ВОЗВРАЩЕНИЕ СКАРАМУША - Sabatini Rafael - Страница 52

• Предыдущая
• 52/96
• Следующая

— Согласен. Совершенно верно. Но разве можно считать добродетелью желание выглядеть праведником, если в глубине души вы сознаёте, что поступки ваши неправедны? Разве тень может иметь большее значение, чем предмет, гражданин представитель?

— Может. Пусть подозрение — лишь тень. Но если она упадёт на человека в наше неспокойное время… — Он закончил предложение, ударив ребром ладони по шее.

— Вот мы и добрались до сути, — сказал де Бац. — В конечном счёте вами руководит вовсе не добродетель, а страх.

Шабо не сумел скрыть досады, и братья Фрей засуетились, пытаясь восстановить согласие. Юний наполнил представителю бокал, Эмманюэль — тарелку. Оба стали убеждать гостя, что негоже портить трапезу спором. Лучше пусть они потеряют все деньги, вложенные в корсарскую флотилию, и вообще всё, до единого франка, чем испортят аппетит столь достойному человеку.

— А что до остального, — сказал Юний, когда Шабо снова набросился на еду, — то разве вы можете припомнить случай, когда я защищал меры, хоть немного противоречащие чистым принципам Республики? Вспомните мою биографию, Франсуа. Вспомните, как я пожертвовал состоянием и игрушками, которые деспотизм называет почестями; как я порвал с прошлым, чтобы приехать сюда и дышать воздухом свободной Франции, чья слава соперничает со славой Древнего Рима. Неужели после этого вы могли заподозрить меня в лукавстве ради жалкой личной выгоды? Да я никогда бы не стал искать этой выгоды, если бы не видел, что Республика выигрывает гораздо больше.

Шабо слушал, продолжая шумно есть. Наблюдать за его трапезой было не слишком приятно.

Андре-Луи подхватил эстафету и повёл новую атаку на укрепления боязливого депутата.

— Вы не понимаете, что поступок, к которому мы вас призываем, покроет вас славой. Если вы последуете нашему совету, то выкажете гораздо больше ума, чем поверхностный Делонэ, который потребовал принятия этого закона и тем самым оказал услугу врагам Франции, а, значит, нанёс удар по Республике. Предупреждаю вас: если вы не воспользуетесь случаем, найдётся другой депутат, который не упустит благоприятной возможности. Мы упрашиваем вас украсить своё чело лаврами, а вы хотите оставить их другому?

Представитель озадаченно уставился на Андре-Луи.

— Вы располагаете доводами в пользу такой возможности?

— Я уже привёл их вам. Вам нужно больше? Извольте. Любой здравомыслящий человек способен произнести речь убедительно и образно, если он уверен в своей правоте. Magna est veritas et prevalebit[12]. Вам не придётся говорить ничего, кроме правды. Это единственное, о чём мы вас просим.

Шабо в явной растерянности продолжал пожирать Андре-Луи глазами. После минутного молчания он залпом осушил бокал. Видя, что он колеблется, де Бац принялся развивать преимущество.

— Вы предубеждены, гражданин представитель, потому что неверно нас поняли. Вы вообразили, что мы просим вас об услуге, тогда как в действительности мы оказываем её вам.

— Так вот оно что! — ахнул Юний. — Наш славный Шабо решил, что мы злоупотребляем священным долгом гостеприимства, чтобы добиться от гостя помощи. Ах, Франсуа! Вы ужасно к нам…

— Оставим это, — неожиданно вмешался Андре-Луи. — Раз Шабо так всё воспринимает, мы не должны на него давить. Сегодня же вечером повидаюсь с Жюльеном. Он поблагодарит меня за шанс, от которого Шабо отказался.

Шабо не на шутку встревожился.

— Вы чересчур торопитесь! — жалобно воскликнул он. — Вы пришли к решению, хотя мы даже не успели ничего обсудить. Неужели вы воображаете, что я стану сомневаться, требовать ли отмены запрета, если отчётливо увижу, что он противоречит интересам Нации? Мы должны поговорить на эту тему ещё, Моро. Изложите мне ваши аргументы подробнее. А пока я поверю вам на слово, что они так весомы и убедительны, как вы утверждаете.

