Военные приключения. Выпуск 4 - Проханов Александр Андреевич - Страница 56

— А вдруг провокация?

На песчаной проплешине выделялась фигура человека, согнувшегося над чем-то темным, бесформенным.

— Йа руфа-ака-а! — снова донеслось издали.

— Что-то случилось, — сказал Сурков, смотревший в бинокль. — Арабские военнослужащие. Во всяком случае, в арабской форме. Мичман Смирнов, старший матрос Грицко — за мной!

Он побежал по тропе.

На песке, скорчившись, лежал арабский солдат. Возле него стоял на коленях ефрейтор с одним угольником на рукаве и плакал, размазывая кулаком слезы. Ефрейтор поднялся, и Сурков увидел, что солдат ранен: на куртке и брюках расплывалось черное пятно крови.

— Что случилось? — крикнул Сурков, забыв, что арабы не поймут его.

Ефрейтор указал автоматом на песчаную отмель. Из быстрой пантомимы ефрейтора, из вихря слов — арабских, английских, русских — Сурков понял, что произошло. Солдат, идущий впереди, как это они обычно делали по утрам, бросил в воду гранату, граната ударилась о риф, отскочила и взорвалась в воздухе, ранив осколком солдата. Ефрейтор стал стрелять, рассчитывая привлечь внимание русских моряков.

Приказав отнести раненого к палаткам, Сурков задержался, осмотрел отмель и прибрежные камни. Ничего подозрительного. Вернувшись к палаткам, он увидел арабского ефрейтора в кругу матросов, наперебой угощавших его сигаретами. Ефрейтор улыбался широко и бессмысленно, как улыбаются люди, ничего не понимающие из того, что им говорят.

В палатке старшина Светин бинтовал раненого солдата.

— Бедро порвало, — сказал он. — Но кость, кажется, цела.

Солдат, бледный как полотно, длинный, растянувшийся на всю раскладушку, нервно мял в руках свое кепи и испуганно поглядывал на офицеров.

— Кто они? Как на остров попали? Надо выловить, — сказал Сурков.

— Уже выяснили, — облегченно отозвался Гиатулин. — Ефрейтор немного говорит по-английски. Пограничники они. В отлив перешли сюда по мелководью с другого острова. К нам шли, за водой. Воды у ник нет. Да теперь уж не до воды. В госпиталь надо солдата.

— В госпиталь надо, — эхом повторил Сурков а поглядел на Туликова. — Как вы?

— Терплю вроде.

— Баркас — слишком долгое дело. Да и не пойдет он, пока море не успокоится. Вертолет надо вызывать.

Вертолет прибыл через час, прошелся над палатками, заглушая монотонный шум волн, и завис неподалеку, там, где у руин старого маяка была площадка поровнее. Туликов выбрался из палатки и стоял, согнувшись от боли. Летчик, приоткрыл дверцу, махал сверху рукой и что-то кричал. Из широкого подбрюшья вертолета вывалился человек, отстегнулся от тросика и побежал к палаткам. Туликов узнал в нем корабельного врача Плотникова.

— Какого черта! — закричал Плотников еще издали. — Чего не несете раненого?

— Ждем, когда вы сядете, — сказал Сурков. — Не будет посадки. Запрещена посадка.

— Как это запрещена?

— А вот так! Арабы неба не дали. Нет сегодня полетов. Только нас и выпустили без права посадки.

— Но ведь их раненый…

— Где он? — перебил его Плотников и побежал в палатку. — А, это вы? — остановился он, увидев Туликова. — Ну как?

— Побаливает.

— Погодите, я сейчас.

Через минуту он вышел из палатки, на ходу застегивая чемоданчик. Матросы вынесли раненого прямо на раскладушке. Под придирчивым взглядом арабского ефрейтора Плотников усадил раненого в кресло, и тросик быстро втянул его в темный люк.

— Теперь вы! — крикнул Плотников на ухо Туликову, когда тросик с креслом выпал снова. — Давайте, давайте, нельзя вам тут оставаться. Аппендицит только для врачей легкое дело. Для врачей, но не для больных.

Все устроились в тесном пространстве за спинами двух пилотов. Вертолет, надсадно гудя двигателем, с трудом набирал высоту. Туликов видел в маленькое квадратное окошечко, как гидрографы махали им руками. Мутная пелена затягивала горизонт, море было не голубым, каким он привык его видеть, а темным и бурным — неприветливым.

