Бульвар под ливнем (Музыканты) - Коршунов Михаил Павлович - Страница 20

• Предыдущая
• 20/69
• Следующая

Засмеялись все, и даже Наташа. Иванчик и Сережа — любимцы класса. Они уже вполне серьезно изучают механику и физику.

Преподаватель обществоведения сказала, что в отношении Ньютона Иванчик и Сережа правы, но все-таки это не дает им основания играть в шахматы во время доклада. Иванчик и Сережа извинились и убрали шахматы. А потом на очередной перемене в столовой все положили руки на стол и шутили, кричали, что стол двигается. Витя Овчинников кричал, что он медиум, и доказывал, что с ним кто-то общается, какой-то дух. Сейчас даст стакан компота.

Андрей молчал. Он старался привыкнуть к новой школе. Ему надо привыкать. Может быть, здесь он будет учиться потом.

Витя подошел к нему и спросил:

— Ты с музыкой завязал?

Андрей кивнул. Отвечать Вите не хотелось. Тем более, Витя это спросил как-то вполне серьезно, что на него было мало похоже.

— Ее, знаешь, полно, — сказал Витя. — Крути пластинки.

Андрей опять кивнул. Может быть, Витя и прав: если так все думают, значит, крути пластинки. Андрей тоже будет крутить пластинки.

Рита ни о чем его не спрашивала. Андрей ждал, когда она что-нибудь скажет о его новом положении. Но Рита отнеслась к этому с полным молчанием. Не шутила, не смеялась. Как будто Андрей никогда не был скрипачом, музыкантом. Почему-то было даже обидно. И Андрей не выдержал и рассказал Рите, что у него случилось со скрипкой. Он должен был это кому-то рассказать. Это его мучило.

Рита выслушала молча.

— Хватит на сегодня. Ты сам сказал, что с музыкой у тебя все кончено.

— Кончено, — сказал Андрей.

Но тут откуда-то вынырнул Витя.

— Подумаешь, концерт там и все такое. Вроде двойки на контрольной. С кем не бывает. — Витя услышал, что разговор опять о музыке. — Сегодня двойка, а завтра входишь в зону четверок!

Витя как мог утешал Андрея. Рита, очевидно, попросила Витю быть к Андрею внимательным, хотя сама она совсем по-другому разговаривает о музыке. Вообще не разговаривает. Рита — она странная. К матери тогда вечером пришла. И теперь вот эта ее затея со школой, и Андрей сидит в ее классе и слушает что-то там такое на уроках, как настоящий ученик.

Когда Кира Викторовна в учительской взяла телефонную трубку и услышала слова матери Андрея, она растерялась.

— Как — он в школе?

— Пришла Рита и увела его в свою школу. Общеобразовательную.

— Какая Рита?

— Рита Плетнева. Он с ней давно дружит.

— И она смогла его увести в школу?

— Смогла. И я не знаю, хорошо это или плохо.

Кира Викторовна тоже не знала, хорошо это или плохо. Прежде всего это было неожиданно. Появляется какая-то Рита Плетнева и с легкостью уводит Андрея в свою школу. Удивительно. Непонятно. Кира Викторовна ждала со стороны Андрея совсем другого, правда, здесь вмешались новые, неожиданные силы.

В учительской появилась Алла Романовна. Увидела Киру Викторовну:

— Как ваши?

— Ничего мои, — ответила Кира Викторовна неопределенно. Трубку она положила. Она не знала, что же все-таки делать с Андреем? С чего все начинать?

— Встретила Ладю Брагина. Гуляет.

— Как — гуляет? — переполошилась Кира Викторовна.

— Гуляет. У дверей школы.

Кира Викторовна выскочила на улицу.

Ладя подбрасывал и ловил монету.

— Где твоя скрипка? — спросила Кира Викторовна с испугом.

Ладя показал на скамейку, где лежала скрипка. На скамейке стояла и шапка-ведро, наполненная учебниками.

— Ты кого ждешь?

— Я?.. Никого не жду.

— У вас сольфеджио.

— Знаю.

— Иди в класс. Опоздаешь.

— Но еще не все пришли, — как-то неопределенно сказал Ладя.

— Все, кто должен прийти, уже пришли.

— А что, кто-нибудь не должен прийти?

— Иди в класс. Я тебя прошу, Брагин.

Ладя повиновался. Кира Викторовна вместе с ним спустилась в раздевалку. Ладя молчал. Разделся молча. Потом опять спросил:

— А кто не должен прийти?

