Трудности языка (СИ) - Кононова Ксения "MidnightLady" - Страница 75
- Предыдущая
- 75/89
- Следующая
Кому ты лжешь? Это уже изменило все. И с каким бы отчаянием мы сейчас не цеплялись друг за друга, это ничего не даст. Это просто предел. Это та реальность, от которой нам какое-то время удавалось бегать. Поднимаешь голову и, подавшись вперед, касаешься моих губ. Слегка нерешительно. Будто ожидаешь, что я смогу тебя оттолкнуть. Лишь судорожно сглатываю и отвечаю на мягкий поцелуй. И сейчас мне больнее, чем было утром. Такого горького поцелуя у меня еще не было. Такого болезненного. Такого украденного. Такого отравного.
Тянешь за язычок молнию моей куртки. Не могу оттолкнуть тебя. Не могу остановить. Как и прежде. Хочу тебя. Хочу этой боли. Хочу гореть в этом Аду. Сполна насладиться этой предсмертной агонией для нас двоих. Пусть в последний раз. Расстегиваю пуговицы на твоем пальто, стаскивая его с тебя. На пол. Одежда. Бесформенными грудами ненужной материи. Обувь. Горячая кожа и холодные пальцы рук. Спрятаться друг в друге на несколько минут. Притвориться, что ничего не изменилось. Притвориться, что ты принадлежишь мне, а я тебе. И больше никого нет. И знать, что это еще не конец. Но определенно его начало.
Увлекаешь меня в комнату. Валимся на диван, сплетаясь ногами и пальцами рук. Нетерпеливо тремся. На нас уже ничего нет. Только кожа, липнущая друг к другу. Впитывающая нас друг в друга. Немного резко раздвигаю коленом твои бедра, и ты не сопротивляешься. Облизываю указательный палец и чуть грубовато ввожу в тебя, затыкая рот поцелуем. Тебя моментально бросает в пот, и ты кладешь ладони на мою спину, сжимая кожу. А я уже схожу с ума. Двигаю рукой, добавляя второй палец и утопая в твоем хриплом мычании. Вытащив пальцы, сплевываю на свой стояк и вхожу в тебя. Резко и грубо. Выгибаешься. Срываешься на чуть болезненный стон. Сиплый. Возбуждающий. Сейчас ты мой. Подчиняешься. Только так. И только со мной. Запоминай! Чувствуй меня! Хочу ли наказать этим? Нет. Но на нежность нет ни времени, ни терпения.
Задыхаешься подо мной, пока я слегка замедляю движения, целуя тебя в изгиб шеи и контур подбородка. Запрокидываешь голову, судорожно облизывая губы, пересыхающие от частого и шумного дыхания. Прикусываю за кадык. Скольжу подушечками пальцев по твоему бедру. Чуть надавливаю. Слегка царапаю. Покачиваю бедрами, то ускоряя темп, то замедляя. Сцеловываю с твоих губ стоны и тихие обрывки слов.
Ощущать твое дыхание, чувствовать влажную кожу, вдыхать запах волос и знать, что наше время посчитано и отмерено.
Ты подмахиваешь, прижимаясь ближе и трясь об меня, и вскоре чувствую, как до боли впиваешься пальцами в мои ягодицы, как плотно сжимаешь меня в себе, как между нами разливается твое тепло, и как ты стонешь от наслаждения в мои губы. Не отрываясь от них, делаю несколько резких толчков и выхожу из тебя, кончая на твой живот и захлебываясь от собственного оргазма. Обессилено накрываю тебя своим телом, чувствуя кончики твоих пальцев в волосах и теплое дыхание в шею. Пульс под кожей бьется в унисон с твоим. Ничего не говорим. Ничего и не нужно говорить. Мы оба все понимаем. Сколько еще сможем обманывать судьбу, воруя друг друга на короткое время? Ответ очевиден. Уже не долго. Отстраняюсь и заглядываю в твои глаза. Пьяные. Светлые. Нефритовые. Запомню. Легко целуешь в губы, приподняв голову, и вновь роняешь ее на диван.
— Прости, — хриплым полушепотом. Кончик пальца скользит по моей скуле, — я должен был сказать. Должен был предупредить.
Вздыхаю и встаю, освобождая тебя от тяжести своего тела. Не хочу говорить на эту тему. От ее обсуждения ничего не поменяется, а у меня внутри и так творится полнейший хаос. Я смогу на время заглушить голос совести. Я смогу наплевать на собственные правила и представления о морали. Я уже это сделал. Только что. В который раз. Я смирился с тем, что ты женат. С тем, что не можешь развестись и бросить все ради меня. Смирился с ролью любовника. Осталось смириться с тем, что у тебя вскоре появится ребенок, и его появление будет означать конец наших непонятных, неопределенных, непоследовательных отношений. Таких же, как ты сам.
