Любовь и Ненависть - Эндор Гай - Страница 11

Интересный случай произошел с мадам Жоффрен. Она продала картины Ван Ло[45] за пятьдесят тысяч франков, а через некоторое время вспомнила, что приобрела их всего за пять. Она тут же отправила разницу вдове художника. Возможно, здесь нет большой внутренней глубины, но, согласитесь, какая сила поверхностных чувств!

Вполне возможно, что такая чудная поверхностность чувств и объясняет, почему в ту эпоху было столько долгожителей — мужчин и женщин. Фонтенель, как мы уже говорили, прожил почти сто лет. Его друг, поэт Сен-Олер, скончался в девяносто девять. Другой приятель Фонтенеля, Метран (его преемник на посту в Академии наук), достиг девяностотрехлетнего возраста. Пирон, который так ста-рался не отстать от Вольтера в остроумии, умер в девяносто три года. Да и сам Вольтер прожил немало — восемьдесят четыре года. И его большой друг, любитель женщин маршал де Ришелье (племянник «серого кардинала») протянул до девяноста двух. Ларгульер[46], написавший знаменитый портрет Вольтера в юности, скончался в девяносто. Гудон[47], создавший прекрасную скульптуру Вольтера в старости, дотянул до восьмидесяти семи. И поэт Сен-Ламбер, бывший счастливым соперником как Вольтера, так и Руссо в их самой продолжительной любовной связи, также дожил до восьмидесяти семи. Первая поклонница Вольтера Нинон де Ланкло дожила до восьмидесяти пяти, а последняя — мадам дю Деффан — до восьмидесяти трех. Даже печально знаменитый поэт Шолье, который никогда не ложился в кровать трезвым и тщетно пытался вовлечь Вольтера в свои шумные оргии, дотянул до восьмидесяти одного.

А вот Жан-Жак Руссо умер в возрасте шестидесяти шести лет.

Безусловно, восемнадцатый век сиял не для всех. Несправедливость, жестокие войны существовали во все времена. И все же это был сияющий век. И одной из главных причин, почему он стал таким, был конечно же Вольтер!

Наступит такое время, когда Вольтер и Руссо станут врагами, самыми непримиримыми врагами того времени, и войдут в историю как таковые. Но пока тридцативосьмилетний Жан-Жак продолжает писать (вот уже двадцать лет) «учителю» самые льстивые и заискивающие письма.

Однажды ранним январским утром 1750 года один из друзей Руссо, стремительно преодолев шесть лестничных пролетов, постучался в дверь его квартиры. Сейчас трудно установить, было ли это на улице Жан-сен-Дени (где его обычно посещал Этьен Кондильяк[48], тот самый, которого позже назовут основателем современной психологии) или на улице Гренель-сент-Оноре, где Руссо временно, начиная с 1750 года, проживал вместе со своей любовницей Терезой. Невозможно сказать, кто это был, — посетителем мог оказаться и Дидро, и д'Аламбер[49], и Гримм[50], и Клюпфель. Все эти тогда еще никому не известные молодые люди впоследствии добились громкой славы. Дидро и д'Аламбер из-за великой «Энциклопедии»[51], к созданию которой они только приступили; Гримм — из-за своей обширной корреспонденции, через которую он снабжал половину королевских домов Европы литературными новостями из Парижа; Клюпфель — из-за своего «Альманаха Готы».

Этот визитер (лишь по иронии судьбы им мог оказаться Дидро, так как он только что получил то, чего так жаждал всю жизнь Руссо, — удостоился возвышенной похвалы Вольтера) воскликнул на пороге:

— Да, ничего не скажешь! Вы вчера набрались нахальства!

— Что вы имеете в виду? — спросил пораженный Руссо.

— Как это вы ухитрились порвать с Вольтером? Причем так открыто!

— Порвать с Вольтером? — возмутился в свою очередь Руссо. — Вы с ума сошли!

— То же самое я могу сказать и вам! Почему вы освистали вчера его пьесу?

— Я? Освистал пьесу Вольтера? Я вчера даже не выходил никуда из дому.

— Вероятно, все же выходили. Все только и говорят об этом. Вы даже пытались подстрекать к этому других. Вольтер пришел в ярость. Он наорал на вас из своей ложи. Назвал «маленьким Руссо»!

