Мстиславцев посох - Ялугин Эрнест Васильевич - Страница 30

• Предыдущая
• 30/37
• Следующая

Петрок перестал хмуриться: как будешь сердиться на Ладу? А она вскочила, засмеялась.

— Айда вниз!

Побежала по крутому склону, скользя по молодой мураве, ныряя под ветви,? вот уже синее пламя андарака мелькает в самой чащобе сиреневых кустов, уже возле дороги серебряным колокольцем звенит ее голос:

— Ау, Петрок! Ау!

Он прыгает с невысокого глинистого обрыва, как выпущенный на волю зубренок, прикрыв локтем лицо, отважно вламывается в зеленый чащобник.

Их заметил стражник возле ворот, притворно-грозно стучит прикладом мушкета.

— Геть! Геть! ? кричит он.

Лада хватает Петрока за руку, с деланным ужасом круглит глаза. Бегут вдоль идущей на подъем дороги, следом за возами, которые, миновав браму, весело катят в город.

— Ой! ? вдруг останавливается Лада.? А книги?! Их ведь домовой утащит!

Она поворачивает, озабоченная.

— Тут же нет домовых,? говорит Петрок, едва поспевая следом.

— Как же, он придет из дому и все попрячет. Да так, что не сыщешь потом. Домовой вельми не любит, когда что-либо покидают без присмотра.

Псалтырь лежал на камне раскрытый, было снизу видно, как шевелятся страницы. У Петрока похолодело в груди: вдруг вот сейчас книга и пропадет на глазах. Он подбежал первым, отдышался, крикнул звонко:

— То ветер, Лада, ветер!

Лада молча взяла книгу, закрыла, прижала к себе.

— А видала ты домового? ? Петрок опускается на камень, ветер обвевает разгоряченное лицо.

— И-и, сколько раз,? сказала шепотом Лада. Она сложила книги, заворачивает их в платок.

— Какой он из себя-то? ? Петрок отодвигается, уступает Ладе место.

— Всякий. Каким ему надобно,? Лада озирается на церковную ограду, по которой ползут багряные блики заката.? Бабушка моя сколь раз его видала, хатника-то. Его всякий может увидеть: возьми только вечером в церкви запаленную свечу да принеси ее с огнем домой и поднимись в полночь на чердак. Тут он и будет лежать. Прикинется кошкой, собакой ли, а то человеком нагим и лежит, смотрит. Его надо непременно прикрыть, тогда он станет ласковый и какое желание ему ни скажешь ? исполнит. А еще, если у кого в доме беда, надо хатнику относ сделать ? в чистую онучу заверни соли и хлеба краюшку да на ночь и положь под поветь либо на ворота. Утром рано посмотри: не окажется на месте относа, значит, хатник его принял, беду уведет из дому, а нет ? худо.

Лада вновь повеселела, радостно смотреть Петроку на нее.

— Я и слова ведаю, чтоб хатника умилостивить,? говорит она.

— Это какие же? ? Петрок слушает недоверчиво.

— А вот как бывает святочная вечеря и посели все за стол, падобно сказать в кут: «Царь-домовой, царица-домо-вица с малыми детками, милости просим с нами повечерять». Вельми это хатнику по нраву.

Лада глядит на Петрока, говорит вдруг просительно:

— Ты бы рассказал мне сказку, а, Петрок?

Петрок не откликается, задумчиво улыбаясь, смотрит вниз. Речную лощину заволакивает зыбкий туман, уж и дома Посольской слободы утонули в нем по окна. Лада прислонилась теплой головой к плечу Петрока, притихла. «Совсем она еще дитя»,? думает Петрок.

— Что бы тебе рассказать-то ныне? ? говорит он, подражая повадке своего деда.? Много уж сказывал. Ну, ладно, слухай-ка.

Зашевелились в кустах пугливые тени, стихают и глохнут голоса на гостинце, за выгоном зачастили свое перепела: «Спать пора, спать пора, спать пора»; заливистее, бойчее становятся соловьи...

— ...Тут ударил Девин сын палицей в пятнадцать пуд ? камень и раскатился надвое,? ровно, вполголоса и чуть нараспев ведет сказку Петрок.

Лада котенком потерлась о его плечо.

— Эту сказку я помню, Петрок,? говорит она. Петрок умолкает. Но как тут рассердишься, если так хорошо слышать рядом ее легкое дыхание!

— Расскажу тогда про Смерть-куму,? решает он.? Однако чур, не бояться.

— Ой, страшно, господи! ? Лада жмется ближе.? Расскажи, Петрок, расскажи.

— Не перебивай же, слухай.

Он починает весело, даже с какой-то злостью:

— Человек тут неподалеку жил. Ремесло знал, женку имел. Но вот беда: деток у него не было ? народится и помрет вскоре.

