Наследник фаворитки - Марчик Георгий - Страница 12
- Предыдущая
- 12/66
- Следующая
— Куда, куда мы удалимся? — игриво спросил он.
— Пойдем в скверик, на скамеечку…
— На скамеечку так на скамеечку, — не очень чтобы с бурной радостью согласился Юраша.
Они выбрали скамеечку, удобно расположились на ней, закурили. Вверх к голубому весеннему небу потянулись, свиваясь в замысловатые спирали, сизые струйки дыма. Над головами под слабым ветерком шевелились нежно-зеленые листья тополя.
Алику не хотелось унижаться, но ничего не поделаешь — пришлось.
— Есть возможность сорвать хороший куш, — твердо сказал Алик, уверенно глядя в глаза Юраше, отдаленно напоминающие дремлющие глазки задумавшегося о смысле жизни дога.
— Ну и… — Юраша сделал паузу и почесал себе щеку. — Что же тебе мешает его сорвать?
— Надо вложить одну-две сотни, — запнувшись, ответил Алик и вопросительно уставился на Юрашу.
— Сколько тебе лет, старик? — спросил тот, откидываясь на спинку скамьи и закидывая ногу за ногу.
— Двадцать! — сердито сказал Алик. — А вам, дедушка, сколько?
— А мне двадцать два, — небрежно ответил Юраша. — Понял — нет? И облапошить меня тебе не удастся… Иди работай, старик. Вот тебе мой совет. Дельный и беспошлинный.
Алик был унижен. Он в злости кусал губы.
— Сколько ты зарабатываешь?! — с презрением спросил он.
— Ну, двести, иногда двести пятьдесят, — ответил Юраша и засмеялся — Мало? Да ты, наверное, за всю свою жизнь столько не заработал.
Алик сидел на кончике скамейки, опустив голову. Юраша, торжествуя, смотрел на него.
Внимание Алика привлекли муравьи, бегущие один за другим двумя струйками вверх и вниз по стволу дерева, стоящего рядом со скамьей. Он стал пальцем по одному давить муравьев.
— Ты зачем это делаешь? — забеспокоился Юраша.
— А что? — повернул к нему холодное лицо Алик. — Они маленькие, ничего не чувствуют.
— Почему не чувствуют? — удивился Юраша. — У каждой мурашки свои чувства.
— Так вот, — жестко заговорил Алик, как бы подытоживая разговор, — лично я колупаться в грязи из-за такого мизера не буду. Был у меня один знакомый — вот это был порядочный человек, настоящий друг. Он говорил, что истинному джентльмену не к лицу получать меньше тысячи рублей в месяц. И еще — важно не то, как ты зарабатываешь свои деньги, а то, сколько ты в конце концов имеешь.
— Да ты не обижайся, старик, — миролюбиво протянул Юраша. — Я не хотел тебя обидеть. — Юраша смотрел на Алика сожалеющим взглядом. Он почувствовал у волчонка крепкую хватку. — Я сам, слава богу, побегал за денежками, чем только не занимался: фотографировал в детских садах и школах, продавал билеты в театры. Да мало ли что… А сейчас все чаще думаю: не податься ли мне по найму на Север? Там, я слышал, платят от души — северные, ледовитые, полярные…
— Я в оркестр пойду, — поднимаясь со скамейки, решительно сказал Алик. — Приглашали меня в один оркестрик. Черт с ними! Поиграю временно в ресторане. Это я-то, Архипасов! Белая косточка. Привет, Юраша! Заходи в «Полярную звездочку». Сбацаю тебе по дружбе что-нибудь сногсшибательное…
Не подавая руки, Алик гордо кивнул Юраше и удалился.
Так на какое-то время разбежались их стежки-дорожки.
Алик поступил в оркестрик. Вначале он с воодушевлением играл каждый вечер разные танцы и с интересом наблюдал за ресторанной публикой.
Но довольно быстро все приелось и опостылело — и сытная ресторанная еда, и чад, и шум, и заигрывание официанток. Душа скучала по настоящему делу.
Алик томился и с нетерпением ждал конца вечера. Он стал халтурить, пропускать репетиции. Но и в оркестре сидели не суслики. В один прекрасный день на репетиции дирижер и художественный руководитель оркестра Аскольд Распевин легким движением дирижерской палочки остановил оркестр и усмешливо предложил Алику сменить инструмент.
— Как это? — не сразу понял Алик и тут же мучительно покраснел, хлопнул крышкой рояля и выбежал вон.
Вот тогда-то он и написал первое письмо отцу:
«Мой дорогой папа!
