Наследник фаворитки - Марчик Георгий - Страница 11

• Предыдущая
• 11/66
• Следующая

Милая мама с ее любовью, заботами и опекой вечно мешала ему. Алик быстро приходил в себя. Дышалось легче. Он снова каждой порой ощущал звенящую золотом красок осень.

Мать хотела прочно привязать его к устроенной по-своему жизни. Хотела, чтобы он был таким, как сама она. Он брыкался и вырывался из крепких пут, но не смел сделать решающего рывка. Мамины принципы и взгляды висели на нем, как тяжелые вериги на шее праведника.

И вот он наконец свободен.

В детстве Алик сломал левую руку. Она как-то там неправильно срослась, и еще до поступления в институт его освободили от службы в армии «по чистой».

Впрочем, это была еще не совсем полная свобода. Зато когда после смерти мамы отец с треском выгнал его из дому, наступила полная свобода.

Алик умел держать марку — ушел с высоко поднятой головой. Впрочем, самостоятельная жизнь оказалась не такой сладкой, как он ожидал. Для него начались трудные дни.

Раньше он считал свое бездействие уступкой обстоятельствам, чем-то вроде выигрыша времени. Он рассчитывал определиться в жизни наилучшим образом, хотя и не мог с определенностью сказать, как именно. Сейчас было не до высоких материй — требовалось зарабатывать просто на хлеб насущный.

Ему не везло. Все попадалась какая-то унизительная работа, хотя на слух, казалось бы, должности и были довольно звучными: «администратор», «ответственный дежурный», «помощник», «ассистент»…

На лодочной станции требовалось отвязывать и привязывать лодки, пересчитывать весла, даже самому конопатить дырки. В шахматном клубе — расставлять фигуры и заводить часы. В артели металлоизделий работа вообще оказалась какой-то крайне нечистоплотной: приходилось каждый день крутить ручку скрипящего барабана, на котором загибались дверные крючки…

— Муть какая-то, — огорчался Алик. — Ни грамма творчества. На такой бездарной службе вмиг потеряешь остатки самоуважения.

Изредка он случайно встречался со школьными товарищами. Все они были довольны и веселы. Одни уже вернулись, отслужив в армии, и работали, другие учились. Некоторые успели жениться и даже стать папами и мамами. Они были вполне довольны собой и своей жизнью, увлеченно рассказывали о своих успехах — семинарах, практике, разрядах, курсовых проектах, детях, спортивных состязаниях, художественной самодеятельности, туристских походах…

После этих встреч Алику почему-то становилось не по себе. Он не мог бы объяснить почему. Может быть, потому, что сам втайне тосковал по такой жизни. И в то же время понимал, что она не до конца устроила бы его. Тянуло к чему-то другому.

— А как ты? — допытывался бывший одноклассник. — Работаешь? Учишься?

— У меня мама умерла… — вздыхал Алик, глядя на собеседника печальными глазами.

Ему сочувствовали, советовали взять себя в руки, держаться. «Семинар, курсовая, производственный план, соревнование, прогрессивка — какой жалкий жребий! — наедине злился Алик. — А я и так сумею устроиться не хуже вас. Вот увидите».

Однако безденежье наступало буквально на пятки, тянулось растопыренной пятерней к горлу. Изредка его выручала Мэри. Но много ли она могла, если сама впервые в жизни пошла работать — в регистратуру поликлиники. Володя? Ах, Володя! Рыцарь красивой жизни. Где он теперь? В каком далеком цветнике срезает цветы удовольствий?

Голод не знал жалости и снисхождения.

«Вот если бы выиграть по лотерее или на скачках, — размышлял Алик. — Сорвать бы крупный куш и одним махом поправить свои дела».

Дубленка была продана, чтобы обеспечить хоть какой-то минимум оборотных средств. Ему фантастически не везло — кто-то выигрывал «Волги» и холодильники, а на его билеты не выпало даже рубля. Алик вспомнил отца и стал искать систему — долго считал, высчитывал, исчеркал цифрами целую тетрадь.

Но и система себя не оправдала — в дебите снова оказался круглый и голый, как медуза, ноль…

Алика взяла такая досада, и так ему захотелось отыграться, что после долгих колебаний в одну отчаянную минуту он решил сам помочь удаче…

Он зашел в сберкассу перед закрытием, когда усталые работники уже поглядывали на часы.

