Новенький - Сатклифф Уильям - Страница 28

• Предыдущая
• 28/40
• Следующая

Такие вещи трудно объяснять и не выглядеть при этом мудилой, но с Барри я был спокойнее, чем с кем-либо в жизни, более расслабленным, более... (“цельным” – идиотское слово, но вы понимаете, что я хочу сказать).

Это было странно – я уже не вполне понимал, где мы. Теперь казалось очевидным, что мы с Барри вовсе не собираемся – ну, вы понимаете – ничего делать. Но ведь раньшея хотел что-то делать и не понимал, что Барри это видит, – а теперь я расхотел, и тут стало ясно, что Барри в курсе, – вы поняли.

Я внятно излагаю?

Но самое странное – теперь, когда я твердо решил убедиться в том, что я стопроцентный натурал, Барри вдруг стал со мной физически ласков. Не типа “я хочу тебя сзади”, а просто мил.

Все это дерьмо, не стоило об этом говорить, но суть вот в чем: как только мысль о Барри перестала вызывать у меня эрекцию, мы стали как бы – влюбляться друг в друга. И я не имею в виду, что у меня на него больше не вставал, или будто он хотел, чтобы у меня на него вставал. Вот поэтому я не мог понять, как, почему или каким образом мы оказались влюблены. Это было странно – физическое, но не сексуальное. Это и странно. Потому что раз физическое, то, конечно, немножко сексуальное, но не секс-сексуальное, просто дружески сексуальное.

Ну, все равно – мы об этом не говорили, так что, если разобраться, все это дерьмо не имеет значения.

Ох, черт. Я уже заговорил, как миссис Мамфорд.

Господи.

Мистер Берн (очаровательный, забавный, добрый мужик, конституцией, к несчастью, сильно напоминавший обезьяну) ушел с работы через неделю после начала семестра по причине нервного срыва, так что моя подготовка к экзаменам за шестой класс раздвоилась, и занимались ею два препода, предположительно сохранившие рассудок.

В последние годы у преподов нашей школы срывы шли тревожным потоком. Ну... не совсем тревожным – на самом деле скорее забавным. Зануды, идиоты и фашисты оказались невосприимчивы, как мы над ними ни трудились.

Половина моей подготовки была отдана мистеру Данфорду, жирному тупому и ублюдочному зануде, которого так и звали – Туз (Тупой Ублюдочный Зануда). Он настолько глубокомысленно относился к жизни, что одного взгляда на него было достаточно, чтобы почувствовать себя так, будто вернулся на десять лет назад. В старшем шестом классе его зубодробительно серьезные уроки всегда шатались на грани сюрреализма, поскольку всеми нами таинственным образом овладевало чувство юмора первоклашек.

К примеру, когда мистер Данфорд читал отрывок из “Миддлмарча”<Роман (1871 – 1872) писательницы Джордж Элиот (Мэри Энн Эванс, 1819 – 1880) о провинциальной жизни в викторианской Англии.

>, где действовал второстепенный персонаж мистер Кек, весь класс скукоживался до истерики со слюнотечением исключительно потому, что в том семестре словом “кек” обозначались какашки. Я не думаю, что мы обратили бы на это внимание, будь то любой другой препод. Но почему-то, когда мы слышали, как мистер Данфорд примеряет этот свой голос, типа “я родился не в том веке, в душе я подлинный викторианец”, и начинает читать про мясника мистера Кека, нам это казалось шуткой месяца.

Я вам это рассказываю не для того, чтобы вы удивились, что наш препод иногда говорит “мистер Какашка”. Нет же. Я вот о чем – смешно, что намэто казалось смешным. Пятнадцать умных парней на пороге взрослой жизни, изучаем восьмисотстраничный роман перед заковыристым экзаменом, и при виде того, как серьезно мистер Данфорд относится к жизни, все трясемся от хиханек анальной фиксации. Вот это любопытно.

Избыток развлечений никогда нам не грозил с другим преподом по английскому, мистером Лоу. Шарма в нем не набиралось и на чайную ложку.

Любимым цветом у него была илистая зелень, которой он украшал себя каждое утро. В течение дня зелень постепенно бледнела под слабым, но непрерывным звездопадом перхоти. Он был довольно высок, но из-за сутулости казался маленьким и выглядел бы костлявым, если бы из-за поношенной одежды не казался жирным. Особенно примечательны были его глаза: один почти слепой, другой почти в норме. От этого его очки всегда перекашивались: толстая линза лежала на щеке, а тонкая парила где-то над бровью.

