Зима стальных метелей (CИ) - Лабунский Станислав - Страница 30

А снайпера опять на беглый огонь перешли. Немцы поняли, что против гаубичных снарядов у них нет шансов, и начали отходить за площадь. Ее нам под пулеметным огнем не перейти. Пленных немцев без излишних жестокостей из трех пулеметов расстреляли. Половина из них умерла, даже не поняв, что их убивают. А куда нам их? У нас лишних людей даже на охрану нет.

— Пройдитесь по городу, оглядитесь. Морячки, снайпера, занимайте позиции, остальные — на охоту. Вперед, спецназ.

И сажусь дух перевести.

— Капкан, найди катер или лодку с мотором, и давай в цитадель. Пусть баржу тянут, надо гаубицы забирать, снаряды и другие трофеи. Бате и Снегиреву все доложи, пусть они решение принимают, я что-то неадекватен. Езжай, — говорю. — Езжай, тут без тебя нянек много, вытрут мне сопли, да и нет их у меня.

Накапал он мне из фляжки грамм сто двадцать коньяка, сижу, прихлебываю мелкими глоточками, словно чай. Кивнул Олег довольно и пошел в порт — лодку искать. Почти сразу Астахов с нашими девицами явился, они по дороге еще пятерых бойцов собрали. Ира сразу стала ко мне приставать.

— Будем в следующий раз тебе документы делать — запишем тебя Марией из Магдалы, — говорю. — Успокойся, это неважно, переспим мы или нет, тебя будем спасать от всего и всех всеми силами и возможностями.

— А все-таки давай при удобном случае, все-таки переспим. Так надежней будет. Ты даже не представляешь, на что способна взрослая женщина….

Вздыхает томно. Ну-ну, не видела ты, Ирочка, сетевых порносайтов….

Моторы гудят ровно, один буксир налегке причаливает, второй баржу тянет. Полковник, два подполковника и три майора на мою голову свалились. Я, правда, одного Снегирева здесь серьезно воспринимаю, остальные у меня идут наравне с бродячими собаками, только они об этом пока не знают.

— Решай, — предлагаю, — Батя, что делает народ джунглей — уходит на север, или принимает бой. Это будет славная охота, но для многих она станет последней.

— А ты, значит, неадекватен, — смотрит на меня полковник.

— Век свободы не видать, — вспоминаю я нашу старую, еще времен боев под Лугой шутку. — Устал что-то, боюсь ошибиться.

— А я ранен, — сообщает полковник.

Киваю молча на майора НКВД Снегирева. Есть у нас крайний, и званием вышел и здоровьем.

Снегирев, кстати, не дурак и не трус. Это уже много значит на войне. Дернул он себя за ухо, типа, включил форсаж.

— А анализ ты сделать можешь? — спрашивает.

— И даже прогноз на неделю, точность процентов девяносто, — говорю скромно. — Значит, так. Если немцы отсюда танки уводят, значит под Вязьмой у нас очередная катастрофа. Здесь у них у них резервов нет. На Дубровке двадцатую дивизию отдельный батальон НКВД потреплет изрядно, не хуже нас под Лугой. Жду тогда я десантников с Крита, самые мобильные немецкие части, их быстрее всего сюда перебросить. И начнет старичок фельдмаршал наличными силами город в реальную блокаду брать. Для этого у него есть два варианта Ладогу захватить. Либо Волховстрой захватить, или еще восточнее ударить — на Тихвин. Или Вологду взять, как давеча Новгород. Вот тогда немцы с финнами создадут реальное кольцо блокады, потому что Ладога просто превратится в большую лужу. И все наши реки крови уйдут в песок. Они и сейчас туда текут, не возит никто по озеру грузы, одни мы своими пятью буксирами баржи таскаем. Ненавижу! Какого хрена мы тут делаем? Батя, дай команду, мы Смольный и штаб фронта за час перестреляем, по Неве в глухую оборону встанем. Если в атаки не ходить, здесь и людей почти не надо, десяток дивизий оставить, а остальных вывезти — и войска, и население. Время еще есть — весь октябрь. А?! Товарищ полковник?

— У всех семьи! Друзья-товарищи! Это у тебя все здесь! — еле слышно кричит комдив. — Храбрый он, умный! Стратег. Бери командование на себя и делай, что хочешь.

— Я бы всех в Швецию повел, да никто со мной не пойдет. Только Ирку могу у Михеева увести, так она и здесь не пропадет. Подцепит секретаря ЦК, и будем мы ей в день рождения открытки писать, чтобы не забывала. А она забудет. И точно — не ответит.

