Любовь и Ненависть - Эндор Гай - Страница 39

После болезни Жан-Жак еле волочил ноги, Винценрид же нарочно устраивал демонстрации своей силы и брызжущей через край энергии.

Поэтому-то Жан-Жак совсем не удивился, обнаружив однажды утром, что Винценрид выходит из спальни мадам де Варенс. Очевидно, он провел там ночь.

Руссо так разволновался, что потерял аппетит. Он все время проводил в постели и никуда не выходил.

Встревоженная «мама» прибежала к нему.

— Мой самый дорогой на свете, — запричитала она, — но ведь между нами ничего не изменилось! Ничего. Я люблю тебя так же нежно, как и прежде.

Но от ее слов он страдал только сильнее.

Жан-Жак залился слезами и, выпрыгнув из кровати, бросился перед ней на колени, жарко умоляя не унижать себя, раздавая налево и направо свои милости.

— Но никто не посмеет умалить твоих привилегий, — убежденно заявила мадам, утирая слезы и пытаясь уложить юношу в кровать. — Никто не лишит нас с тобой удовольствий. Ни в коей мере. Я обещаю тебе это, мой маленький. Поверь мне, ты так же дорог мне, как и прежде.

Такие сцены успокаивали Жан-Жака лишь на короткое время. Он никак не мог примириться с мыслью, что его «мама» принадлежит и другим. Теперь он понимал, как страдал Клод, узнав о неверности возлюбленной, он понимал, почему Клод предпочел добровольную смерть. Он и сам готов был покончить с собой.

Жан-Жак часто говорил об этом с мадам де Варенс, но ничего не мог от нее добиться, кроме новых заверений в вечной любви.

— Разве вы не понимаете, что этим мараете себя? Неужели вы не видите, что я хочу продлить свое счастье, наслаждаться вашей близостью, ведь вы человек, которого я люблю больше всего на свете. Я ведь тоже чувствую свою вину в том, что вы опускаетесь.

«Маме» такие разговоры не нравились. Все его рассуждения о том, что она унижает себя, чернит свою репутацию, что она опускается, раздражали мадам. Она сделала вывод, что Жан-Жак отталкивает ее от себя. Они чувствовали, что их многолетняя дружба подходит к концу.

Каким же болезненным оказался разрыв! С каким упорством возрождались в нем чувства благодарности, любовь! Они крепко держали Жан-Жака в своей власти, иногда ей было достаточно бросить на юношу взгляд, как его страсть вспыхивала с новой силой.

Они вновь и вновь топили в слезах взаимные упреки, целовали друг друга, мирились. Но вернуть прежнее было не в силах Руссо.

Он уехал, уехал далеко. В Лион. Жан-Жаку предложили место учителя и воспитателя в доме мадам Мабли. Оттуда он переехал в Париж, там жил в нищете. Но он постоянно учился, стремился к своей цели. Больше всего на свете он хотел стать достойным Вольтера.

Стоило ли удивляться, что его мысли становились все более тягостными, более горькими? Вспомним, как в своей книге о воспитании детей он советовал родителям приводить сыновей в лечебницы для сифилитиков, чтобы они посмотрели на изъеденные страшной болезнью лица и тела мужчин. «Приведите их туда, — советовал он, — пусть они освободятся от похоти, влекущей их к женщинам. Но будьте осторожны, не водите их туда чаще, чем требуется, иначе заставите их скорее предаться такому пороку, чем отпугнете их от него».

Он призывал детей спать на голом полу, не читать книг вообще, чтобы уберечь не только мозг, но и тело от жаркой похотливой лихорадки, которая может вызвать у них игру необузданных фантазий.

Он давал эти советы, основываясь на собственном жизненном опыте, исходя из состояния своего рассудка. Он вспоминал страдания, через которые прошел сам. Как бы он хотел получить спартанскую закалку!

Как могла измениться жизнь Руссо, стоило ему освободиться от своих похотливых желаний, которые постоянно горячили его рассудок, отвлекали от главного, расстраивали, увлекали в сторону.

