100 великих женщин - Семашко Ирина Ильинична - Страница 41

• Предыдущая
• 41/146
• Следующая

Зимой 1809 года Надежда Дурова решилась наконец посетить семейство отца. Бедный папаша растерялся, увидев дочь вовсе превратившуюся в заядлого гусара. С испугом изумлённая горничная, жившая с отцом, смотрела на корнета, курившего трубку. Сестры, смущённые обличьем Надежды, не знали, как к ней обращаться. Сама же она говорила о себе исключительно в мужском роде и страшно свирепела, если кто-то, забывшись, переходил на женский. Только единственный брат Василий, надежда семьи, чрезвычайно радовался, все примеряя каску с султаном. Понятно, что никакой речи о роли хозяйки дома идти не могло. В конце побывки корнет расцеловался с домашними и укатил в полк, оставив потрясённых родных.

Самым вдохновенным этапом её жизни стала Отечественная война 1812 года. Казалось, сама история предоставила Дуровой возможность обрести смысл её странного существования. И «кавалерист-девица» не хотела упускать такой возможности. Она участвовала в Бородинском сражении, смело ходила в атаку, так как была уже опытным воином. Здесь на поле её ранило в ногу. Но счастье по-прежнему благоволило Надежде, и, немного подлечившись, она на собственный страх и риск явилась к легендарному Кутузову и предложила себя в ординарцы. Вначале полководец был удивлён странной дерзостью неизвестного поручика, но потом всё-таки согласился. Радости Дуровой не было предела: находиться всегда около Кутузова, героя, любимого народом, её идеала. Однако счастье оказалось изменчивым. Через два месяца ранение ноги дало о себе знать острой болью. Дурова не могла больше оставаться в действующей армии и вынуждена была возвратиться в Сарапул. А куда же ей было деваться, больной, одинокой и уже немолодой, без всяких перспектив, с тяжёлой, не понятной никому душевной травмой? Это была подлинная трагедия человека, природа которого никак не хотела принимать отведённого ему при рождении пола.

20 лет о «кавалерист-девице» никто ничего не знал. В полной безысходности влачила она своё горькое существование, и один только Бог знает, о чём думала она в горькие минуты. Но история любит курьёзные выпады. В 1829 году Пушкин, возвращаясь из Арзрума, познакомился на Кавказе с неким Василием Дуровым, который привлёк поэта эксцентричным поведением и простодушием. Знакомец постоянно просил Пушкина научить его раздобыть 100 тысяч рублей. Поэт много смеялся, придумывая разнообразные способы приобретения такой огромной суммы, в том числе и криминальные. Однако проигравшийся на Кавказе Дуров ни убивать, ни воровать не хотел, а хотел получить деньги, выиграв какое-нибудь пари. В конце концов поэт привёз Василия в своей коляске до Москвы, где они и расстались.

Спустя шесть лет Пушкин получил письмо из Сарапула, в котором дорожный знакомый попросил оказать содействие его сестре, а также Александру Андреевичу Александрову (под таким именем проживала теперь Надежда Дурова) в издании записок. Пушкин, охочий до всякого живого дела, до сенсаций, с удовольствием согласился, понимая, какой интерес вызовет эта публикация у столичной публики. Дурова, приехав в Петербург, произвела фурор в модных салонах. На неё дивились, рассматривали как обезьянку, но общаться с нею было неудобно, непривычно. Она зло отдёргивала руку, если кто-то из мужчин, растерявшись, пытался её поцеловать. Сам Пушкин смущался и спешил сократить визит. Но «Записки» ему понравились. Это была странная, единственная в своём роде мистификация, обаянию которой поддавались читатели.

Уехала из Петербурга Дурова огорчённая, не понятая никем, по-прежнему одинокая. «Записки» увидели свет, но это принесло мало радости в её жизнь. Судьба уготовила ей долгий срок на земле, словно отмеренный на две жизни.

Она была спутницей юности А.С. Пушкина, той богемной подругой, талантливой, искромётной, воспоминания о которой согревают в трудные, тоскливые минуты жизненных неудач. По выходе из Лицея молодой поэт становится завсегдатаем театра и страстным поклонником хорошеньких «актёрок». Это было для него беззаботное, весёлое время необязывающих влюблённостей и кутежа, время дружеских пирушек и застолий. И посреди их сумасшедшего мужского круга царила она — Дуня Истомина с огненными чёрными глазами, похожая на черкешенку, гибкая, как тростинка, непосредственная, с ярким, буйным темпераментом.

