Опасные пути - Хилтль Георг - Страница 37
- Предыдущая
- 37/170
- Следующая
Лозен встал и, заперев дверь магазина, серьезно сказал:
— Господа, о том, что случилось здесь сегодня, не следует звонить во все колокола. Подумайте о том, что речь идет о чести храбрых дворян и о репутации благородных дам. Если Вы, мой милый Ламот, или Вы, Бертильяк, вздумаете вечерком развлекать общество пикатным рассказом о том, что здесь случилось, то это может иметь неприятные и непредвиденные последствия. Не забывайте, что замешанные в дело кавалеры носят шпагу.
— Шпагу! — вспылил Бертильяк, — но и у меня есть шпага, граф де Лозен! Я к услугам каждого, кто пожелает потребовать у меня отчета.
— Потише, потише; я нисколько не сомневаюсь в Вашей храбрости, но не думайте, что всякое дело может быть решено мечом. Я — тоже солдат и не раз доказывал свою храбрость. Но вспомните о короле, господа! Он произнесет свой строгий, решительный приговор, — и придется ночью в туман и непогоду бежать из Парижа и поступать на службу в чужой стране, если не захочешь познакомиться с палачом. Все это, надо признаться, не особенно приятно!
— Но, — возразил Ламотт, — так или иначе, сказанного не воротишь. Кто может поручиться, что Лавьенн будет держать язык за зубами.
— Я, — сказал Лозен, — Лавьенн — олицетворенная скрытность. Я считаю возможность поручиться за всех присутствующих, что они ни одним словом не обмолвятся о случившемся. Тогда уж будет не наша вина, если дело будет предано огласке.
Все мужчины поспешили уверить графа в своем умении держать язык за зубами. Дамы надулись. Ламот отвел в сторону Лозена и прошептал:
— Черт возьми, граф, заметили Вы тех двух черных молодцов у лестницы? Они решительно все слышали, а ведь они не принадлежат к нашему обществу. Что, если они разболтают всю историю?
— Вы правы, — сказал де Лозен. — Я их вовсе не заметил. Это верно — клиенты Лавьенна, и их не выбросишь за дверь. Кто бы это мог быть?
— Спросим их!
— Предоставьте это мне. Может быть, с ними не трудно будет сговориться, хотя у них чертовски злобный вид, особенно у одного из них.
— Надо бы спросить Лавьенна.
Но граф Лозен уже направился к незнакомцам.
Это были люди уже зрелого возраста, одетые так, как одевались ученые того времени. Они сидели за прилавком, делая какие-то заметки на своих табличках. Перед ними лежало несколько маленьких пакетиков с лекарствами и травами и стояли флаконы с эссенциями. Незнакомцы по-видимому закупали товар.
— Господа, — начал Лозен, и все присутствующие обернулись к тем, с кем он заговорил. — Вы были свидетелями происшествия, которое мы все охотно предали бы забвению. Все мы, здесь присутствующие, хорошо знаем друг друга и можем быть уверены, что никто из нас не проболтается об этом деликатном случае. Вас, господа, мы совершенно не знаем, но считаем честными людьми и просим вас дать нам слово молчать о случившемся.
Оба незнакомца продолжали делать свои заметки, не удостаивая графа ни малейшим вниманием. Они, казалось, что-то высчитывали.
Это явное невнимание взбесило Лозена. Он нагнулся над прилавком и прокричал, делая ударение на каждом слове:
— Господа, разве вы не слышали, что я вам сказал?
Один из мужчин с равнодушной улыбкой взглянул на него из-за своей таблички и спросил:
— Разве Вы что-нибудь сказали, милостивый государь?
Выговор обличал в нем итальянца.
Лозен повторил свою просьбу.
— Ах, вот что! — вставая проговорил черный незнакомец. — Вы говорите о маленьком приключении с дамой, только что сидевшей в этом магазине? Мы оба — и мой товарищ и я — совершенно позабыли, в чем было дело. Случился маленький скандал… Но, дружище, я привык к подобного рода видам. Нас, итальянцев, этим не удивишь. Меня так мало интересовал весь этот разговор, что я даже не знаю, о чем в сущности шла речь. Оставьте меня в покое, милейший!
Лозен начинал терять терпение. Какой-то жалкий торгаш, никому незнакомый бедняк, позволял себе в разговоре с ним такие фамильярные выражения, как “дружище”, “милейший”, — с ним, первым приближенным короля, могущественным, возвышающимся фаворитом!
— Во-первых, мой милый, обращаю Ваше внимание на то, что Вы говорите с графом Антуаном Пегилан-Комон-Лозен, первым приближенным его величества короля Франции, и что я покорнейше прошу избавить меня от Ваших фамильярных выражений.