Приехав в Париж, Руссо отчаянно пытался найти средства к существованию. Как-то он пришел в дом мадам Дюпен, где освободилось место секретаря. Мадам Дюпен, одна из самых состоятельных женщин Франции, наследница колоссального богатства финансиста Самуэля Бернара, встретила его в дезабилье[157]. Не чувствуя при этом никакой неловкости, она спокойно повела беседу с незнакомцем.

При виде ее обнаженных красивых рук, ее распущенных прекрасных волос Руссо чуть не лишился чувств. Он упал перед ней на колени и, схватив женщину за ноги, поклялся в своей вечной верности.

Само собой, она указала ему на дверь. Пришлось написать ей прочувствованное письмо, усыпанное множеством извинений, чтобы загладить свою вину.

К счастью, вскоре он нашел решение женской проблемы. Однажды вечером в отеле возле Люксембургского сада, где остановился Руссо, хозяин поставил прислуживать посетителям маленькую прачку. Обычно она не покидала помещения, где стирала грязное белье. Тяжелый физический труд с раннего детства отточил ее фигуру. Девушка была грациозна и подвижна. У нее была прекрасная стать и, что особенно приметил Жан-Жак, маленькие, упругие груди, которые выпирали из корсета. Но в то же время тяжкий труд и нищета превратили ее в невежественное, робкое создание.

Завсегдатаи отеля, чтобы немного поразвлечься, придумали своеобразное состязание: кто из них первым заставит девушку покраснеть от неприличных жестов и замечаний. Смущенная девушка уже была готова расплакаться, как неожиданно появился Руссо.

— Нельзя ли проявить уважение к невинности? — громко спросил он. — Разве у вас нет уважения к женщине? Жалости к беднякам? Оставьте свои грязные намеки, пощадите чувства несчастной девушки, которую обстоятельства заставили вам прислуживать! Она так старается вам угодить, а вы всячески ее унижаете.

Пристыженные обидчики девушки замолчали, заканчивая ужин без своих дурацких шуточек. Руссо любил элегантных женщин с холеными руками и изящными пальцами, маленькой ножкой в красивой туфельке и меньше всего мечтал о дружбе с девушкой, которая никогда в своей жизни не видела ничего, кроме корыта с грязным бельем. И тем не менее что-то притягивало к ней Жан-Жака. В конце концов, разве ее доля не напоминала долю Руссо? Разве ее, как и его самого, не отвергло общество, заставляя трудиться всю жизнь?

Несмотря на жалость и симпатию, которые Жан-Жак испытывал к ней, он старательно избегал девушки. Он рассуждал так: либо она девственница, а посему могла рассчитывать на то, что первый познавший ее мужчина должен жениться (а это Руссо никак не устраивало), либо она не девственница, а значит, заражена венерической болезнью.

Сама Тереза сделала вывод, что этот господин принимает ее за невинную девицу. И немудрено: ведь она постоянно стыдливо краснеет перед ним. Тереза не знала, как признаться, что она уже не девственница и поэтому сама избегает своего защитника.

Одиночество привело их друг к другу. Однажды вечером в темном дворе Тереза рассказала Руссо, что ее соблазнил один знакомый, а потом скрылся. Теперь она с опаской относится ко всем мужчинам. Только не к нему. Если она не может предложить ему свое целомудрие, то уж конечно может подарить свою чистоплотность и крепкое здоровье.

Мгновенно избавившись от страха заразиться сифилисом, понимая, что нет никакой необходимости жениться на этой девушке, Жан-Жак с радостью раскрыл ей свои объятия.

— Моя дорогая Тереза, — сказал он, — не могу даже выразить, как я счастлив от того, что нашел в тебе девушку скромную и здоровую.

Он тут же дал ей понять, что, хотя и не собирается брать ее в жены, сделает все от него зависящее, чтобы обеспечить ей более или менее приемлемую жизнь. Тереза, эта простушка, была счастлива принять предложение такого господина. Только одного она не понимала — почему он с такой легкостью воспринял ее признание в том, что она не девственница.

— Целомудрие! Целомудрие! — с презрением воскликнул он. — Пусть парижане и двадцатилетние мальчишки ссорятся из-за такого лакомого кусочка. Что до меня, то я отнюдь не разочарован, не обнаружив в тебе того, чего я, собственно, и не искал.