История любовных похождений одинокой женщины - Сайкаку Ихара - Страница 21

• Предыдущая
• 21/28
• Следующая

— Эй, послушайте, дайте мне чашку воды, да посвежее! Мне сегодня что-то тяжело, как никогда. У нас в крыше нет выхода для дыма, просто сил нет, — пристают они с просьбами без стеснения. Сидят развалясь, как им удобно. Хоть они и простые банщицы, но это уж слишком!

Однако когда эти простушки прислуживают гостям за столом, то видно, что и они переняли кое-какие обычаи опытных гетер. К сластям не притронутся, чарочку держат боком, чтобы не налили лишнего. На столе рыбная закуска, и намагаи [127], и яичница, но они позволят себе взять разве только бобов из нисимэ [128] да пощиплют кожицу красного перца.

Каждый раз, когда до гостя доходит чарочка, потчуют:

— Выпейте, пожалуйста, еще! Я подолью. Словом, ведут себя как положено и не осрамятся, если даже позвать их на званый ужин с множеством гостей. Вполне сойдут в случае нужды, если не найдется других гетер. Так люди из Осаки, которые привыкли лакомиться самой отменной рыбой тай, попав в Кумано, рады до смерти, если им в праздник доведется поесть хоть сухой макрели… Но, конечно, от банщиц нельзя требовать того же, что от настоящих гетер. Забава с женщиной из бани похожа на купанье в потоке, который льется, смывая плотскую грязь, и, мутный, утекает куда-то без следа…

За ужином банщицы стараются щегольнуть модными словечками, но вдруг слышат звон колокола, возвещающего полночь.

— Не пора ли вам уже спать? У нас ведь каждый вечер работа, и мы не из железа сделаны. Устали до смерти, кусок в горло нейдет… — говорят они гостям, но минутой позже слышится стук поспешно придвигаемых столиков, банщицы набрасываются на остаток лапши, и потом скорее в постель. На трех женщин — один полосатый матрац, два холщовых одеяла. Деревянных подставок для голов и то не хватает… Самая убогая постель. Помимо любви, они говорят о постройке канала, о родной деревне, а потом уж обязательно пойдут толки о каком-нибудь актере.

В постели руки и ноги у них леденеют, уста испускают страшный храп, а тело свое они бесчувственно отдают на волю мужчин. Отвратительный вид!

Недаром поэт сказал, что плотская страсть между мужчиной и женщиной сводится к тому, чтобы обнимать безобразные тела друг друга [129].

И я тоже упала так низко, что стала банщицей и замутила воду своего сердца.

«Глазной лекарь» — написано на вывеске, что висит у входа в дом на углу Четвертого проспекта и Новой улицы в Киото. Там живет одна женщина, которая пользует больные глаза. В окнах снаружи бамбуковая решетка, внутри дома царит полумрак. В саду карликовые горы усыпаны красивыми камнями, привезенными из Нати, цветут ирисы. И, глядя на их причудливо сплетенные корни и яркую зелень листьев, целебную для глаз, сидят, прислонясь к стене, больные женщины. Им строжайше запрещены вино и блуд, не дозволяется даже днем прилечь для сна. Обычными голосами, на разговорный манер, они подражают певцам Какудайю [130] или Саёноскэ [131]. Двигаются медленно, все переносят терпеливо, как предписывает им лекарша, а чтобы убить скуку, рассказывают друг другу о своей жизни.

Одна из них была маклачкой в Муромати. В столицу съезжается множество людей из разных уголков страны для лечения несуществующих болезней. Маклачки сбывают приезжим изделия из крашеного шелка. И замужние, и девицы одинаково белятся, чтобы казаться смазливее, и ухаживают за гостями побогаче. Если гость — человек легкомысленный, маклачка составит ему компанию в выпивке, а после того как гость переспит с ней, он уже не торгуется. Ради наживы эти торговки безбожно присчитывают: например, за пояс, которому красная цена девять моммэ пять бу, заламывают цену в пятнадцать мом-мэ, и покупатель охотно соглашается.

А другая больная — торговка нитяным товаром — зазывала гостей в свою лавку с вывеской, главным образом самураев. Тому из них, кто выглядел побогаче, относила покупки на дом, не отказывала и в других услугах. Иногда такой торговке на все руки удается по баснословной цене всучить свой товар: пояс с кистями или плетеный шнур для меча.

