Старики и бледный Блупер - Хэсфорд Густав - Страница 68

Хряк усаживается на свою каску и закуривает сигарету из сухпая. Радуясь, что избавился от ненавистной тяжести каски, он растирает темно-красный след, который надавила ему на лбу лента внутри подкладки в каске. Он снимает крышку с зеленой пластмассовой фляжки, еще три висят рядком сзади на полевом ремне с медными кольцами.

Появляется Сранни-Ганни, отправляет ложкой в рот что-то из сухпая.

Ганни прихлопывает комара белой пластмассовой ложкой и вытаскивает мягкую пластмассовую бутылочку "гнусового сока", репеллента от насекомых, из-под черной резиновой полосы, вырезанной из колесной камеры и обтягивающей каску. Это типичный седоватый и туповатый Ганни с двадцатилетним стажем, пивным брюшком, не слишком умный, не по возрасту сварливый, непробиваемый как башня танка. "Бредфилд, засранец. Вынь башку из жопы и вытаскивай лопатку. Или в Даго, у голливудских морпехов тебя научили только штаны протирать?"

Ганни отворачивается и обращается к головному взводу: "О'кей, народ, жопы кверху, локтями двигаем. Дом ваш там, где вы его отроете. Ройте глубиной по сиськи, народ, рики-тик как только можно".

Рядовой Бредфилд ворчит, бычкует сигарету по-военному, скидывает мокрый от пота бронежилет, а потом как фермер начинает вспахивать землю своей лопаткой, чтобы затем посадить себя самого во временную могилку. Он вонзает в землю свою лопатку, изо всех сил, поглядывая на Ганни. Вытирает пот с лица полотенцем защитного цвета, которое болтается у него на шее, и произносит: "Черт бы побрал сразу всех уродов, кто сейчас не тут".

Командир Бе Дан отдает приказание, и мы отползаем, медленно, дюйм за дюймом, ярдов этак на полста. Мы уже думаем, что благополучно избежали столкновения с морпехами, когда одиночный выстрел пронзает жаркий день. Кто-то из наших наблюдателей сделал сигнальный выстрел. В ответ на выстрел звучит огонь из автоматических винтовок.

По какой-то причине, которой нам не узнать никогда, кто-то отдал приказ выдвигаться, и морпехи сделали по коням. У морпехов в походе приказ один: замешкается – отстанешь.

Случайно на нас наткнувшись, морпехи надвигаются на добычу, сближение с противником называется, а еще чаще – инстинкт убийцы. Стрелковая рота разражается яростной трескотней разведки огнем.

Нет ничего страшнее вот этой тишины между вдохами, когда слышишь выстрелы и не знаешь, попадут в тебя или нет.

Бойцам становится легче, когда командир Бе Дан говорит: "Бан!" Отделение открывает огонь. Лучше, когда делом занят – нет времени для лишних мыслей.

– Ди ди мау! – звучит приказ. – Уходим, и уходим быстро.

Мы не собираемся "хватать противника за ремень". Если б мы собирались драться, то подобрались бы к противнику поближе, чтобы морпехи не могли применить по нам средства поддержки – артиллерию наземного базирования, артиллерию морского базирования и тактическую авиацию непосредственной воздушной поддержки.

Осматриваюсь – нельзя ли оторваться? Нет, во время перестрелки перед наступающими силами лучше не объявляться, хотя… не должны ведь принять меня за Чарли, я ведь рослый. Нет, хряки вполне могут для начала меня пристрелить, а потом уж рост замерять.

Неожиданно отделение покидает укрытия, и мы отходим обратно к густым джунглям, стреляя на ходу.

Пули из пулемета M60 глубоко врезаются в стволы деревьев и с подвыванием отлетают от булыжников. Взрывы сотрясают землю, и осколки прорезают многослойный зеленый покров, не причиняя никому вреда.

Невесть откуда объявляется здоровенный чернокожий хряк с пулеметом M60, он беглым шагом надвигается на нас, ухватив сошки рукой в перчатке из асбестовой ткани, стреляет с бедра, изображает из себя Джона Уэйна, этакий вояка, отморозок с бронзовыми яйцами, прирожденный стрелок в глаз и подмастерье-душегуб, всерьез вознамерился заполучить "Бронзовую звезду" через "Пурпурное сердце".

