Зима стальных метелей (CИ) - Лабунский Станислав - Страница 29

— Больше немцы на баржу к берегу подвести не дадут, это понятно. Расстреляют на подходе, или у берега накроют. План такой. Один буксир высаживает нас. Время — за час до рассвета. Мы на берегу уцелевших бойцов собираем, и даем сигнал — запускаем сигнальные ракеты. Две зеленых — ждем на пристани, две желтых — у ремонтного эллинга. Вы нас забираете. Все легко и просто. Буксир без баржи — мишень сложная, верткая и небольшая. Справитесь, братцы?

— Легко! Они к черту в зубы собрались, и все им пустяк! — возмутилась Екатерина, и вцепилась в своего Меркулова.

— Спокойно, мы с Пашей Астаховым пойдем, и от него ни на шаг. Так что, на берегу нам ничего не страшно, — успокаиваю я девушку.

— Товарищ капитан, вот вы шутите, а у меня с кителя все пуговицы на два раза срезали — на счастье воруют, — пожаловался комендант цитадели Астахов. — А ведь все комсомольцы и пограничники.

— Паша, так раздай им каждому по пуговице, даже коммунистам! Тебе что, трудно или трех сотен пуговиц со склада жалко? Ведь так просто сделать человека счастливым — просто дай ему!

— Если каждому давать, то сломается кровать, — пошутила специфически младший лейтенант Маслова.

Взглянули мы с Капканом на нее кротко, и замолкла она. Тоже мне, артистка разговорного жанра. Тут две сотни мужиков на шесть женщин, моя подружка Дарья где-то на берегу с нашими разведчиками петли выписывает. Тут такие коллизии могут возникнуть, Шекспиру и не снилось.

— Парни, — говорю, — у меня простая голова, а не дом советов. Напомните мне, надо сюда на зиму девушек завезти, а то из-за этих трех здесь своя война начнется.

— Я напомню, — обещает Ирочка. — Нам ведь тоже здесь зимовать, правильно понимаю?

Подтверждаю — здесь.

— И раз с Астаховым так безопасно, мы лучше с вами пойдем, а то тут от одних взглядов забеременеешь, — говорит Катенька.

Ну, от взглядов, это вряд ли, но эксцессы возможны, полковник в госпитале, крепость большая, люди немного озверели, тут всего можно ожидать.

— Ладно, с нами так с нами. В цитадели лучше не шуметь, но у нас есть своя баржа и время почти до рассвета…

Астахов на борт подниматься не стал, постучал в борт булыжником. Первым делом мы пошли в ленинскую комнату — вооружаться. Туда же нам и чай принесли.

Мы в прямое столкновение с противником лезть не собирались, но на войне, как на войне. Я свою шестерку вооружил однотипно. Винтовка со снайперским прицелом, и пистолет «Маузер» с обоймой под двенадцать патронов. Их много в кладовке конфискованного оружия лежало. «Комкору от Троцкого», «комбригу от Склянского», доказательства знакомства. Нет, их было за что убить, сам бы всех убил, не моргнув глазом, но причину-то можно было придумать лучше?

Но их всех убивали просто за то, что знали они товарища Троцкого. Да и хрен на них, они сами эту власть создавали. А маузеры нам достались.

— Это для ближнего боя, — говорю.

Взял Капкана в пару, показал, как надо в комнаты входить, держа все под прицелом и прикрывая напарника. Зря, что ли, пришлось столько детективов увидеть? Показал перекат, стрельбу в качении. Объяснил, а парни сразу освоили на практике качание «маятника». Гранаты, ножи, девчонкам по браунингу маленькому для рукопашной. И пошли на буксир. Морячки на обоих суденышках движки прогревали.

— Один нагло в порт пойдет, а вас малым ходом на старый причал высадим. А за шумом от него мы незаметно пройдем.

Молодцы, соображают. Инициативные бойцы, прирожденные убийцы. Астахов всем по пуговице лично вручил. Вот и шути здесь, где никто тебя не понимает.

Первый буксир рванул на полном ходу, выписывая кренделя и вензеля, ревя мотором. В городе стрельба стихла. Все прикидывали — что же происходит?

Наш кораблик на волне, под флажком на шесте, мы играем с темнотой, чуя смерть в глубине. Не спеши умирать, успевай убивать, может быть, кто-нибудь возвратится назад, чтоб узреть в небесах крыльев огненный взмах, то пришедший гонец в золотых облаках. Ангел смерти плывет…

Видно, у меня опять внутренний монолог вырвался. Даже ко всему привычный Капкан на меня странно смотрит, а уж про остальных и говорить нечего.

