Секрет государственной важности - Бадигин Константин Сергеевич - Страница 27
- Предыдущая
- 27/88
- Следующая
— Нет, — выговорил Шульга, — ничего такого не было.
— Знаешь, кому твоя смерть нужна?
— Старику Сыротестову? — неуверенно ответил Шульга. — Ему?
Теперь пришла очередь подумать полковнику. Он потянулся за сигарой.
«Сыротестов, — лихорадочно соображал он. — Но при чем тут купец Сыротестов? Отец поручика, начальника карательного отряда на „Синем тюлене“». Курасов был почти убежден, что за Шульгой охотились партизаны, соучастники ограбления обоза с пушниной в Аяне. Боялись, что выдаст… И вот здравствуйте — Сыротестов… «Неужели и он заодно с партизанами? Ерунда какая-то. А если он сам?..» Курасов не мог свести концы.
— Что же ты господину купцу не угодил? Только смотри не забывай: в моем ведомстве не все десять заповедей действуют, понял? — строго сказал полковник.
— Все расскажу, ваше высокородие, не дай в обиду. Они и меня убьют.
— Пока я на Полтавской, тебе робеть нечего, — повторил Курасов. — Глотнешь, может быть, а, Шульга? — Он вынул из ящика стола бутылку и граненый стакан. Кивнул на графин с водой.
— Я живьем, — засуетился Шульга. И выпил полный стакан спирта не разбавляя.
Полковник втайне торжествовал, чувствуя, что разгадка близка. Сыротестов-отец, Сыротестов-сын, партизаны, пароход, бухта… Как игра-головоломка: деревянные кубики с наклеенными на ребра частями цветных картинок. Он их уже подсобрал мысленно, теперь осталось совсем немного, чтобы все сошлось. «Шевели мозгами, шевели!» — подгонял он себя. Но окончательная картина упрямо не складывалась: то тут не то, то там пустое место.
— Ну, слушай, господин полковник.
И Тимофей Шульга, утерев губы засаленным рукавом, до мелочей рассказал, какое они получили задание от купца Сыротестова, как отбили меха у якутов, и все, что произошло потом.
— Мы пушнину на шхуне в бухту Орлиную привезли и в пещеру спрятали… А он, значит, вместо благодарности, под поезд… — Шульга осмелел и уже чувствовал себя вроде борцом за правду.
Вот теперь всем кубикам игры-головоломки мгновенно нашлось место, и картина встала в глазах с ясной простотой. Полковник в сердцах даже хлопнул себя по лбу.
— Старый дурак, ослица валаамская, — цедил он сквозь зубы, — попался на мякине! Партизаны… Значит, вместо партизан дружок Меркулова орудовал. Шепнул правитель: уйдет, мол, пушнина в казну, не зевай… — Курасов длинно выругался. — Пр-равительство, сукины дети!.. И ты хорош! — обрушился он на Шульгу. — Тебя бы за разбой на каторгу, в кандалы!.. А, плевать! — Он махнул рукой, увидя испуг на лице подследственного. — Преступники, не чета тебе, по городу разъезжают — и ничего, в лучших ресторанах ужинают… Пей, — подвинул он спирт Шульге.
Курасов вспомнил генерала Андогского, начальника Академии генерального штаба. В двадцатом году Андогский пытался задержать у себя ценнейшие архивы академии, а когда большевики стали нажимать, передал их в руки японцев.
Русский генерал — предатель. Не хочешь служить Советам — уйди в сторону или воюй против них. Но отдать врагу военные секреты?! Это у Курасова не укладывалось в голове… «С-су-кины дети, — повторял он. — Вот и надейся на таких. А Меркулов… Дай ему волю — всю Россию на кон поставит».
— Слушай, Шульга, хочешь у меня служить? Назло Меркуловым возьму.
— Спасибо, господин полковник, согласен, честью клянусь… — Шульга привскочил и протянул вздрагивающую руку.
— Ну-ну, убери лапу! — брезгливо осадил его Курасов.
Носком сапога он нажал кнопку, вделанную в пол у ножки стола.
— Назначаю Тимофея Шульгу осведомителем; приготовь те приказ, — сказал он появившемуся в дверях дежурному офицеру. — Одевать, кормить, платить деньги… Все.
«Теперь, пожалуй, понятно, — думал он в то же время, — почему японец с американцем захотели прокатиться на „Синем тюлене“. Не иначе — пронюхали; не на партизан — за соболем решили поохотиться».
