Покорители студеных морей - Бадигин Константин Сергеевич - Страница 16

• Предыдущая
• 16/54
• Следующая

Положение бояр стало безнадежным.

Вдруг разом ударили колокола в Детинце. Под торжественный звон из ворот вышел новгородский владыка в полном облачении. Рядом с ним выступали юрьевский архимандрит и игумен Антониевского монастыря. Евфимий был бледен и едва двигался; лоб его был мокр от обильно выступившего пота, а руки едва держали массивный золотой крест.

За владыкой шло крестным ходом новгородское духовенство с иконами и выносными крестами. Благословляя народ на все стороны, владыка взошел на мост в самую гущу разъяренной толпы.

В народе раздался ропот, из уст в уста переходила весть:

— Владыка на мосту, владыка… попы крестным ходом идут…

— Владыка милостивый…

— Владыка, владыка…

— Остановитесь, миленькие! — раздался чей-то звонкий голос. — Образ святой Софии несут. Остановитесь…

Свалка стала стихать. Вечные мужики при приближении

владыки теснились, освобождая Евфимию место. В какой-то миг его окружила толпа окровавленных, разгоряченных битвой людей.

— Почто пришел, владыка? — грозно спросил здоровенный мужик, опустив на землю огромный двуручный меч. — Мы за правду стоим, за старину. Не мешай нам, уйди!

Детина смахнул ладонью кровь со лба и, низко опустив голову, словно обезумевший бык, двинулся было вперед.

— Бояре супротив своих братьев войско держат, — выступил из толпы Афанасий Сырков. — Сами суд творят. Не мочно нам, владыка, назад поворачивать.

К Евфимию бросились несколько женок, бок о бок сражавшихся со своими мужьями:

— Уйди, владыка, биться будем, от бояр жизни нет!

— Почто бояре наши дома пожгли?

— Голодные мы!

Архимандрит Варлаам, известный в городе своим густым голосом и богатырской силой, протискался вперед и зычно крикнул в толпу:

— Слушайте, мужи новгородские. Владыка велит прекратить побоище. Неугодное богу дело творите. Брат на брата идет, кровь христианскую на нашу святую землю льете.

Стихли колокола в Детинце. Мощный бас Варлаама далеко был слышен в наступившей тишине.

— Выдайте нам боярина Божева! — крикнул кто-то из толпы.

— На судной грамоте всем народом крест целовать! — раздалось с другого конца.

— По русскому обычаю, тысяцкому судом править!

— Не хватать людей без суда!

— Боярина Божева выдать!

— Бо-жева!..

— Боярина Божева!.. — раздались отовсюду голоса. — Выдать Божева!

— Вот вам боярин Божев, Данила Иваныч! — загремел Варлаам. — Казните его по вашему разумению!

Стоявшие около владыки вечники увидели двух здоровенных дружинников и между ними связанного боярина Божева. В лице у него не, было ни кровинки. С пеной у рта он кричал и страшно ругался. Боярин то рвался из рук стражников и бил их ногами, то падал на землю, и его с трудом поднимали.

— Данилу Божева привели, выдали бояре… — пробежал по толпе слух.

— Казнить душегуба!.. — Какая-то женщина бросилась к Божеву.

— Казнить!..

— В Волхов с моста, по обычаю!..

— Утопить в Волхове!

— Тише! — снова загремел Варлаам. — Владыка говорить хочет.

Опять все стихло.

— Я повелел боярам выдать вам Божева, — раздался тихий старческий голос. — Казните его… Я не дам старину рушить, — окреп голос владыки, — не дам боярам беззаконие творить.

Одобрительный гул покрыл его слова. Толпа давала свое согласие,

На правом берегу реки Амовжи, медленно катящей спокойные воды в Чудское озеро, у самого устья, виднелось большое двухэтажное строение, крытое почерневшим камышом. Подъезжающему с озера или реки путнику бросалось в глаза большое гнездо аистов, нахлобученное бесформенной кучей хвороста на самый верх крыши.

Случившееся с десяток лет назад большое половодье подмыло берег, сваи покосились, и изба заметно легла набок. Несмотря на убогий вид, жилье было обитаемо: дым густыми клубами выходил из дощатой трубы.

Избу окружали старые дуплистые ветлы, зеленый кустарник, высокие стога свежескошенного сена, амбар, хлев. Дальше раскинулись сочные луга, а еще дальше неровной полоской темнел лес. На реке, у развалившейся вконец пристани, стояли две большие рыбачьи лодки, а на берегу сушилась на кольях сеть и валялись рассохшиеся дубовые бочки. Берега вокруг низменные, топкие.

