Катя, Катенька, Катрин - Сантарова Алена - Страница 25

• Предыдущая
• 25/42
• Следующая

Из-под шляпки с цветами выглядывали колкие глазки Отилии Шторкановой, которая несколько лет назад ежедневно ходила с Катенькой из школы домой и мечтала выйти замуж за офицера.

— Теперь барышня Катя — сама мудрость и ученость! — произнесла пани Шторканова так, чтобы сразу стало ясно, что ни она, ни ее доченька ничем подобным не интересуются. — А у нашей Отилии — заботы с приданым. Вы уж это знаете!

Она была уверена, что подобных забот в доме Томсов нет. Еще бы, Катя и поклонник — вещи несовместимые! Поклонник Отилии был не офицер, как она мечтала, а довольно толстый розовощекий парень, работавший в кондитерском магазине своей матери, где он толстыми руками развешивал конфеты и продавал трубочки с кремом. Над входом в магазин висела табличка: «Венская кондитерская. Т. Столарж. Ныне заведует вдова». В городе говорили, что Отилия делает хорошую партию. Когда заходила речь о молодом Столарже, Отилия прикрывала острые глазки веками и краснела. Она любила трубочки с кремом и мечтала о том, что, будучи молодой пани Столаржовой, наестся их вдоволь. Какая там романтика, когда приданое уже готово?

Пан директор Томса разглядывал гимназию, как будто это был какой-нибудь замечательный исторический памятник, а не угрюмое строение из серого мокнущего камня.

— Ну… кланяюсь вам, — пролепетала пани Шторканова, заметив, что Катин отец удаляется.

Отилия защебетала «мое почтение» так сладко, как может говорить только хозяйка кондитерской лавки.

Пан Томса с облегчением вздохнул и снова уставился на большое серое здание. За одним из высоких узких окон Катенька сдавала экзамены за первую ступень гимназии.

Она сидела выпрямившись на стуле за маленьким столом. Казалось, что она была на скамье подсудимых. Перед ней был длинный стол, покрытый сукном. Она украдкой поглядывала на членов экзаменационной комиссии.

Вот пан учитель Валашек с широкими усами и рассеянными близорукими глазами. Он будет задавать вопросы по математике и химии. Справедливый, преданный своей науке, он не сделает экзамен ни труднее, ни легче. Катя должна будет отвечать быстро и точно.

Около него — учитель Вавржик. Он задумчиво гладит свою шелковистую бороду и наверняка думает о стихах и о современной поэзии. Катенька не боится и его вопросов.

Хуже с директором гимназии Кудрной. Он преподавал латынь и греческий. Это был небольшого роста видный мужчина, всегда носивший черный костюм и готовый в любую минуту произнести речь. С одинаковой легкостью он мог и открыть бал, и руководить похоронами. Он любил пышные фразы и охотно приводил в своих речах классические цитаты.

Его Катенька очень боялась. Она боялась сделать ошибку в переводах как с латыни, так и с греческого, потому что пан директор не простил бы ей этого. Он был ярым противником обучения девушек. Собственно, он был врагом всех нововведений. И он осложнял жизнь Кате, своей единственной заочнице, как только мог. То, что было хорошо для юношей, оказывалось неудовлетворительным для Катеньки. Пан директор придерживался того взгляда, что исключительность требует исключительного подхода, поэтому он был исключительно строг. Он обожал достоинство, спокойствие и порядок. Мир для него был разделен на красивые шкатулки с надписями. За надписью «Образованность» и «Мудрость» пан директор Кудрна видел достойных, одетых в черное мужчин или молодых людей, полных надежды, что они станут образованными и мудрыми. Для девушек и женщин существовали шкатулки с надписями: «Нежность», «Покорность», «Умение стряпать и варить». Так было всегда, пока Катержина Томсова, гимназистка-заочница, не внесла беспорядок не только в личные представления Кудрны, но и прямо в руководимую им гимназию.

Рядом с паном директором сидел учитель немецкого языка Фрюауф. Он говорил в нос и был уверен, что его предмет — самый важный из всех предметов, потому что по-немецки говорили великий Гёте и сам император.