— Давайте я вам спою старую итальянскую песню, — предлагаю. — Под небом голубым есть город золотой…

А тут уже и берег, Нева не Нил, меньше будет. Нас выгрузилось восемь человек, взяли в прикрытие одного снайпера-профессионала. Пограничники все хорошо стреляли, но этот даже на их фоне выделялся. В это время совсем светло стало, и в дымке утреннего тумана, мы тихими призраками втянулись в недавно наш Город-Ключ, Шлиссельбург. Потеряли ключик, педерасты гнойные нам здесь укрепиться не дали. Вот и крадемся, даже самому противно.

— Всем стоять, — говорю. — В укрытие.

Выхожу на перекресток.

— Эй, отзовись, кто живой! Это я, Синицын!

— Докажи!

Со второго этажа справа. Я личность легендарная.

— Мне без Дарьи одиноко, в баню сходить не с кем, где она? — спрашиваю.

— Точно, Синицын. Она с разведчиками особой группы пошли орудия захватывать. Говорили, что немцы в парке батарею поставили.

Перестали мы прятаться, идем, всех по пути собираем. Астахова с десятком раненых и нашими девушками к ремонтному эллингу направили, мы тоже туда выходить будем. Нас уже человек семьдесят собралось, снайпер изредка стреляет, а так пока тихо. И в это время вдали мотор завыл. Нет у немцев здесь танков. Последние машины блокируют Невский пятачок, прикрывают саперов, те плацдарм минными полями ограждают, чтобы части фронта его расширить не могли.

Следовательно? Правильно, тягач типа «Комсомолец», советские пушки — самые лучшие пушки в мире, вес в тоннах измеряется, тут лошадки не помогут. Поэтому к трофейной пушке должен прилагаться такой же трофейный тягач. Нам туда. Двумя цепями мы двинулись к старому парку. Не Петергоф, но тоже ничего. А потом мы увидели тела на уже наполовину облетевших деревьях, и война неожиданно стала очень личным делом. Снайпера открыли беглый огонь, выбивая часовых и пулеметчиков, а мы перешли на бег. Первому артиллеристу я просто выстрелил из «Маузера» в живот, второй успел схватить карабин с примкнутым штыком, меня что-то страх обуял, что попадет он, и умрет герой обороны Ленинграда капитан Синицын, не успев сказать красивой фразы, а ведь она есть у меня, клянусь. Всю обойму сжег, стреляя на ходу, попасть не попал, но напугал его здорово. Кто-то из наших подскочил, и сбил его с ног ударом приклада в спину. Ну и ладно. Все это говно — рыцарство и благородство, заканчиваются с первым же выстрелом. Здесь не до них. Человек тридцать пленных согнали в кучку, посадили на корточки.

Парни тела наших разведчиков с деревьев сняли. Просто перерезали веревки, и те упали на землю. Мертвым не больно…

Непонятно мне было, как разведка исхитрилась так глупо влипнуть. И ведь ни у кого не спросишь. Посмотрел на трупы — никого живьем не взяли, уже мертвых вешали, для декорации. Ладно. Глянул на пленных.

— Это есть не мы, это есть команда СД, — сразу заговорил один из артиллеристов. — Тело девушки они забрали с собой, к ним приедет для изучения специалист из отдела расового департамента….

Да, у нас комиссары, партийные чиновники, советская власть, НКВД, суды и трибуналы, а у них еще и департамент по чистоте арийской расы. Тоже синекура. Как и мой трибунал. Кстати, где мне должны продуктовые карточки выдавать? Вот на таких незаметных мелочах люди и прокалываются. Надо будет со старичками в штабе поговорить, может быть и подскажут невзначай.

— Где они? — спрашиваю.

Получаю точный ответ, команда СД в составе взвода заняла отдельно стоящий двухэтажный особняк недалеко от рынка.

— Снайпера, занимайте позиции у базы спецкоманды. А ты помогай гаубицу привести в походное положение, и прицепить к тягачу. Повоюем, братья-смертники?

Не стали со мной спорить люди.

Вытащили мы орудие на прямую наводку. Открываю замок, смотрю прямо в ствол и кручу ручки наведения. У гаубицы траектория навесная, не настильная, только на дистанции шестьсот метров все эти тонкости никакого значения не имеют. Навел по центру первого этажа, Олег мне снаряд с зарядом установил, я ему наушники подал, сам тоже нацепил, выстрел. Сбило меня с ног толчком от отдачи, поэтому попадания не увидел. Только результат. Домика не стало, одна боковая левая стена осталась. Прощай, Дашенька.