Мстиславцев посох - Ялугин Эрнест Васильевич - Страница 29

• Предыдущая
• 29/37
• Следующая

В отворенную на пяту дверь вскочил Амелька, взмахнул широкими рукавами армяка.

— Тут. Бери его, живо!

Пригибаясь, словно ожидая нападения, вбегали гайдуки, окружали кут, где сидели Тихон и его собеседники.

— Эге,? спокойно сказал Родион, проворно схватил горящую лучину, утопил ее в корыте с водой.? Сигай, московит, в окно, мы их попридержим,? шепнул Тихону.

Погасли лучины и в других местах корчмы. Есель уперся тяжелыми руками в мокрый от пива прилавок, закричал, наклоняясь:

— Побойтесь бога, паны стражники! Не рушьте тых людей, они еще не заплатили!

Как бы невзначай он толкнул плечом высокую сальную свечу, она скатилась с прилавка, погасла. Теперь только чело печи яростно скалилось в наступивший полумрак красными угольями. Трещали околенки в окнах, через них валились в темень двора какие-то люди.

— Тикай, брате, тикай! ? подталкивал Тихона к окну Родион, в то время как его подмастерья и еще несколько знакомых бочару ремесленников, раскатив бочки и бочонки, загородили ими дорогу стражникам, которые спотыкались и падали, гремя саблями и мушкетами.

— О пся крев! ? выругался соглядатай.? Запали, корчмарь, свечку, не то я подпалю твою вонючую бороду и буду светить ею заместо факела!

— Нечем запалить, пан стражник,? жалобно сказал Есель,? ей-богу, нечем!

— Ну лайдак! ? Амелька поднял возле печи длинные щипцы, выхватил ими пылающую головешку.

— Хутко, хутко! ? торопил Тихона бочар.

Но пока Тихон раздумывал, надо ли ему спасаться, перед ним появился перескочивший через бочки Амелька с пистолем в правой руке и головешкой в левой.

— То ошибка, ясновельможный,? успел еще вымолвить Тихон. В следующий миг соглядатай подпрыгнул и ударил его по голове тяжелой рукоятью пистоля. Рассвирепевший Родиоп раскидал подоспевших гайдуков, вырвал у соглядатая щипцы с головешкой. Но этого Тихон уже не видел.

Петрок поджидал Ладу на Дивьей горе. В густых зарослях сирени на крутом южном склоне пощелкивали соловьи, прочищали горло, готовились к близкому уж вечеру. Тогда соловьиный клир грянет во всю силу. Теперь же птиц пугали крики возчиков внизу, на Смоленском гостинце: купеческие обозы торопились засветло попасть в город. У ворот перед брамой стояли дюжие стражники, взимали мыту ? пошлину за въезд, покрикивали на смердов, которые с клунками толклись между храпящими лошадиными мордами. Возы шли в два ряда.

Лада с Петроком потому и любили приходить сюда, что Смоленский гостинец почти никогда не пустовал. То и дело шли и ехали по нему в Мстиславль гости: грузно катились возы с товаром из Московии и гораздо дальних краев ? длинные, старательно укрытые кожами, увязанные смолеными веревками и сыромятными ремнями. На передних и задних телегах обозов ? нечто вроде шалашей. Там прятались возчики от ненастья, спали в дороге, торчали наружу их сапоги с узкими голенищами, с острыми загнутыми мысами, густо заляпанные желтым дорожным глеем.

А спуститься на выгон перед Посольской слободой! Галдят на разных наречиях люди, ржут кони, мычат протяжно волы, обреченно блеют овцы, клубится чад над раскаленными жаровнями, в горле першит от пыли и крепкого духа конского пота и жареной баранины с чесноком. Приходят сюда из города крамники за товаром для своих лавчонок ? приезжие купцы перекидывают им на руки тяжелые скрутки турецкого бархата, малинового, зеленого, с золотыми и серебряными узорами, атлас небесный, адамашку двоеличную, китайскую, индийскую; в широкие лозовые коши перекладывают связки татарских сафьяновых сапожек, блестят призывно серебряные звонкие подковки. Завтра все это появится во мстиславльских крамах, лавчонках, вселяя зуд беспокойства в души городских модниц.

А от заходних, Могилевских, ворот если поглядеть, идут во Мстиславль обозы иноземных гостей: из варяжских стран везут мечи, топоры, пряжки, из Ливонии ? янтарь, из Германии ? вина, имбирь, миндаль, соль. Что остается в городе, а многое отправляют дальше ? в Смоленск и Москву.

