Бульвар под ливнем (Музыканты) - Коршунов Михаил Павлович - Страница 12

• Предыдущая
• 12/69
• Следующая

— А в это надо верить или не верить?

— Конечно. Как же еще, мама?

— Поэтому деретесь?

— Следующий раз я буду драться, — сказала Маша. — Не испугаюсь!

Мать ничего не ответила. Может быть, она подумала о том, что дочка выросла и произошло это в один день, а именно — сегодня, и без всякого вмешательства родителей. Скрипка, казалось бы, такая неприметная, скромная вещь, а в ней запрятана не только музыка, но и восприятие всей жизни, и уже вполне серьезное и самостоятельное, требующее определенных взглядов, и никто не властен над этим, кроме скрипки. Даже родители.

— Мама, а ты знаешь, кто мой любимый композитор?

— Спи, ты уже сказала.

— Разве?

— Конечно.

— А когда папа купит мне шкаф для нот?

— Теперь обязательно купит.

Маша засыпает, покорная все-таки детству, потому что это был только один первый день из ее первого повзросления.

Снится ей маленький скалистый остров в Средиземном море. Франсуаза рассказывала, остров напротив марсельского порта. Совсем близко. Франсуазу возил туда на лодке друг ее отца, рыбак. На острове крепость. Теперь это музей, а раньше была страшная тюрьма, где долгие годы просидел в заточении граф Монте-Кристо. Любимый герой Маши. Называется крепость Иф. Монте-Кристо умел постоять за себя. А Моцарт? Если бы он был таким, как граф Монте-Кристо, он был бы несокрушим. Но почему Моцарт и граф не встретились? Тогда бы Моцарт не погиб. Ничего бы с ним не случилось. Монте-Кристо не допустил бы этого.

На острове продают открытки крепости и ставят на память штамп. Когда Франсуаза поедет во Францию на каникулы к отцу, она пришлет открытку со штампом. Обещала.

Оля отперла шпильтыш, вытянула педальную клавиатуру, придвинула скамейку. Отрегулировала высоту. За орган надо уметь садиться, чтобы сразу обе ноги ловко попали на педали; и вставать из-за органа надо уметь, круто повернуться и спрыгнуть со скамейки тоже на обе ноги одновременно.

Оля вынула из папки ноты, поставила на шпильтыш. Села на скамейку. Оставалось только нажать кнопку пуска мотора, и тогда — первые клавиши под первыми пальцами. Как будто в первый раз. У всех так или у нее одной? Когда это кончится? Или никогда? И этому надо радоваться и бояться, если вдруг все сделается по-другому, нестрашным, привычным и доступным. Когда будешь знать всегда, как ты начнешь и как ты закончишь; будешь владеть собой постоянно и одинаково уверенно и, значит, будешь играть всегда одинаково, как и спрыгивать со скамейки. Оля недавно прочитала, что исполнитель не возобновляет музыку, а рождает ее заново для себя и для других. Значит, так было и так будет.

В учительской — короткое совещание перед концертом. Последнее. Больше ни одного совещания провести не удастся, не будет времени. На совещании идет разговор тоже о времени, о минутах.

— Вы сказали — четыре с половиной минуты? — переспросила Верочка преподавателя по классу трубы.

— Да, — ответил преподаватель. Он носил военную форму, но без погон. Недавно был демобилизован из армии. — И я уверен, мой воспитанник с честью преодолеет первый в жизни редут.

Он закончил выступать и сел на место.

Все преподаватели были достаточно напряжены и чувствовали это друг в друге. Каждый раз концерты учеников, да еще первые на большой ответственной эстраде, — это беспрерывные волнения от начала и до конца. Возможны любые происшествия, как мелкие (вышел со скрипкой и забыл в артистической комнате смычок), так и крупные (оставил дома ноты своей партии, в последний момент сломал трость — нечто в виде деревянного мундштука, сделанного из свежего камыша, — без чего нельзя играть на кларнете или гобое, или просто разбил лицо, как это случилось с Франсуазой).

Всеволод Николаевич поглядел в блокнот.

— Люда Добрякова, «Романс без слов», класс педагога Ярунина. «Мелодия» Кабалевского — Петя Шимко. Сюита Синдинг — Женя Лаврищева и партию второго фортепьяно Дима Саркисов. Сколько получается минут, Верочка? — И, не ожидая ответа Верочки, директор начал сам подсчитывать: — Семь… Семнадцать… И еще надо прибавить… Понятно. А как Дима Саркисов? Как его руки?