Незнакомец смерил графа взглядом с головы до ног и помолчав произнес:
— Граф Лозен? Лозен? Совершенно незнакомое имя!
С этими словами он повернулся спиной к обществу и снова заговорил со своим товарищем.
— Но ведь это — нахальство! — крикнул Лозен. — Эй, Лавьенн, Лавьенн!
Хозяин, который, дрожа от страха, следил за этой сценой, прибежал перепуганный.
— Кто эти люди, которые так неприлично ведут себя?
— Один из них — мой аптекарь Глазер из улицы Бернардинцев, — ответил Лавьенн, — а другого я не знаю. Глазер привел его сегодня ко мне, так как он хотел купить у меня дистиллированной воды и кое-какие лекарства.
— Эй, Вы! — закричал Лозен, — будете Вы, наконец, отвечать на мои вопросы или нет? Исполните Вы мое требование, или мне придется заговорить с Вами другим тоном? Кто вы такие?
Черный незнакомец обернулся, облокотился на прилавок и с легкой насмешкой спокойно смотрел на присутствующих. Это был мужчина, крепкое телосложение которого свидетельствовало о необычайной мускульной силе; цвет лица у него был смуглый, борода и длинные гладкие волосы — блестящего черного цвета; его глаза смотрели зло и смело. Все выражение его лица являло смесь гениальности и плутовства.
— Кто я, мой милейший? — резким голосом произнес он. — Господин Лавьенн еще незнаком со мной. Я назову себя, чтобы доставить удовольствие господину Лавьенну; пусть он познакомится со своим новым клиентом. Я — доктор Маттео Экзили, родом из Флоренции. Я прибыл с французской вспомогательной армией из Венгрии, где был прикомандирован, как хирург, к корпусу Венецианской республики. Я вылечил больше ран, чем Вы их нанесли при всем Вашем фехтовальном искусстве!
— Что же Вы здесь делаете?
— Занимаюсь более серьезным делом и работаю больше, чем вы, господа. Я сделал здесь кое-какие покупки; желаете зчать, что именно я ищу и покупаю? Яды, яды, господа!
Все присутствующие испуганно отскочили.
— Ха, ха, ха! Вы приходите в ужас, потому что я откровенно сознаюсь, что покупаю яды. Яд — чудесное средство, господа, — засмеялся доктор. Он окинул острым взглядом все собрание, и каждый, на чьем лице упорно останавливался злой взгляд Экзили, словно чувствовал на себе его жгучее прикосновение.
— Не стоит труда объяснять вам, почему я называю яд благодеянием, так как…
— Остановитесь! — крикнул Лозен, — скажу Вам от лица всех присутствующих: Вы можете думать о своих средствах все, что угодно, это нас не касается. Во всяком случае Вы пойдете со мной в полицию, где комиссар потребует у Вас бумаги и сведения о Вашем местожительстве.
— Нашел дурака! — презрительно ответил доктор. — Уж не думаете ли Вы, что я не знаю, как велика Ваша власть, граф де Лозен? Попадись я только к комиссару, меня сейчас же сцапают! Сегодня ночью мне пришлось бы, пожалуй, ночевать в Бастилии; ведь мне хорошо известно, как легко сильные мира сего пускают в дело lettre de cachet[9]. Нет, я не пойду с Вами к комиссару, которого я, кстати скажу, совершенно не боюсь, потому что всегда найду средство уйти от власти, если это понадобится. Но мне не хотелось бы праздновать подобным образом свое прибытие в Париж. Не шутите со мной. Вообще несправедливо и неприлично обращаться с невинным покупателем в магазине господина Лавьенна так, как обращаетесь со мной вы, господа.
— Невинным? — сказал молодой граф Биран, дворянин из сотни “Воронова клюва”, — ведь Вы уже сами сознаетесь, что покупаете яды?
— Что Вы понимаете в ядах? Заботьтесь о своих брыжжах, о красивых вышивках на платье, о хорошо выглаженных сорочках и блестящих подвязках; заказывайте своим рестораторам великолепные, пышные обеды, кушайте изысканные яства, после обеда садитесь за карты, а вечером, возвращаясь домой, бейтесь об заклад, кто скорее и ловче разобьет висящий на цепи среди улицы фонарь! Вот в подобного рода занятиях вы знаете толк, господа! Об остальном вы и понятия не имеете и совершенно не можете судить о том, что относится к науке.
9
Так назывались указы об аресте, которые имелись наготове с подписью короля и в которые в нужный момент вписывалось лишь имя.
- Предыдущая
- 37/170
- Следующая