И тут он вспомнил о воде, толкнул пилота.

— Воду почему им не оставили? — крикнул он в оттянутый наушник. — У них воды нет. Должны были привезти.

— Про воду не было приказа. Нас по тревоге подняли. Даже горючее недобрали. С половиной бака идем.

Туликов кивнул.

— Почему запретили полеты?

Пилот пожал плечами и поднял глаза к небу, дескать, один аллах об этом знает, потом кивнул на маленький календарик с зачеркнутыми цифрами, приклеенный к стойке.

— Праздник сегодня, пятница. По пятницам они не воюют.

Внизу крохотными островками стояли на якорях тральщики, ожидая, когда успокоится взбаламученное море. От солнечных бликов мелькали перед глазами белые и темные пятна, и от этого мелькания Туликова стало подташнивать. Когда отхлынул от лица холод, он поглядел вниз и увидел, что вертолет летит уже над окраиной Хургады. Дома здесь стояли тесно, белые, с небольшими двориками, окруженными со всех сторон высокими глухими стенами-дувалами. Кое-где во дворах росли небольшие серые кусты, изредка — пальмы. В стороне высились белые минареты, за ними виднелся порт, где тесно стояло несколько кораблей отряда траления.

Дома отошли в сторону, и потянулась пустыня, исполосованная асфальтовыми и грунтовыми дорогами. Туликов разглядел дворики для боевой техники, окопы, позиции зенитных ракетных установок. Враг стоял близко, по ту сторону залива, и серая земля эта была, по существу, передовой линией фронта.

Показался аэродром с взлетными полосами, с кое-как замаскированными закрытыми капонирами для самолетов.

Вертолет медленно приблизился к небольшому зданию, где, по всей видимости, должно было находиться командование авиабазы, и завис в десяти метрах от широкой асфальтовой площадки. Прошло пять минут, еще пять, а вертолет все покачивался в воздухе, и ни санитарной машины внизу не появлялось, и вообще никого. Пилот бубнил что-то неслышное, прижимая к горлу ларингофон, сердито взмахивал рукой и снова говорил, доказывал. Наконец вертолет пошел вверх и в сторону, и пилот обернулся к доктору.

— Куда теперь его? — Он кивнул на раненого солдата. — Посадку не разрешают.

— Как не разрешают?!

— Сегодня пятница, праздник у них. Никого нет.

— А раненый? Куда его?

— Вот и я спрашиваю — куда?

— А что они говорят?

— Спрашивают: кто раненый? Солдат, говорю, куда его девать? Отвечают: куда хотите!..

Пилот закашлялся от долгого крика.

Раненый солдат, похоже, догадывался, что происходит, он жалобно взглядывал на пилота, на врача и закатывал желтые глаза. Потом он ткнул пальцем в окно, указывая куда-то на север.

— Шималь! Шималь![1]

В его голосе слышались испуг, мольба, надежда.

Плотников толкнул пилота в плечо и тоже показал влево. Вертолет, круто наклонившись, пошел вдоль береговой кромки.

«Вот тебе и экзотика, — подумал Туликов. — Заграница, будь она неладна. Для нас человек есть человек, независимо от того, в каком он чине, а тут черт-те что!»

Летели долго. Пилот встревоженно оглядывался на Плотникова. Плотников посматривал на солдата.

— Горючего не хватит, — наконец не выдержал пилот.

— А что делать? Не в пустыне же его выбрасывать.

Плотников попытался жестами объяснить солдату, что дальше лететь нельзя. К его удивлению, солдат понял. Посмотрев вниз, он выставил один палец:

— Дийа![2]

На берегу что-то темнело — дом или холмик. Подлетев ближе, увидели двух солдат, вынырнувших из этого дома-холмика. Похоже, тут был пост пограничного подразделения. Снова завис вертолет, и Плотников первым спустился на тросе. Солдаты стояли поодаль с оружием наизготовку. Затем на тросе спустили раненого. Плотников отвязал его, уложил на песок, проверил повязку.

Еще до того, как закрылся люк, Плотников увидел, что солдаты подбежали к лежавшему на песке раненому, и по их поведению понял: он для них не чужой.

Назад летели молча. Пилоты сообщили на корабль о положении с горючим и узнали, что им навстречу вышел ВПК, чтобы в случае чего подставить свою вертолетную палубу.