодолеть разве что опытные скалолазы, которых в составе экспедиции не было. Единственным возможным маршрутом становился путь по льду пролива. Однако летом льды обычно уходили, отрезая базу от Барьера. Об этом знали и на «Дискавери», и на «Нимроде». Поэтому Гран был поражён, что Скотт не взял с собой моторный катер, чтобы обеспечить связь с берегом.

Таким образом, дорога с мыса Эванс зависела от остатков зимнего льда, всё ещё удерживавшегося у берега, но быстро таявшего. Любому опытному полярнику он показался бы совершенно ненадёжным. Тем не менее Скотт самонадеянно решил, что ему не составит труда проскочить, но «если не удастся, значит сильно не повезло». Таковы были его собственные слова. Утром 23 января он обнаружил, что дорога на юг за ночь просто исчезла. У подножия мыса Эванс плескалось открытое море. Зимние квартиры оказались отрезанными от берега. Быстрая рекогносцировка показала, что последний шанс на побег давала узкая полоска льда, сохранившаяся в заливе к югу от мыса. Если удача им улыбнётся, пони смогут там пройти. О том, чтобы взять какой-то груз, не могло быть и речи. Собак, сани и всё снаряжение нужно было перевозить только на корабле, который мог передвигаться по заливу, образовавшемуся во льдах. Скотт, ещё хорошо помнивший о слабости льда в конце лета, отдал приказ выступить на следующий день, то есть на сутки раньше запланированного времени. Как он заметил, «всё было ускорено — хватило одного дня отличной работы — благодаря нашим молитвам дорога продержалась ещё несколько часов… Мы всё делаем впритык».

• Предыдущая
• 109/177
• Следующая