Если смотреть с крыши избы на восток, ничего не увидишь, кроме озерной глади, а на западе, среди лугов, река Амовжа извивалась широкой серебряной лентой. Перед последним крутым поворотом к озеру холодные струи реки разрывали луг на много зеленых островков.

Небо с утра хмурилось тяжелыми тучами. Порывистый северный ветер сердито шелестел зеленой листвой, трепал сухую траву на стогах и, подхватив серые клубы дыма, кружился и метался с ними по крыше.

Собирался дождь. Тонкие путаные нити молний то и дело разрывали потемневшее небо; громыхал гром, раскатываясь по просторам Чудского озера.

Вот упали первые капли дождя — озеро покрылось мелкими пятнышками; растекаясь, они охватили всю поверхность озера и разгладили ветреную рябь. Зашумел потоками проливень, словно где-то порвалось небо. Еще злее трепал крышу ветер, а когда он ворвался в деревянную трубу, в окне корчмы показалось усатое лицо охмелевшего гостя. Не замечая дождя, он по пояс высунулся наружу.

— Проклятье! Кхе-кхе!.. Кхе! — ругался и кашлял человек, вытирая слезящиеся от дыма глаза. — Проклятье, дышать нечем. Кхе-кхе!.. Э-э!.. На дворе дождь, — спохватился он, когда капли дождя упали за шиворот. — Кхе-кхе!.. У меня отец, бывало, говаривал: лучше на дождь смотреть, чем на дожде мокнуть. Кхе-кхе!.. Впрочем, ты уже мокр, Якоб, — сказал он сам себе, — тебе дождь нипочем.

Вытирая лицо грязной пятерней, он обернулся:

— Потоп, братцы! Отверзлись хляби небесные… — Он хотел еще что-то сказать, но, махнув рукой, скрылся в окне.

Внутри дома слышались пьяные выкрики, смех. Чей-то сиплый голос приказал:

— Эй, хозяин, пива!

Другой грозно добавил:

— Пошевеливайся, животное!

В корчме старого эста Прийду вот уже неделя как сидят гости. Прийду не рад незваным гостям.

Братья ливонского ордена, поработившие и разорившие родину Прийду, были заклятыми врагами каждого эста. Огнем и мечом рыцари заставляли бесправных язычников принимать христианство. Скрежеща зубами, спасая свою жизнь, эсты крестились, а потом совершали торжественные и сложные обряды открещивания. Даже умерших они выкапывали из могил и снова превращали в язычников. Многочисленными восстаниями и уничтожением своих поработителей отвечали эсты. Новее новые и новые полчища немецких дворян-рыцарей, закованных в тяжелые латы, страшных своей неуязвимостью, обрушивались на богатые земли, опустошая их, сжигая целые поселения, заставляя скрываться в лесах и болотах исконных хозяев.

Под видом борьбы с язычниками воинствующие рыцари залили всю страну кровью. И не было видно конца страданиям и мукам свободолюбивого и гордого народа! Постепенно пашни забрасывались и плодородные земли превращались в болота.

Орденские братья сидели за двумя столами в разных углах корчмы. За одним столом расположились трое в одинаковых длинных кафтанах с круглым вырезом у шеи. Рыцари были пьяны. На столе валялись полуобглоданные кости жареного кабана и корки пшеничного хлеба, обильно политые пивом. Рядом на стене висели шерстяные плащи с красными, словно нарисованными кровью знаками: мечом и крестом. Под каждым плащом поставлен щит с гербом хозяина. На одном щите, красного цвета, была нарисована рыба с золотым кольцом во рту; на другом по зелено-белому полю — большой золотой ключ; третий, синего цвета, был украшен стремительно бегущим серебряным оленем. На каждом щите красовался девиз, но разобрать буквы было невозможно: сквозь маленькое окошко проникало слишком мало света.

В очаге пылали раскаленные угли. На вертеле дожаривались остатки кабанины; капли жира, вспыхивая на углях, отражались на блестящих рыцарских доспехах, расставленных по стенам и углам.

Вот уже неделя, как рыцари, празднуя удачную охоту, горланили песни и без устали стучали о стол оловянными кружками, требуя пива.

• Предыдущая
• 16/54
• Следующая