Капитан Темпеста - Сальгари Эмилио - Страница 47

• Предыдущая
• 47/62
• Следующая

— С Богом, мой милый друг, — ответила герцогиня, душевная энергия которой, казалось, вместе с опасностью прибывала.

Когда Ле-Гюсьер поднялся на палубу, неприятельская галера была уже довольно близко и шла наперерез галиоту, пытавшемуся подойти к берегу. Расстояние между ним и галерой уменьшилось до нескольких сот шагов, если только на море можно считать шагами.

Второй выстрел с галеры не был уже холостым, и ядром раздробило вершину мачты, которая при падении свалила с ног и порядком поранила голову штурмана Николы. Послав этот гостинец, галера повернулась бортом к галиоту, открывая свои десять пушечных люков, в которых зияли грозные пасти колубрин.

Галера была турецкой постройки, с очень высокой кормой и крутыми, также высокими бортами. Вместимостью она в шесть раз превосходила галиот и была снабжена одним громадным латинским треугольным парусом под марсом и двумя немного меньших размеров сверху.

На обеих ее палубах теснилось множество воинов в кирасах и шлемах, с кривыми саблями на боку, с пищалями и длинными пиками в руках. Нужен был лишь знак со стороны их командира, чтобы они бросились на абордаж галиота.

— Как вы полагаете, мастер, — обратился виконт к дедушке Стаке, управлявшему рулем, — есть ли надежда достичь берега, или нам не ускользнуть от неприятеля и придется здесь положить свои головы?..

— Да уж об этом нужно спросить Магомета, господин виконт, — угрюмо отозвался старик.

Но вот раздался новый раскат турецкой колубрины — и еще часть грот-мачты галиота с треском упала на палубу. Но почти одновременно с этим послышался с батареи голос Перпиньяно:

— Пли, ребята!

Четыре колубрины дружно ухнули, и вслед за тем, на турецком судне оказался пробитым верх корпуса и несколько пищальников, стоявших возле этой бреши, попадали в воду, а другая часть воинов были убиты или ранены насмерть осколками взорвавшихся снарядов, которыми пробило и главный корпус.

Турки не замедлили, в свою очередь, ответить всеми десятью своими орудиями, со страшным грохотом и треском осыпавшими железными и каменными ядрами несчастное маленькое судно, лишенное возможности выйти из-под огня из-за почти полного затишья в береговой полосе.

Часть корпуса возле батареи бала снесена вместе с двумя греками, тела которых были буквально изрешечены осколками, обшивка носовой части была расщеплена и палуба во многих местах оказалась пробитой. Пострадал и трюм, спуск в который был сильно исковеркан.

— Однако это уж настоящий огненный ураган! — вскричал старый шкипер, даже не моргнувший, когда над его головой пронеслась эта гроза. — Еще один такой залп — и от всех нас не останется и следа… Помоги нам, Господи! Больше теперь некому спасти нас.

Виконт стремительно бросился к люку, ведущему в батарею, и дрожащим голосом спросил:

— Все там целы?

— Все! — послышался в ответ голос Перпиньяно. — Пли! — раздалась опять его команда.

Вновь загрохотали находившиеся под его управлением колубрины. Галера, совсем было приблизившаяся к галиоту, вздрогнула всем корпусом и сделала маневр, сразу отодвинувший ее назад. Залпом четырех колубрин Перпиньяно от нее оторвал еще часть корпуса вместе с множеством воинов, окрасивших своей кровью воду.

Послышался яростный вой турок, сопровождаемый сильным огнем пищальников. В ответ на это затрещали ружейные выстрелы и со стороны Ле-Гюсьера, Эль-Кадура и части греков, умевших хорошо владеть оружием. Вся эта горсточка защитников укрылась за высокой баррикадой, устроенной ими на корме из различного рода предметов: ящиков, тюков, бочек и прочего.

Дедушка Стаке и Никола Страдного выбивались изо всех сил, стараясь подвести судно к берегу, хотя отлично понимали, что едва ли это удастся, так как ветер, задерживаемый береговыми мысами, слабел с каждым пройденным галиотом узлом.

Между тем галера снова наступала, рассчитав, очевидно, что еще немного — и галиот, силы которого были почти вдесятеро слабее, должен будет сдаться. И действительно, что, казалось, могли поделать беглецы со своими четырьмя колубринами и двумя десятками матросов против двадцати орудий и нескольких сот озверелых людей, находившихся на галере? Турецкое судно имело по десяти орудий на каждом борту, кроме множества мелкого огнестрельного оружия.

