Мы — из солнечной системы (Художник И.М. Андрианов) - Гуревич Георгий Иосифович - Страница 42

• Предыдущая
• 42/94
• Следующая

Быть может, Кима поймут люди, много странствовавшие по белу свету: знаменитые певцы, хирурги или шахматисты. Шахматные турниры бывают в Аргентине, на Кубе или в Швейцарии, за окном могут быть степи, пальмы или горы, но перед глазами — шахматная доска, шестьдесят четыре клетки, фигуры белые, фигуры черные. За окном Аргентина, Куба или Швейцария, но все волнующие события происходят только на клетчатой доске.

В пятницу вечером, каждую пятницу, Ким прилетал на аэродром, оставлял в ячейке хранения вингер, а с собой брал только ящик, в котором шуршали мыши.

На аэродроме его встречал старший физик Альбани, худущий, очень смуглый в противоречии с фамилией (Альба — белый), крикливый и страстно, как девушка, влюбленный в Гхора. С ним приезжали два техника. Техники менялись. Лайнер прыжком вырывался за облака; на всех маршрутах одинаково Ким видел кипы ваты внизу, а над головой — по-южному синее небо. Но вата и синева приелись еще с детства. Обычно Альбани дремал, дремали техники, и Ким дремал несколько часов, пока лайнер, пробив облака, белые днем, сизые вечером, черные ночью, приземлялся на Северном полюсе, в Гвинее или в Австралии.

Иногда они ложились еще на часок-другой поспать в гостинице при аэродроме. Но аэродромные гостиницы все одинаковы, гвинейские и австралийские. Даже не спрашивая, можно найти столовую и ванну.

Затем в зависимости от расписания уже на местном глайсере или автобусе они добирались до площадки, предназначенной для опыта.

Вот тут на короткий момент Ким оказывался в чужой стране, вдыхал настоянный на ароматах тропический воздух, или, напялив шубу, тер щеки, прихваченные морозом, любовался розоватыми пирамидами гор, или (один раз и так было) всматривался в смоляную подводную тьму, разукрашенную цветными огоньками светящихся рыб.

Долго любоваться не приходилось. Наскоро завтракали консервами (ведь ратоснабжения для путешественников не было), связывались по радио с Институтом ратомики, и Альбани начинал ловить кабель-невидимку. Посланный из Москвы, он висел где-то над головой, слепой стрелкой уходил в космос. Альбани водил по небу локатором, клял техников и себя, посылал радио-извинения Гхору… Наконец на экране локатора появлялась черная линия — кабель найден! Манипулируя магнитами, Альбани подтягивал его к земле все ближе и ближе. Чем ближе, тем точнее требовалось манипулировать: кабель то и дело норовил распрямиться, выскользнуть из гравимагнитного невода, уйти к звездам. Альбани уже не кричал, только шипел и сверкал глазами… Ближе, ближе! Вот уже неподалеку начинает плавиться лед, или камешки резво скачут по склонам, или пыль дымится над полем. Это, значит, лучи Нгуенга уткнулись в землю, сверлят и крошат ее.

Кибы наготове. Мчатся к лучу, несут электростатическую ловушку. Луч надо поймать и обезвредить: он рассекает все, даже атомные ядра. И если киба подвернется под лучи, получатся две полукибы, обе неподвижные.

Но допустим, все прошло благополучно. Кабель пойман, зажат в электростатическом поле, натянут от Москвы до полюса (или до Гвинеи, или до Австралии). К зажимам ловушки Альбани подключает ратоприемник, радирует: «Шлите посылку». И через минуту вынимает пробы: набор красок (проверка зрительная), набор духов (проверка по запаху), страницу книги и биологический яд.

— Держи, Смерть Мышам, — говорит Альбани.

Смерть Мышам — это прозвище Кима. Такова его задача: убивать мышей во льдах, в тропиках и подводой.

Если мышки умирают, работа закончена. Можно погулять часок, поглядеть окрестности или затребовать из Москвы вкусный ратомический обед. Чаще всего группа связана расписанием и спешит на аэродром. Опять стандартная гостиница, где, не спрашивая, можно найти столовую и ванну. Четыре путешественника ищут постель, прежде всего им хочется выспаться. И где-то в середине сна их будят: отправляется баллиста на Москву. Ким дремлет в кресле, а если не дремлет, видит за окном облака — днем белые, вечером сизые, ночью черные. А если облака надоедают, можно послушать рассказы Альбани, большей частью о Гхоре:

— Гхор говорит: «Наука это подвиг. Работающих с прохладцей она выталкивает».