Руссо чуть не лишился чувств.

— Но вчера я был болен, — простонал он, — лежал в постели, думал, что умру. Спросите у Терезы.

Жан-Жак на самом деле болел. Он теперь часто оставался дома — у него возникли трудности с мочеиспусканием. Во время приступов сильно кружилась голова, поднималась температура, появлялись отеки. Жан-Жак был в отчаянии и каждый раз думал, что это конец. Приходилось в буквальном смысле выдаивать его, и даже во время такой процедуры моча выходила по каплям. Тереза всегда была рядом, помогала. Состояние здоровья Руссо с годами ухудшалось, и это вызывало новые и новые мрачные мысли. Чего же он, собственно, достиг за свою жизнь? Он служил секретарем у сказочно богатой мадам Дюпен, жены крупного откупщика[52]. Получал за свой труд девяносто франков в год, что-то вроде нынешних трех тысяч долларов, их хватало лишь для того, чтобы не умереть с голоду. В его обязанности также входило развлекать гостей музыкой, писать пьесы и скетчи. К тому же он подбирал латинские и греческие афоризмы — мадам писала книгу о женщинах и хотела продемонстрировать всем свою ученость. Кроме того, Жан-Жак должен был наблюдать за сыном Дюпенов, полуидиотом, чтобы тот, не дай Бог, не причинил вреда ни себе, ни окружающим. Как же он ненавидел эту тривиальную, нудную работу! Удовлетворение он получал лишь от курсов химии, которые усердно посещал вместе с зятем мадам Дюпен. Так пока проходила его жизнь. Минуло уже четыре года с тех пор, когда он написал свое первое письмо Вольтеру. И чего он достиг? Его немного узнали и стали называть «маленьким Руссо», чтобы не путать с более известным и влиятельным Пьером Руссо, издателем «Энциклопедического журнала»[53]. Но хуже всего было другое. Несколько месяцев назад Дидро анонимно издал свою брошюру под названием «Письмо о слепоте» с интригующим подзаголовком: «Для тех, кто хорошо видит». Он подвергал язвительной критике пассивное восприятие существования Бога только на том основании, что в это верили наши предки. За эту книжку Дидро посадили в тюрьму, хотя он и пытался отрицать свое авторство. Дидро с гордостью послал ее Вольтеру, и тот ему ответил! И какой удивительный был ответ! Дидро с гордостью демонстрировал письмо великого француза и сразу написал ответ: «Момент, когда я получил Ваше письмо, мой дорогой человек и учитель, стал самым счастливым в моей жизни».

Но самым большим ударом для Руссо было приглашение, которое Вольтер прислал Дидро: «Вы сделаете мне честь, разделив со мной философскую трапезу. В моем доме Вы окажетесь в компании нескольких мудрецов. Я страстно желаю побеседовать с Вами».

Вольтер пригласил Дидро к себе на обед! Какой удар! Однако Вольтер так и не назвал даты встречи. В это время умерла его любовница. Произошли и другие неприятности — «философская трапеза» так и не состоялась. Но отныне было ясно, что Дидро ушел далеко вперед, оставив Руссо позади себя.

Самое ужасное состояло в том, что его, Жан-Жака Руссо, так мечтавшего припасть к ногам дорогого «учителя», рассказать ему о своей благоговейной любви и почтении, отнесли к разряду врагов Вольтера. Слухи о том, что Руссо освистал пьесу Вольтера, становились весьма серьезным обвинением — в это время не на шутку разгорелась вражда между «учителем» и Кребийоном[54] за первое место в мире театра. Она началась давно и теперь достигла апогея. Похоже, враги Вольтера не могли найти для него более достойного соперника — слава семидесятипятилетнего Кребийона давно потухла, несмотря на его несомненный талант в прошлом. Но этих заговорщиков, старавшихся как можно сильнее досадить Вольтеру, никак нельзя назвать глупцами. Они целенаправленно, год за годом, старательно плели интриги, чтобы унизить великого француза. Они прекрасно понимали, что умное, смелое слово может нести в себе опасность для стабильности государства. Особенно с появлением на литературной сцене Вольтера. Было очевидно, что талантливый писатель, как и монарх, способен влиять на умы своих подданных.