Напротив учителя немецкого языка сидел и дружески посматривал по сторонам учитель Карал. Он играл цепочкой от больших карманных часов. На нем был костюм со множеством карманов, набитых всевозможными любопытными минералами. Катенька должна была отвечать ему на вопросы по природоведению. Она знала, что сам экзамен будет для нее легким. Но пан учитель, наверное, снова будет называть ее «милая девушка», ставить в пример другим, а потом на экзамене вдруг заявит, что, с точки зрения умственного и духовного развития, женщина ничем не отличается от мужчины, что современной наукой доказано, что и мужчины и женщины обладают абсолютно одинаковыми возможностями, что только мракобесы и ретрограды препятствуют девушкам развивать их способности, а также тому, чтобы они получили все права…

Вот этого Катенька боялась больше, чем экзамена по природоведению. Что касалось лично ее, то учитель, конечно, желал ей всего доброго, но своими рассуждениями он восстанавливал против себя директора, Фрюауфа, учителя по закону божьему и, возможно, даже, как думала Катя, председателя экзаменационной комиссии.

На сей раз им был незнакомый человек в элегантном, по-видимому венском, костюме, с белым воротничком священника. Директор несколько раз учтиво называл его «ваше преподобие», на что незнакомый священник всякий раз отрицательно поднимал руку, и директор поправлялся: «Пан доктор теологии» или: «Уважаемый пан доктор».

В течение всего экзамена председательствующий не удостоил Катеньку даже взглядом. Только когда она отвечала на вопросы по закону божьему, он посмотрел на нее. Причем глядел на нее так, будто удивлялся, что перед ним сидит именно она. Катя сразу же начала нервничать. «Уважаемый пан доктор» наклонился к учителю по закону божьему и что-то сказал вполголоса. Тот изменился в лице и ответил: «Конечно, конечно». И Катя перестала отвечать. Что, что такое случилось? Все религиозные тексты она знала наизусть и была уверена в своих знаниях. Но именно это и не понравилось доктору теологии.

— Говорите собственными словами! — заявил он. — Убедите нас, что вы — думающий человек и что пан коллега Карал прав, — продолжал он холодным, бесцветным голосом и смотрел при этом не на Катеньку, а на учителя Карала.

Как она ни старалась, но ответить собственными словами на вопрос законоучителя не смогла. Заученные тексты не отпускали ее от себя.

— Видно, что к экзамену она не готова, — заключил председатель экзаменационной комиссии холодно и невозмутимо, как будто бы девушки, о которой он говорил, здесь не было и как будто он не был свидетелем ее трудного и долгого экзамена. — Не готова, потому что не обучена святой религии.

Все были удивлены. Даже учитель закона божьего. Директор Кудрна неожиданно утратил свою торжественность: он был расстроен, голос и руки его дрожали, когда он объяснял, что эта ученица — заочница, что она готовится дома по книгам и по лекциям учителей, что она регулярно, каждый год, сдает экзамены, как это оговорено учебными программами императорских и королевских гимназий.

— Но в этих программах записано, — сказал чужой священник своим тихим голосом, — что «святой религии должен обучать заочника священник или учитель закона божьего».

Директор попросил, чтобы ему тотчас же принесли программу. И затем довольно многословно, вплетая латинские фразы, словно произносил речь, извинился. После этого он заметно приободрился.

Учитель Карал встал, и в карманах у него зазвякали драгоценные минералы.

— Неслыханно! — повторил он. — Неслыханно! — И под каким-то серьезным предлогом удалился из комнаты.

Учитель Вавржик в недоумении переводил взгляд с одного члена экзаменационной комиссии на другого. Фрюауф не представлял себе, что делать: ведь в такой ситуации определенно не оказывался ни великий Гёте, ни сам император. Ожидание казалось бесконечным. Но вот принесли служебную книжечку, и директор ее торжественно раскрыл.

Председательствующий священник сидел безучастно во главе стола и рассматривал свои красивые бледные руки.

Наконец директор распрямился, сделал вдох, готовясь произнести речь.

• Предыдущая
• 25/42
• Следующая