— Может быть, только левая рука в полной мере меня не удовлетворяет, — ответил педагог фортепьянного отделения.

Кто-то из молодых учителей тихонько сказал:

— Левая рука… левая нога…

Кто-то еще тихонько добавил:

— Руки как ноги… а голова…

Голову подняла Верочка и укоризненно взглянула на молодых учителей. Они замолчали.

— А как с хором младших школьников? Кто у них дирижирует?

С места встал руководитель хора:

— Зоя Светличная из шестого класса. Тоже первый редут.

— Это что — совет в Филях? — прозвучал насмешливый голос Ипполита Васильевича.

Все замолчали.

И без того в воздухе еще сохранилось напряженное состояние после вчерашних событий со скрипачами. В особенности после колокольного звона.

— А что вы ждете, генералы? Юный Рахманинов, как вам известно, провалился со своей первой симфонией. У Вагнера на премьеру оперы в Магдебурге пришло три человека. Провалился с треском.

Все молчали. И молодые и старые.

Всеволод Николаевич сказал:

— Ипполит Васильевич, вы как-то, извините, не туда, может быть.

— И Скрябин на концерте не попал на клавиши.

— Что вы, Ипполит Васильевич, с утра прямо начали, — сказала Верочка расстроенно. — Не буду писать в протокол.

Старик улыбнулся:

— Уже записано.

— Где?

— В протоколе истории, уважаемая Вера Александровна.

— Вы хотите, чтобы и мы все в историю? — не сдавалась Верочка, пощелкивая шариковой ручкой, как винтовочным затвором в тире.

— Помилуйте, Вера Александровна, при жизни нам всем стыдно на это претендовать, не э-тично.

Верочка промолчала.

— В колокола звонят… так сказать, вечерний звон! — Старик покрутил в воздухе палочкой, будто погонял возницу своей кареты. Он был в прекрасном настроении.

Кира Викторовна вскочила и взволнованно сказала:

— Моя вина! Но я продолжаю настаивать…

— Успокойтесь, — сказал директор.

— Мы все уже уладили, — сказала Верочка.

— Да-да. Мы это быстро, — кивнул директор. — С утра прямо извинились перед театром.

— И Управлением общественного порядка, — сказала Верочка.

— Да-да. Очень милые люди. Имеют собственный духовой оркестр.

— Мои скрипачи будут выступать! Первый редут… последний! «Олимпийские надежды». Мне все равно! — И Кира Викторовна села на место, решительная и непреклонная.

Директор уже опять не хотел быть директором.

— А мне нравится, когда колокола, — прозвучал насмешливый голос Ипполита Васильевича.

— Надо воспитывать, а не только экспериментировать, — сказала Евгения Борисовна. — Я предупреждала Киру Викторовну, эксперимент… психология…

— Психология — тоже воспитание. А еще и двойки ставить надо.

— Ипполит Васильевич, — вмешался в разговор преподаватель музыкальной литературы, «музлит». — Вы Юре Ветлугину поставили двойку за сочинение по полифонии. Переживает.

— У меня других отметок нет — два или шесть. Вот моя фортификация!

— Ну, а… — начала было Верочка.

— Что, Вера Александровна?

— Вы говорили, он увлекается полифонией. Имеет собственные мысли о Бэле Бартоке. Вчера только.

— Я музыку преподаю, а не стрельбу по мишеням. Можно десять очков выбить, без огорчений. А музыка требует огорчений, и Кира Викторовна права, когда она их так вот… не по шерстке. Права. Одобряю! Шуман сказал: «По отношению к талантам не следует соблюдать вежливость». — Старик сердито ударил палкой об пол. — Никакого слюнтяйства! Тогда рождается индивидуальность. Вот он знает, учился у меня. — Ипполит Васильевич показал на директора. — Двойки имели, Сева?

— Имел, — сказал директор и слегка по привычке вздрогнул.

— То-то, — сказал Ипполит Васильевич.

Директор, как и Верочка, на всякий случай промолчал.

— Кто может сразу на шесть, тот получает два, потому что старается продемонстрировать хороший вкус в музыке. А подлинный талант должен научиться плевать на так называемый хороший вкус! Тогда я спокоен за его будущее. Вы самобытный музыкант, Сева, и, кажется, самобытный директор тоже.

• Предыдущая
• 12/69
• Следующая