Хочу тебя обрадовать — я жив и здоров. Но похвастать мне, увы, нечем. Жизнь обрушивает на меня все новые и новые удары. Мне нечего есть, нечего носить, нечем платить за комнату, в которой я живу. Меня выставили из оркестра, где я работал последнее время. Я, видите ли, не угодил дирижеру. Но почему я должен ему угождать?
Я знаю — ты не любишь меня. Но сейчас я прошу тебя не о любви, а о хлебе насущном. Даже звери и те заботятся о своих детях.
Бедная мама! Если бы она знала, как мне сейчас плохо.
Отец, я взываю о помощи. Помоги мне, пока я не стану на ноги. Речь, в сущности, идет о какой-то ежемесячной стипендии. Можешь быть уверен: как только я смогу — я с лихвой верну тебе все.
P. S. Мы не выбирали друг друга, но коли случилось, что мы отец и сын, мы должны выполнять свой долг.
P. P. S. Я знаю, ты очень дорожишь своей репутацией на службе. Надеюсь, ты понимаешь меня? Зачем нам скандалы, лишняя трепка нервов. Целую.
Отец откликнулся немедленно. Он прислал страшно ругательное письмо, но в конце его сообщил, что будет ежемесячно высылать пятьдесят рублей.
Алик написал новое письмо, сердечно поблагодарил отца, скрупулезно перечислил свои минимальные расходы и показал, как это мало. Отец с проклятиями добавил десять рублей. Больше из него не удалось выжать ни копейки. Время от времени Алик писал отцу новые письма, но тот стойко держался.
…Утро было тихое, насквозь пронизанное желтым солнечным светом, легкомысленным птичьим пересвистом. В прозрачном звонком воздухе лениво плыл тополиный пух. Никто никуда не спешил, горожане еще только просыпались. Было утро воскресного дня.
Алику снился странный сон. Пустынная снежная равнина, светящаяся голубым фосфоресцирующим лунным светом. Как на полотнах Николая Рериха. Унылая. Безнадежная. Безжизненная. Ни сухой былинки, ни намека на живое существо. Только два зеленых маленьких огонька бегут сквозь бесконечную ледяную ночь. Тощий волк… Ввалившиеся бока, ребра костисто выпирают из-под облезлой серой шкуры. Хвост болтается веревкой и бьет по высохшим мосластым задним лапам. А дыхание все тяжелей и прерывистей…
Зловещий и странный сон. Куда и от кого бежит этот одинокий волк? Страшнее всего, что это вовсе не волк, а он сам, Архипасов.
Нет, не вперед бежит волк, а по бесконечному, замкнутому кругу. И нет надежды. Нет спасения. Безумный одинокий волк в ледяной пустыне. Спасется ли он, вырвется из этого заколдованного, адского круга безмолвия и страха?
Алик вздыхал, ворочался с боку на бок, пока наконец не проснулся. Голова прямо-таки раскалывалась. Плеснул в лицо холодной водой, подставил затылок под сильную струю. Стало немного легче.
«Побриться бы не мешало», — подумал он, потирая рукой жесткую щетину на щеках. Подошел к зеркалу. Загорелый, женственно стройный, на длинной шее гордо красовалась блондинистая, с глубокими пролысинами на лбу голова. Чуть выпуклые голубовато-зеленые глаза смотрели с доверчивым ласковым вызовом. Все было в нем складно, все радовало взгляд.
— «Отцвели уж давно хризантемы в саду…» — меланхолически бормотал он, бесцельно слоняясь по комнате. В голове, как и в чувствах, царил полнейший ералаш.
«Не мешало бы накормить свою уважаемую плоть», — решил Алик и обрадовался, что нашлось хоть какое-то занятие, пробудившее живой, неподдельный интерес к действительности.
— А варить-то нечего, — вслух отметил он с сожалением. — И денег ни копья. Нечего сказать, докатились, милостивый государь. Нет, так дальше продолжаться не может. Пора наконец оседлать удачу, — продолжал Алик наигранно-бодро. Машинально погладил ладонью свою крепкую грудь и стал шарить по карманам костюма, висевшего на деревянных плечиках на стене, хотя заранее знал, что зря. Он не поленился поискать рукой под кроватью в надежде найти случайно закатившийся туда двугривенный. И, уже будучи твердо уверенным, что там ничего нет, он все-таки потыкал пальцами в табачные крошки в карманах пыльного пальто, одиноко висевшего на гвозде, вбитом в стену. — Было бы крайне глупо прежде, чем я успею сделать это, скончаться от голода. В наше-то время. В расцвете сил, молодости и здоровья…
- Предыдущая
- 12/66
- Следующая