Петрок слышит, как вздыхает Лада: всех-то ей жалко.

— Вот родила женка еще, тут и посоветовали ему знающие: поищи-тка такую куму либо кума, чтоб справедливые были. Человек и выправился в дорогу. Идет, стречает попа. «Куда путь держишь, добрый человек?» ? пытает поп. «Иду кума либо куму справедливых брать», Священник и говорит: «Возьми меня кумом!» ? «Хто ты такой?» ? «Я поп».? «Нет, батюшка, не возьму: несправедлив ты ? с живого и мертвого дерешь». Идет далей. Стречается ему шляхтич: «Куда путь держишь, человече?» ? «Иду кума либо куму справедливых искать».? «Возьми меня».? «А хто ты таков?» ? «Ясновельможный шляхтич польских кровей».? «Ну, такие не про нашу честь. Нет, не возьму! Несправедливо бьешь, православный народ сечешь». Шел, шел человек, стречается ему святой угодник. «Куда путь держишь?» ? пытает. «Иду кума либо куму справедливых искать».? «Возьми меня».? «А ты хто таков?» ? «Святой угодник».? «Нет, не возьму ? несправедлив: у кого богатства много, еще даешь, у кого детей много, тому больше даешь». Пригорюнился человек, что не находит справедливых на земле, но дальше идет. И вдруг навстречу старуха в черном: «Куда путь держишь?» ? пытает. Человек и ей поведал свою беду. Старуха ощерилась черным дыхалом, говорит: «Меня бери».? «А ты хто будешь?» ? «Я ? Смерть». Вздрогнул человек, однако говорит: «Тебя возьму! Ты хоть страшна, но справедлива ? моришь и попов, и шляхту, и купцов, и мужиков ? никому не даешь отсрочки: ни черни, ни знати, ни за какое злато-серебро». Привел он Смерть в свой дом: охрестила она ребеночка, тот на глазах веселеньким стал, крепеньким. И говорит тогда Смерть такие слова: «Ты теперь, кум, меня видеть будешь, раз мы родня с тобой. Оттого станешь богат. Нездоров ежели хто окажется, иди к нему в дом ? меня там стренешь. Буду я стоять у того хворого человека в головах, ты его отхаживай: водицей сбрызни, скажи: «Оздоравливай!» А коли придешь к хворому человеку, а я в ногах у того и смотрю ему в очи, то не отхаживай, скажи, что помрет. Одно помни ? справедливость, которую и сам искал. А у своих ног меня угледишь, не пугайся, будь крепок душой, не то беды наделаешь».

И с тем ушла. Человек же этот вскорости сильным знатцом прослыл: стали его возить за сто верст и далей, отдают ему все, что имеют,? и земли, и злато. А он к этому быстро привык: сначала принимал дары лишь у тех, кто оздоравливал, но потом почал драть подряд ? еще слова не вымолвит, а уж ему подавай. Богатым стал, хоромы заимел, слуг, похаживает, покрикивает, нихто ему неровня.

Вот как-то зазвала это его в гости Смерть-кума, потчует. А у кумы в хоромах палата одна огромная, дальней стены не видать. И горят там свечи многими рядами. Он и пытает, кум у кумы: «Что за свечи у тебя тут, кумочка?» ? «То все души человеческие».? «Для чего ж свечи?» ? «А по ним, кумок, узнаю я, кому жить сколько осталось ? которая догорела до донышка, я и пошла к тому человеку».? «Кумочка, покажи мою свечечку!» Смерть и отвечает: «Не дрогнула б душа у тебя, кумок».? «Я не боязлив».? «Ну, смотри»,? и показала кума его свечку. А свечки той один мизинец, не боле остался. И горит-то она вроде быстрей, чем другие. «Пошто горит она скоро так?» ? пытает кум у кумы. «От жадности то бывает. Да и о справедливости забыл ты, видно, кумок». Смотрит кум, а рядом с его стоит высокая-высокая свеча и ровно горит, неспешно. «Это чья же?» ? пытает кум. «А сапожника с выгона. Живет тихо, на чужое не зарится, бедным обувку чинит за благодарствие, хоть детишки у него и по святочным дням хлеб в квас макают».

Кум и давай просить: «Кумочка, подлини мою свечечку трошки, ведь родня мы с тобой. Жить-то, ох, как сладко!» ? «Нет, кумок, у меня этого не будет: у меня для всех одинаково ? и для свояков и для чужаков».? «Ну, ладно,? отвечает кум,? налей-ка мне тогда перед дорогой медовухи, пойду я». Смерть отвернулась, чтоб нацедить из бочонка, а кум это хвать сапожникову свечку ? пополам ее да и прилепил кусок к своей. Хоть неровная, а долгая стала его свечка.

• Предыдущая
• 30/37
• Следующая