— Не отвечу, — соглашается младший лейтенант НКВД. — Я к тебе всегда сама приходить буду, — и жжет страстным взглядом, даже перед Михеевым неудобно.

— Ладно, продолжаем. Сам Шлиссельбург ни тактического, ни стратегического значения уже не имеет. Под Синявино немцы уже так закрепились, что их оборону прорвать невозможно. Как на Марне, Ипре и куче других мест. За четыре года первой мировой войны прорыв был осуществлен всего один раз. И то на австрийском фронте. Но это не наше дело — от стратегического вмешательства мы только что отказались.

— Не будем, значит, Смольный брать? — Меркулов уточнил.

— Если только вдвоем, — говорю. — Давай пока отложим, девушкам без нас грустно будет. Следовательно — незачем людей здесь класть. Вывозим трофеи из захваченной части города, и уходим в цитадель. Сутки у нас есть, если за это время нам дадут подкрепления, хотя бы два полка — тогда мы город удержим. Но нам не дадут — Гоша Жуков город грабит перед отъездом. У него сейчас двадцать семь дивизий против семи дивизий Лееба, а реальных успехов-то нет. Окружение не прорвано. У немцев танков нет, у Жукова танковый завод каждый день четыре тяжелых танка делает, и это тоже генералу не помогает. Это же величайшая загадка истории — как эта бездарность стала считаться стратегом! Кто к нему поедет — пропадет не за грош. Если только самим подкрепления найти, но это без меня — как говорил уже, устал сильно. Все. Высказался.

Коньяк одним глотком допиваю и встаю.

— Мы тут квартиру нашли, пошли — посмотришь, — девушка Леночка меня под руку берет.

— Какая квартира? Та, где деньги лежат? Прямо на блюдечке с голубой каемочкой? — ох и развезло же меня.

— Да, да, — шепот нежный.

Это же заговор. Две на одного! Ирка молодую девушку явно решила обмануть. Только она просчиталась, нет молодца сильнее винца, а уж полстакана коньяка натощак после боя и стрельбы из гаубицы любого свалят. Меня стали раздевать нежные женские руки.

— Брысь, — говорю, — сам. И раньше чем через два часа меня не будить.

Скидываю все с себя, один пистолет на тумбочку, револьвер казенный — в сапог. Улыбнулся интриганкам.

— Не скучайте, — говорю, — жизнь прекрасна.

И выключился начисто.

Когда глаза открыл, в комнате уже никого не было. Умненькая Ирочка подстраховалась, моей одежды в пределах видимости тоже не было.

Какие пустяки, однако. Завернулся в штору и вылез прямо в окно, благо этаж оказался первым. Иду, крадусь по кустам.

— Ты сам подумай, город отбили, а у нас ни одного раненного нет! Как это называется? — слышу, солдатики меж собой беседуют.

Грамотное снайперское прикрытие это называется, думаю я.

— Чудо! — отвечают вслух.

— Точно, чудо! — уже хором.

Черт, можно основать новую религию святого Павла и его пуговиц счастья….

Но хорошо, что раненых нет. Вижу, бежит гальванер Васечкин по своим гальванерским делам.

— Эй, Васечкин, поделись с несчастным, дай мне бушлатик поносить. Я тебя за это перед смертью добрым словом помяну, — говорю ему из зарослей.

— Здравия желаю, товарищ капитан! — обрадовался он. — А вас товарищ майор с обеда ищет, а вы потерялись.

— Я не потерялся, а нашелся. И ты мне бушлат дашь, или мне так в шторе и идти через весь город на причал?

Пришли к консенсусу. Я в шторе и бушлате сижу в кустах, а Васечкин находит Михеева или Меркулова и приводит их сюда. Десять минут пролетели незаметно, задремал я на свежем воздухе, и вскоре я уже оказался в шумной компании Паши Астахова, Екатерины и Меркулова. Человек пять охраны и порученцев не учитываю, но они тоже были. Пашу берегли. Штору свернул, форменку на голое тело натянул, красота!

Тут как раз буксир потянул танкер с дизтопливом на остров, и я успел на него заскочить.

— Полковник поехал в Новую Ладогу, подкреплений у управления лагерями просить, а Снегирев — в Ленинград, докладывать об освобождении части города и тоже за подкреплениями, — сообщил мне Астахов.