Все присутствующие шумно одобрили такое решение и поздравили с ним Шабо. По этому случаю всем налили ещё вина. Гражданин представитель впал в философское настроение и, потягивая божественный напиток, пустился в разглагольствования об Освобождении Человека, избавлении мира от ярма деспотизма, под которым корчится в муках Человечество, и о прочей утопической чепухе, ввергшей Францию в пучину террора, голода и нищеты.

Речь получилась очень трогательной. Шабо под влиянием вина и собственного красноречия едва не прослезился над бедами человечества за пределами свободной Франции. Это, однако, не помешало ему бросать томные взгляды в сторону робкой Леопольдины. Девушка представлялась ему похожей на молоденькую серую куропатку. Такая юная, такая застенчивая, такая нежная! Лакомый кусочек для апостола Свободы, для патриота, который в своём альтруизме и самоотвержении готов был брести сквозь грязь и кровь ради спасения мира.

— Думаю, теперь вы будете мне верить, Франсуа.

Андре-Луи и Шабо стояли в холле Тюильри, приёмном зале Конвента, у подножия лестницы, по которой год назад текла кровь, смывшая грехи деспотизма с бывшего обиталища тиранов. Теперь дворец принадлежал национальным освободителям. Один из них стоял сейчас рядом с гражданином Моро в тени статуи Свободы, символа юной Республики, попирающей мерзости дряхлого деспотизма.

В то утро Шабо взошёл на трибуну, чтобы потребовать отмены закона против корсаров. Он подготовил свою речь с помощью Андре-Луи. Это выдающееся творение воплотило в себе всю страсть Шабо к обличениям. Он обвинил всех, кого только можно было обвинить: реакционеров и иностранных агентов внутри страны, иностранные державы, всё ещё задыхающиеся под гнётом тирании, правительства враждебных государств, которые вооружают порабощённый народ и ведут его войной на детей Разума и Свободы. Бывший капуцин объявил священным долгом всех патриотов борьбу с гидрой деспотизма, где бы она ни поднимала свои чудовищные головы. Её необходимо разить в любое уязвимое место, обескровить до предела, дабы её зловонное дыхание не отравляло больше многострадальное человечество. Эта благородная миссия в то же время является актом самозащиты. Против неё могут возражать только подлые реакционеры и притаившиеся изменники. Он, Шабо, будет рад таким возражениям, ибо они раскроют тех, чьи головы созрели для национальной косы.

Страшная угроза подавила в зародыше все возражения со стороны коллег-депутатов.

Заложив таким образом прочный фундамент будущего успеха, Шабо перешёл к сути. Он указал на уязвимость врагов на море. Корабли Бурбонов, которые правят Испанией и Неаполитанским Королевством и поддерживают деньгами французских отпрысков своего дурного рода, постоянно курсируют по Средиземному морю. Плавают там и австрийцы, ещё одна угроза берегам Франции. Бороздят эти воды и папские суда с прислужниками церкви на борту, церкви, чьи тлетворные доктрины столетиями держали души людей в рабстве. Чтобы пойти на врага войной, чтобы повести против него крестовый поход — если можно воспользоваться этим зловещим образом в связи со столь возвышенной и благородной целью — группа просвещённых патриотов снарядила, вооружила и оснастила флотилию судов. Но эти корабли так и остались стоять в порту. Конвент решил, что их целью является грабёж, а грабёж — деяние антиобщественное и не заслуживает одобрения со стороны просвещённой Республики. О, сколько софистики в подобных рассуждениях! Как ловко в них использована тень зла, чтобы скрыть добрую суть! Вот пример вреда, который могут принести люди даже с добрыми намерениями, если узость взглядов мешает им видеть полную картину.

Остальная часть этой пламенной речи была выдержана в том же духе. Под конец Конвент до такой степени устыдился принятого им же закона, что даже склонен был обвинить Делонэ, который им этот закон навязал. Но Делонэ, учуявший, куда ветер дует, выступил с искренним признанием своей ошибки, едва только стих гром аплодисментов в адрес Шабо. Шумное одобрение высказывали не только законодатели, но и галёрка — мужчины и женщины из низов, парижский сброд, который в те дни набивался на балконы в зале Конвента, чтобы приглядывать за народными представителями и следить, надлежащим ли образом исполняют они свои обязанности.

• Предыдущая
• 52/96
• Следующая