Была там еще одна мастерица делать краской круги на платье. Такие мастерицы не пристают навязчиво к покупателям, предлагая им свою любовь. Они носят платья благородных цветов: лилового и пурпурного. У них изящный вид и мягкие манеры, точно у порядочной женщины. Всегда находятся мужчины, которые это очень ценят, берут их на содержание и тайно посещают.

В конце концов рано или поздно эти потаскушки губят свое здоровье. Чтобы вылечить застарелую дурную болезнь, они пьют настой из корней растения санкирай, но все равно, когда в разгар летней поры льют дожди, они ужасно страдают. С течением времени яд поднимается все выше, и глаза у них начинают гноиться. С какой душевной болью говорили эти несчастные о своем позорном прошлом!

И я тоже, заболев этим недугом, пришла лечиться к глазному лекарю. Волосы я кое-как небрежно скрутила в пучок на макушке, перестала белиться, носила на платье самый грубый воротник. При мысли о постигшей меня беде, хуже которой не может случиться, у меня навертывались слезы на глаза, и я, слегка склонив голову, утирала их лоскутком желтого шелка… Мой вид невольно волновал сердце!

Как раз в это время на улице Годзёхаси была известная лавка, где продавались веера. Ее хозяин был большой чудак. Он не взял себе богатой жены с приданым и, хотя в столице Киото нет числа красивым девушкам, только мотал головой, когда ему о них говорили. «Золото и серебро из-под земли брызжут», — любил он шутить. Так, проводя время в веселом распутстве, дожил он до шестого десятка. Вдруг, случайно увидев меня, он с первого же взгляда воспылал ко мне любовью и захотел взять меня в жены, как была, без ничего. У меня не было ни корзины с платьем, ни даже шкатулки для гребней. Сгорая от любви ко мне, старик всячески меня добивался, засылал ко мне сватов, а в качестве свадебного подарка послал мне, согласно обычаю, бочонок с вином.

Женщине выпадает иногда неслыханное счастье! Стала я сидеть в лавке посреди множества работниц, сгибающих бумагу для вееров, и меня почтительно звали госпожой хозяйкой. Я все еще могла гордиться своей приятной внешностью, стоило мне только принарядиться и пожить в холе. Многие стали захаживать в лавку только для того, чтобы поглядеть на меня, и покупали, не торгуясь, складные веера из пяти косточек и трех листов бумаги. Даже бонзы под предлогом покупки вееров для благодарственного подарка своим прихожанам тайком засматривались на хозяйку. Скоро от покупателей не стало отбоя. Дела нашей лавки пошли в гору, и даже знаменитые веера миэйдо вышли из моды, и веера, расписанные Юдзэном, перестали пользоваться спросом. Мы ввели в моду новые веера. Люди наедине с собой помирали от смеха, разглядывая их на свет. Тогда на них проступал второй, тайный, рисунок и становились видны, как живые, прекрасные тела женщин. Так наши веера раздували славу нашего дома!

Вначале муженек мой был доволен и смотрел сквозь пальцы на то, что гости заигрывали со мной и хлопали меня по спине. Но один очень красивый мужчина стал приходить в лавку каждый день, покупая всякий раз самые дорогие веера. Я шутила с этим гостем без всякой задней мысли, но как-то незаметно игра стала настоящей любовью, и супружеское согласие в моей семье было нарушено. Муж не давал мне воли и все время устраивал сцены ревности. В конце концов он потерял терпение и выгнал меня из дому. Я стала искать своего любезника, но не знала, откуда он, и горько каялась в своем легкомыслии.

С тех пор пришлось мне долго томиться без дела, приютившись в дешевой гостинице для слуг на улице Оикэдори. Я продала все свои платья и пожитки, чтобы не умереть с голода, и всех просила помочь мне пристроиться, но верно пословица говорит: чего в столице много, так это храмов и женщин! Я никак не могла найти себе службу и наконец временно нанялась к одной мастерице, ткавшей парчу. Но не слишком весело встречаться с мужчинами тайком всего шесть раз в месяц, в свои немногие отпускные дни!

• Предыдущая
• 21/28
• Следующая