Судьба и грехи России - Федотов Георгий Петрович - Страница 58

Пишет, пишет король прусский

Государыне французской

Мекленбургское письмо.

   Крепостное рабство, воздвигшее стену между народом и государством, заменившее для народа национальный долг частным хозяйственным игом, завершило разложение политического сознания. Уже крестьянские бунты в Отечественную войну 1812 года были грозным предвестником. Религиозная идея православного царя могла подвигнуть народ на величайшие жертвы, на чудеса пассивного героизма. Но государственный смысл  этих жертв был ему недоступен. Падение  царской идеи повлекло за собой падение идеи русской. Русский народ распался, распылился на зернышки деревенских мирков, из которых чужая сила, властная и

==175

жестокая, могла строить любое государство, в своем стиле и вкусе.

    Итак, каждая из трех русских общественных сил несет вину — или долю вины —  за национальное крушение.

   К этим разлагающим силам присоединилось медленное действие одного исторического явления, протекавшего помимо  сознания и воли людей и почти ускользнувшего от нашего внимания. Я  имею в виду отлив сил, материальных  и духовных, от великорусского центра на окраины Империи.  За ХIХ  век  росли и богатели, наполнялись пришлым  населением Новороссия, Кавказ, Сибирь. И вместе с тем крестьянство центральных губерний разорялось, вырождалось духовно и заставляло экономистов говорить об «оскудении центра». Великороссия хирела, отдавая свою кровь окраинам, которые воображают теперь, что она их  эксплуатировала. Самое тревожное заключалось в том, что параллельно с хозяйственным процессом шел отлив и духовных сил от старых центров русской жизни. Легче всего следить за этим явлением по литературе. Если составить литературную карту России, отмечая на ней родины писателей или места действия их произведений (романов), то мы  поразимся, как слабо будет представлен на этой карте Русский Север, весь замосковский край — тот край, что создал великорусское государство, что хранит в себе живую память «Святой Руси».

    Русская классическая литература ХIX века—литература черноземного края, лишь с XVI—XVII веков отвоеванного у степных кочевников. Тамбовские,  пензенские орловские поля для нас сталисамыми  русскими в России. Но как бедны эти места историческими воспоминаниями. Это деревянная, соломенная Русь, в ней ежегодные пожары сметают скудную память о прошлом. Здесь всего скорее исчезают  старые  обычаи,  песни,  костюмы. Здесь нет этнографического сопротивления разлагающим модам городской цивилизации. С начала ХХ века литература русская бросает и черноземный край, оскудевший вместе с упадком дворянского землевладения. Выдвигается новороссийская окраина, Одесса, Крым, Кавказ, Нижнее Поволжье. Одесса, полуеврейский город, где не умеют правильно говорить по-русски, создает целую литературную школу.

   До сих пор мы говорили об опасностях. Что можно противопоставить им, кроме нашей веры в Россию? Есть объективные факты, точки опоры  для нашей национальной работы — правда, не более чем точки опоры, ибо без работы, скажу больше — без подвига, — России нам не спасти.

   Вот эти всем известные факты. Россия не Австралия и не старая Турция, где малая численно народность коман-

==176

довала над чужеродным большинством. И если Россия, с  культурным ростом малых народностей, не может быть национальным  монолитом, подобным  Франции или Германии, то у великорусской народности есть гораздо более  мощный  этнический базис, чем у австрийских немцев; во- вторых, эта народность не только не уступает культурно  другим, подвластным (случай Турции), но является носительницей единственной великой культуры на территории  государства. Остальные культуры, переживающие сейчас  эру шовинистического угара — говоря совершенно объективно, — являются явлениями провинциального порядка, в  большинстве случаев и вызванными к жизни оплодотворяющим  воздействием культуры русской. В-третьих, национальная политика старой России, тяжкая для западных,  культурных (ныне оторвавшихся) ее окраин — для Польши,  для Финляндии, —  была, в общем, справедлива, благодетельна на Востоке. Восток легко примирился с властью Белого царя, который не ломал насильственно его старины,  не оскорблял его веры и давал ему место в просторном  русском доме.