Полковнику многое удалось выяснить. История с пушниной вкратце представлялась ему так. Меркуловское правительство заполучило большую партию первосортных мехов, хранившихся на складах в Якутии. Спиридон Меркулов решил прикарманить драгоценные шкурки. Однако это оказалось не так просто даже для главы правительства. Поживиться за счет казны желающих много, политические противники тоже не зевают — сразу вой поднимут, если заметят. Поскольку самому заниматься таким делом неудобно, привлек старого доверенного — купца Сыротестова. Пушнину по распоряжению Спиридона Меркулова перевезли из Якутии в Аян. Туда направлены правительственные чиновники: принять меха и доставить во Владивосток. Это — официально. Тем временем Сыротестов действовал по тайной директиве. Нанятая им банда, в которой был и Шульга, напала на обоз с пушниной и перебила охрану. Соболь в руках людей Сыротестова. На рейде Аяна дожидалась шхуна «Мария». На нее срочным порядком грузят добычу, а большую часть банды команда шхуны, которой хорошо заплачено, уничтожает. Шульга, Белов и еще один из банды, видимо еще нужные пока Сыротестову едут дальше на шхуне. В бухте Орлиной меха прячут в труднодоступную пещеру. Шхуна уходит куда-то в южные широты: моряки-убийцы не хотят показываться во Владивостоке… Придумано и выполнено неплохо, оценил Курасов. А судьба этих троих, оставшихся от банды… Шульга пока жив, второго уже списали. Не много бы дал полковник и за жизнь третьего оставленного охранять пушнину: вряд ли он подобру-поздорову выйдет из пещеры…
Теперь Меркулову и Сыротестову осталось самое главное. Привезти меха незаметно во Владивосток. И вот снаряжается карательная экспедиция с адресом — для виду — в Императорскую гавань. Поручик Сыротестов должен закончить дело начатое отцом… «Бандиты, ворье… И это правительство! — кипел Курасов. — Изволь люби и жалуй!.. А эти, Тадзима и Фостер… на что они-то рассчитывают, в одиночку? У Сыротестова солдаты. Хотя нет, что помешает тому же Тадзиме просигналить первому встречному японскому кораблю и конфисковать меха! А проповедник — друг-приятель американского консула. Нет, напрасно я о них так, это крупные акулы… Ну посмотрим, господа, полковник Курасов пока нигде без боя не отступал», — подвел он итог.
Вечером в кабинете у Курасова сидел бледный, пожилой человек в старой солдатской шинели. На ногах порыжевшие башмаки и суконные обмотки. Низко опущенный абажур настольной лампы оставлял в тени стены кабинета и фигуру гостя.
— Клянусь, полковник Рязанцев, вас трудно узнать в этом обмундировании, — сказал Курасов. Он подвинул лампу, направив свет на гостя. Теперь хорошо стали видны суровые, глубоко сидящие глаза в красноватых жилках, властная складка между бровей. — Я вас от души приветствую, дорогой друг.
— Дайте выпить что-нибудь крепкое, — глухо отозвался тот, кого Курасов назвал полковником.
— Раздевайтесь, Владимир Алексеевич, сбросьте эту шинель, мы найдем что-нибудь получше.
В голосе Курасова слышалось столько доброты и участия, что Рязанцев растрогался.
На столе появился шустовский коньяк, большой кусок ветчины, икра.
Гость жадно смотрел на приготовления.
— Николай Иванович, если можно — прежде всего водки, — не выдержал он. — В горле пересохло и проголодался. Два последних дня ел черт знает что… да и вообще в совдепин жрать нечего… Вы чародей, — сказал Рязанцев, увидев ящик с гаванскими сигарами. — У нас в Чите о таких вещах давно позабыли.
— Не думайте, что здесь всеобщая благодать. То, что получает армейский офицер, едва хватает одному. Практически это только паек. Семейным совсем плохо. — Курасов набулькал круглый стакан водки. — Многие офицеры работают грузчиками в порту. У них своя артель. Вообще трудно. Безработица, многие голодают.
Рязанцев выпил и принялся за ветчину, споро двигая челюстями. Когда от ароматного куска ничего не осталось, даже желтой шкурки, он вытер губы, удовлетворенно вздохнул:
— Ну, а теперь можно и кофе и коньячок — под приятный бы разговор, Николай Иванович.
Пока кофе закипал на спиртовке, Курасов поставил две синие фарфоровые чашки и сахар. За кофе полковник Рязанцев рассказывал о забайкальских делах. Курасов не перебивал.
- Предыдущая
- 27/88
- Следующая
