Афган, снова Афган… - Андогский Александр Иванович - Страница 89

Ну, что же… Из этой переделки мне удалось выбраться практически с минимальными потерями. Может быть, действительно есть Бог и есть мой личный ангел-хранитель, который в нужный момент позаботился о том, чтобы раны были не смертельные. Спасибо ему и спасибо тебе, Господи, если ты есть!

Размышляя таким образом, я задремал и проснулся только тогда, когда самолет уже начал заходить на посадку.

Уже в темноте он приземлился в Ташкенте.

Там снова автобусы. Санитарные машины. Куча людей в белых халатах, в военном, в штатском. Все с каким-то жадным интересом разглядывали нас, одетых в ношеные вещи с чужого плеча, в окровавленных бинтах, на костылях, поддерживающих друг друга.

Нас отвезли в военный госпиталь. Ходячих раненых привели в какой-то большой холл, где врачи провели предварительный осмотр. Потом на рентген. Затем развели по палатам. Выдали больничную одежду: пижаму и штаны. Я с большим трудом кое-как переоделся и, кряхтя, взобрался на высокую койку. Лег поудобнее. Чистое белье, теплое одеяло… Я пригрелся и задремал.

Однако минут через двадцать за мной пришли двое молодых ребят в больничной одежде (как потом выяснилось, это были солдаты, которые лежали в госпитале по болезни, уже почти выздоровели и помогали сестрам с тяжелыми больными) и молодая хирургическая сестра. Они привезли с собой тележку.

— Так, сейчас поедем на операцию! — бодро заявила сестра. — Раздевайся, перекладывайся на тележку!

— Да я сам могу дойти! — попытался возражать я. — Вы только помогите встать с кровати…

— Давай, давай, не задерживай нас, доктор уже ждет!

Я снял пижаму и брюки, оставшись в нижней рубашке и трусах.

— Полностью раздевайся!

— Зачем полностью?

— Ну-ка, помогите ему! — отдала приказание сестра, и солдатики начали стаскивать с меня рубаху.

В конце концов меня, совершенно голого, взгромоздили на тележку и покатили в коридор. Тут я взбунтовался:

— Что вы делаете? Что вы со мной как с трупом обращаетесь? Хоть прикройте чем-нибудь, ведь холодно же!

Меня прикрыли одеялом.

Поехали по коридору в операционный кабинет. Там меня перевалили на стол.

— Так… Ну, что тут у нас? — бодрым, жизнерадостным голосом поинтересовался хирург. Он рассматривал мои еще мокрые рентгеновские снимки. — Ничего страшного… Ага, вот здесь… — Доктор вполголоса обсуждал что-то с сестрой. — Помогите ему лечь на правый бок…

Операция началась.

Для начала доктор узнал, как меня зовут, предложил выпить стопочку спирта «за знакомство». Я ухнул мензурку чистого, запил дистиллированной водой. Спирт огнем разлился по телу, даже утихла головная боль. В это время сестра обрабатывала рану на боку каким-то составом, по запаху напоминающим бензин. Потом вкололи замораживающие уколы.

Напротив меня был еще один стол, на котором на животе лежал Леша Баев. У него, кроме сквозного ранения шеи, вся спина побита осколками. Над ним колдовали хирург и сестра. Доктора вовсю балагурили, весело шутили с нами. Наконец мой хирург вытащил из бока пулю.

— Вот, смотри! — показал он мне зажатый в пинцете покореженный кусочек металла.

Пуля была калибра 7,62 мм от автомата Калашникова. Она напоминала собой лепестки цветка, торчащий из оболочки стальной цилиндрический сердечник был погнут. Не пуля, а репей какой-то… сюрреалистический…

— Нет, браток. Нельзя. У нас приказ: все, что из вас вынем — отдавать на экспертизу…

— Жаль…

А в это время Леше накладывали на спину швы.

— Леша, ну ты только посмотри, какие у тебя на заднице дырки: как карманы у джинсов! — хохмил хирург. — Даже зашивать жалко! Может быть, так оставим — будешь от жены заначку прятать, а?

Все дружно захохотали…

Воспоминания о нашем пребывании в Ташкентском военном госпитале до сих пор мне лично приятны. К нам относились как к самым дорогим гостям. Внимательный и заботливый медперсонал, прекрасное питание. Из Ленинграда приехала группа врачей. «Альфовцы» со знанием дела говорили, что это — лучшие врачи знаменитой ленинградской школы полевой хирургии.