— Ты ждал Андрея?

Ладя пожал плечами. Он сам не знал. День должен был как-то начаться.

— Вы оба слишком дорого мне стоите! Из-за вас я… — Но тут Киру Викторовну кто-то осторожно взял за локоть. Она оглянулась.

Это был преподаватель в военной форме.

Ладя поспешил уйти, а преподаватель примиряюще сказал:

— У каждого из них в сумке маршальский жезл.

Когда Андрей вернулся домой, его подозвал сосед Петр Петрович. Он завел Андрея к себе в комнату и, смущенно откашливаясь, спросил:

— Я слышал, скрипка у тебя куда-то делась.

Андрей сказал:

— Делась.

— Ее можно того… купить, а? Какого она размера? — Петр Петрович развел руки в стороны. — Или побольше?

Андрей смотрел на Петра Петровича и не знал, что ответить, чтобы не обидеть.

— В магазине-то они продаются? Я куплю. — Петр Петрович придвинул Андрея за пуговицу совсем близко к себе; Андрей почти на голову был выше его. — Не буду пить, а куплю. Размер укажи. — И Петр Петрович опять развел руки. Несвежие манжеты до половины закрывали ладони. Было в этом что-то очень жалкое, незащищенное и доброе.

«Я ни разу ему не сыграл, — подумал Андрей. — Пусть даже когда он бывал подвыпившим. Он несчастный человек. В войну погибли жена и маленькая дочка под Смоленском, в обозе с беженцами. Он рассказывает о дочке, когда выпьет. Маме на кухне. Дочке нравилось беседовать по телефону, и она всегда говорила: „Это не „аллё“, а это Катя“. И еще она пела песни о танкистах, любила праздник Первое мая и прыгать на одной ноге».

— Ты хоть на глазок прикинь размер, — говорил Петр Петрович. — В магазин — это я сам.

А ведь скрипки действительно нет. Андрей ощутил это как-то очень ясно. Обычно в это время он занимался, играл. И это его регулярное время занятий наступило в первый раз с тех пор, как у него не стало скрипки. Никто никогда не поймет, что ты испытывал, когда у тебя в руках бывала скрипка! Ее легкость и тяжесть, опасность и бесконечность. Бесконечность ее возможностей пугала, потому и делала скрипку опасной и необходимой. Скрипка — это одинокая линия за горизонт, постоянный вековой путь. Андрею казалось, что он не пройдет лучшую часть этого пути, не сумеет. Не хватит сил. И он был экономным. Он боролся за себя. Кира Викторовна хотела от него уверенности, хотела развития, а он стремился прежде всего сохранить то, что уже добыл. Он хотел закрепиться. А чего такого особенного он добыл? Что сделал такого в музыке? Если честно, откровенно, без громких фраз? А может, и не было у него никогда настоящей музыки, ее понимания и ее исполнения?

Петр Петрович все еще стоял перед Андреем и тянул его за пуговицу.

— Тебя зовут Дедом? — спросила Павлика высокая стройная девочка. Она шла из полуподвала, очевидно, из школьной раздевалки.

— Меня, — сказал Павлик. Эту девочку он видел в школе впервые.

— Меня зовут Ритой.

Дед кивнул.

— А где найти Киру Викторовну?

— Ее нет. Ушла к одному нашему ученику.

— К Андрею Косареву?

— Да. (Откуда эта девочка знает об Андрее и о том, что его, Павлика, зовут Дедом?)

— Тогда поговорю с тобой.

— Поговори, — сказал Дед.

— Об Андрее Косареве. Что ты так на меня уставился?

— Ничего.

— Я была вчера на концерте. Понял?

— Понял.

— И я все знаю. А сейчас Андрей…

— Он застрелился, — сказал Дед.

Теперь Рита уставилась на Деда.

— Кто?

— Андрей, — едва смог прошептать Дед.

— Вы все тут такие! — сказала Рита. — Музыканты! Иди сюда, а то всех перепугаешь.

Рита отвела Павлика в сторону, подальше от стола коменданта.

— Он сейчас у меня в школе, в моем классе, — сказала Рита.

— Кто?

— Андрей. Но он должен быть у вас. Ты понимаешь? Он должен к вам вернуться. Вы должны его вернуть. До чего ты непонятливый.

Это он, Павлик-то, непонятливый? Примчалась тут откуда-то. Красавица! Да Франсуаза в сто раз красивее!

• Предыдущая
• 20/69
• Следующая