«А и велика земля наша»,? думает Петрок, вглядываясь в пеструю людскую суету. Не раз хотелось все это намалевать краской либо на березовой пластине выжечь. Да нельзя: отец Евтихий наставляет ? изображения достойно токмо божественное, лики и жития святых угодников, мирское же малевать грех. Но тянется Петрокова рука творить запретное: острой щепкой водит он по утоптанному им глиняному нагому откосу ? вот мост через Вихру, возы, бородатые, с разинутыми ртами лики купцов, круг солнца сверху. Радостно Петроку: покажет Ладе, вот они разом посмеются! Но нет, грех. И Петрок торопливо затирает все носком сапога.

Лада пришла в обычный час. В кончик спущенной черной косы вплетены китайки-ленты шелку разноцветного, андарак на ней мягкой шерсти, синий с красным, с разводами и узорами, фартук белый с вышивкой, на ногах желтые сапожки с кистями. Петрок глаз не в силах отвести от ее лица ? румяного, жаркого, с прямым тонким носом, с малым припухлым ртом, словно держит Лада губами спелую вишню.

Поздоровались церемонно. На плоском камне разостлал Петрок старый материи платок, которым перед тем старательно обернуты были две книги. Лада осторожно взяла одну.

— По ней читать будем? ? Она села, положила книгу на колени, открыла с радостным изумлением. Не подобна на прежние была книга ? и не тем, что была нова, но всем выглядом своим: строй буквиц особенно ровный, просветленный да округлый, в заглавных литерах заставки с узором, в орнаменте изображены знакомые цветы и травы, птицы и звери.

— Батюшка Евтихий ныне дал,? Петрок садится рядом с Ладой, заглядывает в книгу.? Наших земель майстром сработана. Читай-ка.

Лада починает нараспев, вполголоса: «Я, Францишек Скоринин сын из Полоцка, в лекарских науках доктор, повелел сию Псалтырь тиснуть русскими буквами и славянским языком ради преумножения общего блага и по той причине, что меня милостивый бог с того языка на свет пустил».

Петрок поглядывает на Ладу, улыбается краешками губ ? ладно она читает, и в монастырской школе похвалы удостоилась бы. Но о том, что он обучает Ладу чтению и письму, ведает один Ипатий: слыханное ли дело ? грамоте девку-простолюдинку учить! Ее забота ? ухват да кросна, холсты ткать себе на приданое.

Лада была понятлива: буквицы схватывала на лету. Петрок радовался ее успехам и своему учительскому умению. Наставлял он толково и терпеливо ? не в пример дьякону Гавриле: тот мог в трудном месте и псалтырем огреть, дабы легче входила грамота в голову. Однако Петрок не был в обиде, если и попадало,? абы грамоту одолеть наилучше.

— А вот еще слушай-ка, ? Петрок раскрыл другую книгу, читает: «Людям простым, посполитым на пользу и размножение добрых обычаев, чтобы они научились мудрости». Еще ни в одной книге не встречал Петрок такого душевного слова к тому, кто станет читать. Казались книги оттого пришельцами из далекого чужого мира.

Петрок встречается взглядом с Ладой. «Что за глаза у нее! Словно васильки в жите после теплого дождика,? думает он.? Нет, наверное, таких красок, чтоб написать это кистью».

Лада тоже приглядывается к Петроку.

— Это кто ж тебя? ? увидела она синяк.

? На перевозе... Бревна мокрые, скочил, послизнулся.

Петрок хмурится.

Лада осторожно дотронулась до разбитой скулы своей узкой прохладной ладонью. Петрок зажмурил глаза.

— Полегчало-то как отразу.

Лада зарделась, отняла руку. Петрок прочел вдруг охрипшим голосом: «Эти книги полезно читать всякому человеку, мудрому и безумному, богатому и убогому, молодому и старому; особенно же тем, которые хотят иметь добрые обычаи и познать мудрость и науку. Ибо в сих притчах сокрыта мудрость, якобы моц в драгом камени, и яко злато в земли, и ядро в ореху».

— Красномовно-то как,? говорит Петрок и осекается обиженно: Лада его не слушает, смотрит вниз широко раскрытыми глазами.

— Гляди, соловеюшко,? шепчет она.? Серенький. Махонький. И где только держит свой голос! Ай, улетел! Это мы его напугали.

• Предыдущая
• 29/37
• Следующая