Я хватаюсь за оружие, но у меня всего лишь мегафон. Дернулся чисто рефлекторно. Чувствую себя идиотом. Прежде чем успеваю начать отстреливаться из мегафона или проделать Чью Хой, или подумать о том, как умерить прыть этого чернокожего морпеха-пулеметчика, который здоров как танк и способен брызгать гильзами быстрее, чем паукообразная обезьяна брызгает когда дрочит, здоровенный чернокожий пулеметчик падает, оседая как в замедленном воспроизведении за золотым поблескиванием выбрасываемых гильз.

Радист Ха Нгок поднимает меня на ноги, а командир Бе Дан в это время прикрывает нас огнем.

Горячая боль обжигает где-то справа и идет вверх, и это первый намек на то, что я ранен. Я опускаю глаза. Я повидал много огнестрельных ран. Я встаю, я иду, и кровью пока что смертельно не истек. Ха Нгок помогает мне идти, а я тем временем ставлю себе диагноз: сквозное ранение правого бедра, кости не задеты, главные артерии не перебиты. Вот и представилась мне прекрасная возможность подтвердить ту хрень, что травят в байках о том, как здорово умеют прыгать одноногие морпехи.

Я оборачиваюсь назад и вижу, как санитар отрезает К-баром штанины чернокожего пулеметчика. Санитар, не реагируя на стрельбу, продолжающуюся повсюду вокруг него, встает и вызывает "метелку", экстренный медэвак. Санитар вооружен двумя револьверами 38-го калибра в кобурах на низко опущенном ремне, прям как любитель пострелять с Дикого Запада.

Отходя, мы слышим, как перекликиваются Черные Винтовки: "Пару раз вон туда дай!" "Где эти гребаные ганшипы?" "Прекратить огонь! Прекратить огонь!" "Видишь кого-нибудь?" "Вон те кусты пощупай!"

Ха Нгок ростом мал, но силен неимоверно. Он помогает мне ковылять к лесу, а пули шипят над нашими головами как шматки горячего воздуха.

Пуля попадает Ха Нгоку в затылок и выходит через лицо. Он изумленно глядит на меня, лицо его в нескольких дюймах от моего. Между его носом и скулой – безобразная мокрая дырка. Ха Нгок выдыхает мне в лицо свой последний вдох и замертво падает к моим ногам.

Оглядываюсь, вижу капитана морской пехоты, кондиционного главного у этих ладных и нахальных. Знаков различия офицеры в поле не носят, но возраст его, выправка, ровно подстриженные усы и ровно и коротко стриженые волосы дают понять, что он в звании капитана.

Он с помповым дробовиком. Грудь перетянута ремнем с понатыканными в него латунными боевыми патронами для дробовика.

На капитане стрелковые перчатки из желтой свиной кожи, накрахмаленная и выглаженная на кирпиче полевая кепка тигровой раскраски, наплечная кобура из черной кожи с пистолетом 45-го калибра и авиаторские очки. Наручные часы подвешены к верхней петле его тропической куртки. Он как поршнем двигает рукою вверх-вниз. "Давай-давай-давай!"

Капитан ни разу еще не видывал белого вьетконговца. Он глядит на меня и не знает, что делать, пристрелить или пивом угостить? По хряковским законам следует прежде всего стрелять, и даже не думать о том, чтоб о чем-то спрашивать. Я показываю капитану два больших пальца, а он глядит на меня как Моисей при виде горящего куста.

Пока капитан думает, командир Бе Дан стреляет.

Капитан падает, пораженный в ноги.

Морпехи наступают цепью, стреляя во все что движется.

Я разворачиваюсь и бегу как толстожопая птица, неуклюже, хромая, но не обращая внимания на боль, думая лишь о том, что либо я отыщу укрытие рики-тик как только можно, либо моя медицинская карта превратится в рассказ об изнасиловании, совершенном с особым цинизмом. Когда-то кусты и деревья означали опасность, но теперь стали укрытием.

В лесу меня дожидается командир Бе Дан. Я вглядываюсь в безмолвные джунгли, ничего не вижу, и тут волшебным образом материализуются командир Бе Дан и чиенси. Так что шансов сбежать у меня с самого начала не было. На каждом шагу я оставался любимой картинкой в чьем-то прицеле.