— Пойдем в душ, а потом я вызову тебе такси, — произношу негромко.
Ты поднимаешься следом за мной, и мы идем в ванную. Целуешь. Гладишь. Обнимаешь. Чувствуешь этот стеклянный лабиринт. Так же, как и я. Ты сам стал его узником и сейчас перед нами глухой тупик. Дальше двигаться некуда. Возвращаться назад нет смысла, эти тупики повсюду. Но пока можешь, продолжай лгать себе и мне.
Вызываю тебе такси, а ты отчаянно долго целуешь меня в коридоре, прижимая к стене. И я знаю, что мне напоминает этот поцелуй. С одной лишь разницей, тогда я надеялся, что это начало, теперь знаю, что мы за шаг до конца. И в этом нет твоей или моей вины. У нас в запасе меньше, чем полгода. Наш самый большой максимум. Не знаю, понимаешь ли это ты, но я понимаю. Отпускаю. Когда за тобой захлопывается входная дверь, заползаю на диван и впервые плачу. По тебе. Впервые с семнадцати лет. Просто устал. Просто больно. Ничего не могу изменить, от меня здесь ничего не зависит. Ты мое проклятье.
Новогодние праздники проходят абсолютно незаметно. Помню только салют, Сеню, Иру, много водки и пива. Был у родителей. Кажется. Слишком занят личной драмой, чтобы вникать во все остальное. Арсений, наконец, открыл клинику и ему сейчас тоже не до меня. Ты все также пишешь мне, а я рисую смайлики. В этом вся прелесть виртуального общения. За фальшивой улыбкой так просто замаскировать истинное состояние и настроение. Приезжаешь в начале февраля. И когда прикасаешься ко мне, ты все тот же. Так же смотришь. Так же целуешь. Так же… Только с каким-то отчаянием.
Ничего не рассказываешь, а я не спрашиваю. Не хочу знать о том, как вы выбирали коляску или кроватку. Вновь улетаешь. Вновь пишешь. Но уже реже. У вас будет девочка. Рядом с ноутбуком на столе лежит вырванное из груди и окровавленное сердце. Еще бьется. Еще болит. В груди вместо него дыра. Поздравляю тебя. Искренность такая же, как и радостный смайл, отправленный вместе с поздравлением. Не натуральная. Но тебе об этом знать не обязательно. Агония. И сейчас кажется, что я даже смог бы смириться со всем этим, если бы знал, что какая-то часть тебя все равно останется моей. Вместо этого отдаю тебе то, что еще осталось от меня. Ничего не требуя взамен.
Март врывается в город, согревая озябшие многоэтажки и вскрывая ледовые саркофаги. Арсений все-таки переезжает к Ирише, мама все так же хочет познакомиться с тобой, но к счастью у Дианы полным ходом режутся молочные зубы и перед ее постоянно скачущей температурой и плачем все отходит на второй план. Ванька делает вид, что меня нет, но уже не запрещает проводить время с Дианой. Иногда, на самый короткий и болезненный миг, вспоминаю, что у тебя скоро тоже будет дочь.
Уже переваливает за середину марта, когда тебе вновь удается приехать. Первый раз вытягиваешь меня из дома, и мы идем в клуб. Удается на время забыть обо всех своих терзаниях, пока ты рядом и просто захлебываться ощущением твоей близости. Когда уже собираемся домой, случайно замечаю Руслана у барной стойки. На несколько минут подхожу, чтобы поздороваться, пока ты меня ждешь.
Рус прямо расцвел. Широко улыбаясь, рассказывает про своего «мышонка», который скоро должен подойти. «Мышонком» оказывается Вик, сдавшийся на милость его трехмесячных домоганий только неделю назад. И то только после того, как Руслан все эти три месяца каждый божий день ходил на его сеансы массажа, мозоля глаза и угрожая продолжать в том же духе, пока у него не кончатся последние деньги или пока тот не согласится куда-нибудь с ним сходить. Смеюсь, выслушивая театральную сценку их диалогов. Ему явно понравилось кого-то добиваться. Догадываюсь, почему Вик не подпускал Руслана к себе, и хотя у них еще ничего и не было, Рус, судя по всему, настроен решительно. Возможно, теперь у них и правда что-нибудь получится. Руслан благодарно обнимает меня за такое сводничество, и я лишь улыбаюсь в ответ.
Возвращаемся домой на такси. Ты почему-то всю дорогу молчишь. Но стоит входной двери моей квартиры захлопнуться за нашими спинами, как твое молчание взрывается эмоционально-гневной тирадой, среди которой мне удается только различить «ты с ним» с вопросительной интонацией и «он тебя» с возмущенно-злостной между нескончаемым потоком испанских ругательств. Застываю на месте от шока. Я впервые вижу тебя таким. Ты в ярости. И я не сразу понимаю, что именно стало причиной этого взрыва.
- Предыдущая
- 75/89
- Следующая