Перестрелка с каждой минутой все более и более ожесточалась, заволакивая все окрестности пороховым дымом и своими оглушительными раскатами и треском будя отголоски в ближайших утесах. Турки были не особенно искусные артиллеристы, поэтому многие из их снарядов не достигали цели и шлепались в воду, но Перпиньяно своими четырьмя колубринами положительно делал чудеса: ни один его выстрел не пропадал даром, нанося галере значительные повреждения и скашивая ряды ее защитников. Несмотря, однако, на это, двадцать колубрин все-таки должны были, в конце концов, одержать верх над четырьмя, — так, по крайней мере, говорил здравый смысл.

Не прошло и четверти часа, как половина фок-мачты галиота со страшным треском рухнула на палубу, покрыв ее всем своим запутанным такелажем. Вся баррикада оказалась под этим нагромождением.

С трудом выпутавшись из накрывшей его сети канатов, Ле-Гюсьер выскочил из-за баррикады и крикнул:

— Все на палубу! Сейчас будет абордаж!

Но едва он успел произнести последнее слово, как ему прямо в грудь ударилась пищальная пуля, и он со стоном упал на палубу, обливаясь кровью.

Никола и Эль-Кадур поспешили к нему на помощь, между тем как дедушка Стаке вне себя крикнул на весь корабль:

— Виконт ранен!.. О Господи, помилуй нас!

Крики эти были услышаны в батарее и привлекли бледных, как смерть, герцогиню и Перпиньяно.

— Гастон!.. Мой милый Гастон! — с отчаянием воскликнула Элеонора, бросившись на колени возле своего жениха, лежавшего на залитой кровью палубе.

Эль-Кадур и один из греков бережно подняли его и понесли.

— Ничего… — лепетал он, стараясь улыбнуться убитой горем невесте. — Это… только легкая… рана… Не плачьте… Элеонора… Пуля прошла… в середину… груди и… быть… может, не… опасн….

Более он не мог говорить. Все лицо его судорожно исказилось, глаза, устремленные на герцогиню, сразу потускнели, и он, лишившись чувств, тяжело откинул голову на руки несших его.

Элеонора, испустив душераздирающий крик, подбежала к борту, простерла сжатую в кулак руку по направлению к галере и сквозь зубы с яростью проговорила:

— А, проклятые! Вы убили его!

Оглянувшись затем на палубу, она увидела шпагу, выроненную виконтом, подскочила, размахивая ею над головой, звенящим, как металл, голосом воскликнула:

— Ко мне, мои храбрецы! Схватимся с этими негодяями и отомстим им…

— Что ты делаешь, падрона? — вскричал Эль-Кадур, подбегая к ней. — Господин виконт только ранен… Мы уложили его в каюте, и Никола приводит его в чувство… Ты лучше сама занялась бы своим женихом, падрона, чем искать себе смерти.

— Оставь меня и не мешай мне умереть! — сурово откликнулась молодая девушка.

— Нет, я тебя не оставлю и не допущу напрасно умереть! — спокойно возразил араб. — Твой отец поручил мне на смертном одре охранять тебя… А! — продолжал он изменившимся голосом, взглянув на неприятельское судно. — Смотри, падрона, они идут на абордаж, и ими командует Метюб.

— Метюб?.. Ах, так это он устроил погоню за нами! Ну, тогда мы пропали!

С этими словами герцогиня далеко отшвырнула шпагу, закрыла руками лицо и, бросившись ничком на груду парусины, громко зарыдала. Наконец и в ней сказалась слабая женщина.

Между тем галера приступала к абордажу галиота, подойдя к нему с носовой части. Зацепившись громадными баграми и перебросив с судна на судно надежные мостки, турки готовились перебраться на галиот, который уже считали взятым, приняв молчание его колубрин за знак, что он сдается.

Первым влетел на палубу галиота Метюб, красовавшийся в сверкающей стальной кирасе и в высоком бронзовом шлеме с поднятым забралом. За ним следовало с десяток солдат, закованных в железо и вооруженных длинными пистолетами с дымящимися фитилями и кривыми саблями.

• Предыдущая
• 47/62
• Следующая