Он говорил умирающим тихим голосом, еле слышно, чуть тише шепота и со скоростью где-то между колыбельной и похоронами. Он был из тех, кто только преподом стать и может. Не будь он преподом, ему пришлось бы стать бродягой.

Его уроки были коктейлем из скуки, расстройства и настоятельного желания выпрыгнуть из окна повыше. Так и чувствовалось, что даже самые сонные парни мечтают вмазать ему по физиономии и попытаться втемяшить в голову: “ПРОСНИСЬ! ГОВОРИ! ОДЕВАЙСЯ НОРМАЛЬНО! УМОЙСЯ! ПОСТРИГИСЬ!”

Единственное, чего стоило ждать, – его прославленных вспышек ярости. Я сам наблюдал только две, оба раза – во втором классе. В первый раз действо это захватило меня врасплох: я блаженно подремываю в углу, а через секунду Алекс Дензер стоит на стуле посреди комнаты и мистер Лоуорет: “ВОТ! КАК ТЕБЕ ТЕПЕРЬ? ЛУЧШЕ? ТЫ ТЕПЕРЬ НЕЛЬСОН<Памятник адмиралу Горацио Нельсону (1758 – 1805) в виде 44-метровой колонны с 5-метровой статуей на вершине установлен на Трафальгарской площади в Лондоне.>? НЕЛЬСОН, А? НАВЕРХУ – ТЫ ТЕПЕРЬ ВАЖНАЯ ШИШКА, ДА? А НА ТЕБЯ СРУТ ГОЛУБИ, ДА? НЕЛЬСОН ТЕПЕРЬ? А? НЕЛЬСОН... ДЕНЗЕР... А?”

Повсюду разлеталась перхоть.

Потом, к сожалению, прозвенел звонок.

На следующий день мистер Лоу приволок в школу домашний пирог, который вручил Дензеру в качестве извинения.

Он оставался спокоен два месяца, а потом один мальчик спрятался в ящике во время урока по драматическому искусству, и мистер Лоу метнул в него декорацией.

Я бы не сказал, правда, что меня это все колышет.

Если честно, теперь эти люди не кажутся мне забавными. На самом деле я считаю, что все это совершенно не забавно. Прежде была приятная сюрреалистичность, но теперь она переросла гребаные шуточки: чудики пытаются обращаться со мной, как с двенадцатилетним, и имеют власть ежедневно указывать, что я должен делать. Это уже больше не смешно. Это действительно, по-настоящему меня обламывает.

Достаточно уже со мной обращались, как с ребенком.

Хватит.

Так что я настаиваю. Я отказываюсь рассказывать историю о том, как миссис Лоу однажды вызвала к себе в ванную пожарную бригаду, чтобы ее мужу вытащили из водопроводного крана палец ноги. Я для этого слишком взрослый. Такое меня больше не забавляет.

На самом деле, по-моему, смешно, что мистер Лоу настолько сонный, что умудрился засунуть палец в кран, но мне определенно гораздо менее смешно, чем год назад. Так что вот.

Палец в водопроводный кран! Вот кретин!

В своем новом обличье взрослого старшего шестиклассника большую часть времени с Барри я проводил у него дома. И большую часть времени, что я проводил у Барри дома, я проводил и с его сестрой.

Впервые в жизни, ПЕРВЫЙ РАЗза всю мою жизнь с женщиной все шло по плану. Фантастика.

Ах, Луиза – дорогая Луиза.

Я ей нравился. Я действительно ей, черт побери, нравился.

Мне как-то не приходило в голову сильно морочиться вопросом, нравится ли она мне. Я все время был накручен, потому как мы только и делали, что смотрели друг другу в глаза, и даже иногда касались друг друга – и моментально при этом не отпрыгивали. Такого со мной прежде не случалось. Сердце пускалось вскачь, и меня всего накачивало адреналином.

Наверное, нужно еще немного вам о ней рассказать. Ну, она... ммм... мммммм.... да, милая, правда. Просто – очень милая. Здорово похожа на Барри.

Не могу придумать, что бы такого еще о ней сказать. Ну, то есть, если думать объективно, Луиза немного странная. И если бы все не происходило так волнующе, думаю, она бы меня доставала. Я не говорю, что она на самом деледоставала, – я хочу сказать, что с чувством юмора у нее дела обстояли, в общем, не фонтан. И она имела склонность раздражаться от сущих пустяков. Но я не ною, потому что она мне действительно нравилась, и всегда было такое чувство, что все случится.

• Предыдущая
• 28/40
• Следующая