    Из  оставшихся в России народов прямая ненависть к  великороссам встречается только у наших кровных братьев —  малороссов, или украинцев. (И это самый болезненный  вопрос новой России.) В-четвертых, большинство народов,  населяющих Россию, как островки в русском море, не могут существовать отдельно от нее; другие, отделившись, неминуемо погибнут, поглощенные соседями. Там, где, как  на Кавказе, живут десятки племен, раздираемых взаимной  враждой, только справедливая рука суперарбитра может  предотвратить кровавый взрыв, в котором неминуемо погибнут все ростки новой национальной жизни, то касается Украины, то для нее роковым является соседство Польши, с которой ее связывают вековые исторические цепи.  Украине объективно придется выбрать между Польшей и  Россией, и отчасти от нас зависит, чтобы выбор был сделан  не против старой общей родины. И, наконец, в-пятых, за  нас действуют еще старые экономические связи, создающие из бывшей Империи, из нынешней СССР, единый хозяйственный организм. Разрыв его, конечно, возможен  (пример: та же Австрия), но мучителен для всех участников хозяйственного общения. Силы экономической инерции действуют в пользу России.

    Сумеем ли мы воспользоваться этими благоприятными шансами, это зависит уже от нас, то есть прежде всего от новых поколений, которые вступают в жизнь там, в Советской России, и в меньшей степени здесь, в изгнании.

    Я не буду останавливаться здесь на политических условиях, совершенно бесспорных, русского возрождения. Та-

==177

ким непременным  условием является создание национальной власти в России. Замечу лишь в скобках, что момент падения коммунистической диктатуры, освобождая национальные силы России, в то же время является и моментом величайшей опасности. Оно, несомненно, развяжет подавленные ныне сепаратистские тенденции некоторых народов России, которые попытаются воспользоваться революцией для отторжения  от России, опираясь на поддержку ее внешних  врагов. Благополучный исход кризиса зависит от силы новой власти, ее политической зрелости и свободы от иностранного давления.

    Здесь я остановлюсь лишь на духовной стороне нашей работы, на той, которая выпадает по преимуществу на долю  интеллигенции. Говоря кратко: эта задача в том, чтобы будить  в себе, растить и осмыслять, «возгревать» национальное сознание.

    Наша  эпоха уже не знает бессознательно-органической стихии  народа. Эти источники культуры почти иссякли, эта «земля» перепахана и выпахана. И русский народ вступил  в полосу рационализма, верит в книжку, в печатное слово, формирует (или уродует) свой облик с детских лет в школе,  в обстановке искусственной культуры. Оттого так безмерно вырастает влияние интеллигенции (даже низшей по качеству, даже журналистики); оттого-то удаются и воплощаются  в историческую жизнь  новые, «умышленные», созданные интеллигенцией народы. Интеллигенция творит эти нapоды,  тaк сказать, «по памяти»: собирая, oживляя давно умершие  исторические воспоминания, воскрешая этнографический  быт. Если школа и газета, с одной стороны,  оказываются проводниками нивелирующей, разлагающей,  космополитической культуры, то они же могут служить   и уже служат  орудием  культуры  творческой, национальной.  Мы должны  лишь  выйти из своей беспечности  и взять пример с кипучей страстной работы малых народов, работы их интеллигенции, из ничего, или почти из  ничего, кующей национальные традиции. Наша традиция богата и славна, но она запылилась, потускнела в сознании последних поколений. Для одних затмилась прелестями  Запада, для других — официальным  и ложным  образом России, для которого в искусстве — и не только в  искусстве — типичен псевдорусский стиль Александра III.  Мы  должны  изучать Россию, любовно вглядываться  в её  черты, вырывать в ее земле закопанные клады.