В среде блестящей молодёжи XIX века считалось непременным условием воздыхать по балерине, актрисе, певице, дарить цветы, волочиться и попадать в скандальные истории, но по Истоминой страдали многие, ох как многие молодые повесы. Дуня умела привлечь к себе внимание. Лёгкая в общении, обаятельная, что называется, «без комплексов», она запросто сходилась с мужчинами, но главным в ней было всё же то обаяние, талант, которыми безродная Дуня была щедро одарена от матушки-природы.

В театральное училище её, шестилетнюю девочку, привёл какой-то флейтист. Кем он приходился Дуне, отчего решился определить её в «артистки» — неизвестно, но то, что с таинственным музыкантом сама судьба постучалась в двери Истоминой, совершенно ясно. Девочка попала в класс крупнейшего педагога, постановщика, новатора балета Шарля Дидло. С ним русский балет вышел на путь новаций, получил европейское признание. Дидло одним из первых освоил романтические темы и образы в постановке танцев, создал новую балетную технику, привнёс новые сценические приёмы. Он ближе всех из современных ему балетмейстеров подошёл к пальцевой технике танца. Конечно, для осуществления своих творческих замыслов Дидло необходима была балерина, непохожая на прежних танцовщиц. Такой «музой», способной вырваться из канонов, довериться неизведанному, способной претворить на сцене самые дерзкие для того времени новации, и стала Истомина.

Дебют Авдотьи Ильиничны состоялся 30 августа 1816 года в балете «Ацис и Галатея». Семнадцать лет — возраст торжествующей юности, необыкновенная лёгкость, прекрасное лицо — такою предстала перед зрителями Галатея в исполнении Истоминой и надолго осталась властительницей дум «золотой» молодёжи того времени. Двенадцать лет эта роль актрисы пользовалась неизменным успехом. С нею в русский театр, в общественную жизнь России врывался свежий ветер перемен. Истомина, не помышляя о том, невольно становилась провозвестницей новой жизни. Уже в этом первом балете в маленькой нимфе жила прекрасная человеческая душа, доброе, готовое к самопожертвованию сердце, презрение к опасности. Пожалуй, здесь и намечалась основная тема, которая столь волновала русское общество и которую до последнего дня своей сценической жизни пронесла великая танцовщица — высокая человечность и героизм.

Это было время, когда ещё не существовало «Лебединого озера», не было «Жизели» и всех тех дежурных партий с их отработанными техническими приёмами, по которым отмечается мастерство танцовщицы. Это было время, когда балет ещё «путался» с пантомимой и когда авторы стремились прежде всего любыми путями рассказать историю. Это было время, когда от балерины обязательно требовался драматический талант, который невозможно было восполнить чисто танцевальными приёмами. Истомина идеально совмещала в себе редкую грациозность и мастерство комедийной и драматической актрисы.

Авдотья Ильинична уже в первые годы своей карьеры поражала современников способностью создавать живые и совершенно разные образы богатством мимики, точностью жеста, глубиной проникновения в характер. Виртуозность её танца — лишь одна из сторон большого, многогранного таланта. Превосходная комедийная актриса, она, по свидетельствам современного ей театрального критика, не только «танцует с величайшей живостью и проворством, она отличная балетная актриса для ролей резвых и хитрых девиц».

Нередкими в те времена бывали случаи, когда танцовщицы назначались на роли в драматических спектаклях. Так, крупнейший театральный автор той эпохи — Шаховской — написал специально для Истоминой образы героинь в двух водевилях. Зная блистательные способности Авдотьи Ильиничны в танце, естественно предположить, что автор решил использовать их в своей пьесе. Не тут-то было! Мало того, что персонажи Истоминой наделены многоречивым текстом, они ещё и довольно сложны по характерам, попадают в самые разнообразные житейские ситуации. Обе Зефиреты из водевилей Шаховского почти не уходят со сцены, а Зарницкая — путешествующая танцовщица — роль не просто «ведущая» по нынешней терминологии, а заглавная.

• Предыдущая
• 41/146
• Следующая