— Будьте настолько любезны, — засветился Алик счастливой улыбкой в окошечке контролера. — Кажется, мой билет выиграл пылесос. Проверьте, пожалуйста. И если это так — поздравьте меня: дома у нас уже есть два пылесоса.

Работники сберкассы заулыбались.

Алик продолжал оживленно говорить, пока контролер сверяла номер билета с таблицей, а сам нетерпеливо переступал с ноги на ногу и едва удерживал на месте готовое вырваться из груди и улететь сердце. Но когда ему показалось, что рука контролера потянулась к лежащей перед ней лупе, он припустил прочь. Женщина, любезно улыбаясь, подняла взгляд к окошечку, но вместо веселого молодого лица в нем торчала пожилая усатая физиономия. Она-то, собственно, и заменила в последний момент начинающего мошенника.

Пришлось заложить в ломбард золотой перстень с монограммой. Алик был ужасно расстроен. «Надо что-то придумать, — убеждал он себя. — И как можно скорее». Мир казался ему уже не таким добрым и безоблачным, как прежде, а беспросветно мрачным, жестоким.

Да тут еще эта случайная встреча с отцом на ипподроме. «Какой все-таки он бессердечный человек, — горестно моргая, думал Алик, вернувшись домой из ресторана, где он провел вечер в обществе той самой милой парочки, которой представился графом. — Был при выигрыше и не протянул руку помощи единственному сыну».

Он поморщился. Идти на поклон к Юраше ему никак не хотелось. В душе он считал Юрашу человеком второго сорта, не комильфо. Но делать нечего. Кривясь и передергиваясь, Алик направил свои стопы в ателье.

Юраша был закройщиком и дамским угодником. У него были свои понятия о жизни и чести, и, по его понятиям, он, человек при деле и деньгах, был на голову выше таких слишком много воображающих о себе типов, как Алик.

— Привет, привет! — снисходительно встретил он Алика, всем своим видом выказывая озабоченность занятого человека. — Слушаю тебя. Костюмчик задумал? Я сейчас занят, старик. По завязку. Вот так. — Юраша провел ребром ладони по горлу. На нем были брюки в обтяжку и серый пуловер. На груди болтались концы переброшенного через шею желтого сантиметра.

— Нет, не костюмчик, — покачал головой Алик, с горькой обидой сознавая, через какое унижение ему предстоит пройти ради какого-то жалкого гонорара. — Есть разговор. Деловой разговор, — уточнил он.

— «Деловой разговор»… — чуть смягчаясь, сказал Юраша. — Тогда подожди. Я скоро закончу. Посиди здесь, полистай журналы.

Юраша считал себя деловым человеком. Алику ничего не оставалось, как сыграть на этой слабости портного.

Года два назад Алик заказал в ателье костюм. Мерку с него снимал Юраша, довольно молодой еще человек с чуть коротковатыми руками. Казалось, у него постоянно сползают вниз на плечи бретельки майки и он движением плечей и рук пытается удержать их на месте.

Алик попросил тогда Юрашу сделать строчку на брюках по линии складки и ускорить выполнение заказа. Тот кивнул и небрежно попросил:

— Достань два билета в театр.

— На какой спектакль?

— Это неважно. Лишь бы в театр.

Костюм Юраша сшил высшего класса. Алик восхитился:

— Красиво ты обработал меня! Подклад, расклад.

Четвертной сверх таксы как не бывало.

— Работа — это пустяки, — нахмурился Юраша. — Старание — вот что ценится в нашем деле. А ты сам при каком деле? Сам что можешь? Делать башли, доставать шмотки?

— Пока ничего, — с самонадеянной улыбкой сказал Алик. — Пока тоже сшибаю по мелочи.

— Сами не приплывают, — глубокомысленно заметил Юраша.

— Да, сами не приплывают, — кивнул Алик.

С той поры они стали изредка встречаться, обмениваться мелкими одолжениями.

Юраша наконец закончил свои портняжные дела, вышел к Алику чистый, гладкий, в шикарном бежевом костюме, цветастом галстуке, с новеньким коричневым кейсом в руке — ни дань ни взять преуспевающий дипломат.

• Предыдущая
• 11/66
• Следующая