— Гхор говорит: «Главное — польза дела. Можно терпеть грубых, можно терпеть глупых, если от них есть польза».

— Какая польза от глупых? — спрашивает Ким.

— Гхор говорит: «Можно быть глупым житейски, глупым с женщинами, но исполнительным и сосредоточенным».

«Вероятно, я из этих глупых, — думает про себя Ким. — Жалко. Мне хотелось бы быть умным с Ладой».

Лада тоже ему твердит постоянно: «Гхор! Гхор! Гхор подсказал, Гхор указал, Гхор придумал, Гхор направил».

В последнее время она работала в другой группе — подмосковной; Гхор часто посещал их лабораторию, разговаривал с техниками.

— Что-то неправильное есть в Гхоре, — сказал ей Ким однажды. — Почему он стремится заслонить всех? Работает целый институт, а слышно одно имя.

— Институт прозябал до прихода Гхора.

Ким спрашивал себя: «Может, он несправедлив к Гхору?» Как говорит Альбани: «Пусть грубый, была бы польза». Польза от Гхора есть: ратомика распространилась по миру. С невидимым кабелем дело идет на лад. Скоро дубликаторы появятся на всех поездах, на всех островах и на самолетах. На Луне тоже будет ратомика. Луна на очереди.

В институте все знали, что Луна на очереди. В апреле Альбани сказал помощнику:

— Ну, Смерть Мышам, готовься в дальнее плавание. Довольно скакать по Земле, двинем на Луну, там будем кабель за хвост ловить.

На Луну! Дух захватило от волнения. Это уже путешествие. Подумать, Ким будет в космосе, куда рвутся все, а попадают немногие!

И все же Ким засомневался. До сих пор его полеты не мешали основной работе. Он улетал на субботу и воскресенье, будни аккуратно проводил в Институте профилактики. Но на Луну нельзя летать каждую неделю. Надо выбирать: или-или! Профилактика — его главное дело, там он растет, совершенствуется. А среди ратомистов кто он? Не биолог и не врач, лаборант какой-то.

Вот если бы и Ладу командировали на Луну, он не сомневался бы ни секунды. А почему бы ей не полететь? Разве ей не интересно в космосе? И Гхор отпустит Ладу, если она попросит. Если скажет: «Хочу лететь с женихом».

Ким даже зажмурился, когда в мыслях назвал себя женихом. Неужели придет когда-нибудь такое счастье?

Лады не было дома в тот вечер, его встретил Тифей. Старик, конечно, стоял за Луну. Он сказал; «Медицина подождет. Нельзя упускать такой случай. Будешь в космосе — увидишь настоящих людей».

— А на Земле мы не настоящие разве?

— Вы настоящие в зародыше: вам проявить себя негде, на Земле вас опекают, под локотки поддерживают. А в космосе только настоящие выживают. Слабые духом пропадают там.

Лада запаздывала. Ким набрал ее позывные. Оказалось, что она на Оке, в городке ратомики, через минуту вылетает. «Я уже одеваюсь, — сказала она час спустя. — Я лечу вот-вот, подожди меня обязательно, Кимушка». Потом вообще перестала отвечать на вопросы, перевела свой браслет на «эн».

Ким вернулся домой обеспокоенный. Почему «эн»? Все ли благополучно у Лады? Попросил позволения у старика Грицевича позвонить в полночь и ровно в полночь набрал позывные.

— Все в порядке, прилетела только что, — сказал старик сурово. И Лада наклонилась над его браслетом, показала усталое лицо.

— Кимушка, ты прости меня. Мчалась домой как ракета, не хотела терять время на разговоры. Тебе нужно обсудить со мной что-то? Завтра обсудим, хорошо? Ужасно хочу спать, нестерпимо.

Она улыбнулась пленительно, а Тифей сказал почему-то: «Подожди еще» — и браслета не выключил, на экране не появилась «омега» (разговор окончен). Виднелось там что-то смутное, вероятно узоры на потолке, и слышались голоса Тифея и Лады.

Ким вежливо ждал. Ему сказали: «Подожди еще».

— Где была так долго? — спросил Тифей ворчливо.

— В Серпухове, папа. Так интересно было. Гхор рассказывал про свое детство. Оказывается, он вырос в горах, без друзей, без товарищей, совершенно одинокий. И в четырнадцать лет убил бешеного слона. Удивительный человек какой!

• Предыдущая
• 42/94
• Следующая