Местная, ташкентская, наружка взяла над всеми нами шефство. В результате каждый день у госпиталя дежурила черная «Волга» с водителем: вдруг кто-то из легкораненых захочет прокатиться, посмотреть город, попить на воле пивка и тому подобное.

Стараниями ташкентской «семерки» наши прикроватные тумбочки ломились от хорошего армянского коньяка. Каждый день утром заботливые ребята привозили нам горячий куриный бульон.

Через несколько дней в госпиталь приехали представители управления «С» Первого Главного управления КГБ. С ними был Глотов. Под диктофон каждый из раненых в отдельной комнате наговорил все, что он делал во время боя, кого видел из бойцов, обстоятельства схватки и тому подобное.

На прощание нам на полном серьезе неофициально объявили, что на всех раненых подано представление на звание Героя Советского Союза. Мы понимали, что Президиум Верховного Совета СССР вряд ли пойдет на такое массовое причисление к Героям, и скромно надеялись на… орден Ленина.

От имени Председателя КГБ СССР Ю.В. Андропова каждому из нас вручили конверт, в котором лежали четыре новенькие купюры по 25 рублей. Очень приятный момент!

Заодно нам привезли газеты, в которых кратко сообщалось о том, что «прогрессивная часть афганского общества свергла кровавый режим Амина» и что во главе Афганистана сейчас стоит «хороший» Бабрак Кармаль. Мы были приятно удивлены тем, что нас обозвали «прогрессивной частью афганского общества», а потом еще долго спорили между собой, выясняя, Бабрак — это имя или фамилия?

И вот наступил Новый, 1980 год.

Пробили по телевизору куранты, зазвенели бокалы с шампанским.

— С Новым годом! С новым счастьем!

Мы пили и праздновали с вечера, а потом всю ночь. Первым отключился офицер-пехотинец из «мусульманского батальона»: ухнув очередную рюмку, он подпер голову рукой и заснул прямо за столом. Парня аккуратно взяли под мышки и отнесли почивать в койку.

Затем один за другим вышли из строя два молодых офицера-де-сантника. Их тоже препроводили в палаты. Затем — еще.

Сережа Кувылин обвел взглядом присутствующих и констатировал:

— Ну вот, остались только свои!

И действительно, за столом, как ни в чем не бывало, сидели только офицеры КГБ — «альфовцы» и «зенитовцы».

— А посему надо выпить теперь за нас! Ура!

Потом пили за присутствующих прекрасных дам — наших заботливых медсестер, которые так хорошо за нами ухаживают. Устроили танцы, благо по телевизору всю ночь звучали мелодии — свои и чужие.

И ребята — в больничных пижамах, в бинтах, с побитыми, распухшими лицами — стали галантно приглашать на танец медсестер. Их было мало, поэтому кавалеры часто сменяли друг друга прямо во время танца. И вот наступил момент, когда даже самые «увечные» и «убогие» отбросили в сторону костыли!

Довольно ухмыляясь, покуривая сигаретку, начальник хирургического отделения вдруг заявил:

— Вот что, ребята, по-моему, вы все здесь просто прикидываетесь больными! Посмотри-ка вот на этого! Еле-еле на костылях ковылял, а тут вон как вытанцовывает!

Потом снова сидели за столом, вспоминали эпизоды операции, спорили о том, что будет в Афганистане дальше. По палатам мы разошлись уже в начале четвертого…

А впереди были десятилетняя кровавая война, вывод 40-й армии из Афганистана, развал Советского Союза и многое многое другое…

Полковник в отставке Сергей Гаврилович Бахтурин (род. в 1932 г.), офицер безопасности советского посольства в Кабуле, профессиональный контрразведчик, координатор действий в операции «Шторм-333».

Прошло двадцать лет, как я вернулся из Афганистана. Происходящие там события волнуют и беспокоят, память возвращает к годам, проведенным в этой стране.

В Кабул я прибыл с женой и дочерью солнечным сентябрьским днем 1977 года. Я был уверен, что меня ждет счастливое время спокойной работы. Так мне обещал мой предшественник, сагитировавший в эту командировку.