Сталин. По ту сторону добра и зла - Ушаков Александр Геннадьевич - Страница 121
- Предыдущая
- 121/309
- Следующая
А был ли он искренен — это еще вопрос. Да и что ему еще оставалось говорить? Заявить на всю страну, что в ней уже есть человек, готовый заменить Ленина? И куда откровеннее он высказался на этот счет в кругу близких друзей на обеде у С.М. Кирова.
«Не следует забывать, — задумчиво произнес он (так, во всяком случае, передал слова Сталина один из участников обеда Петр Чагин), — что мы живем в России, стране царей. Русским людям нравится, когда во главе государства стоит один человек». Да, так оно и было. Но затем, словно опомнившись, Сталин добавил: «Конечно, этот человек должен осуществлять волю коллектива». И если он на самом деле уже тогда думал о троне, а не рассуждал на темы русской истории, то дело было за малым: заявить о себе не только как о великолепном практике, но и выдающемся теоретике, который поведет за собой страну в новые и пока еще неизведанные дали. Да, заменить Ленина было невозможно, и тем не менее практика «коллективного руководства» и решения любых вопросов простым большинством долго продолжаться не могла. Как и природа, царские троны не терпят пустоты.
Помимо всего прочего, наступал новый период в жизни советского общества, и, хотели того большевики или нет, одного ленинизма было уже мало. Ни одно, даже самое живое учение не могло быть универсальным и распространяться на всю историю человечества.
В новом вожде испытывал потребность и народ, который пока еще был не способен жить «без царя в голове». Но чтобы этим самым царем стать, претенденту на пустующий трон надлежало указать, как и куда идти стране, и предложить народу пусть и ленинскую по форме, но уже новую по содержанию национальную идею.
А это было легче сказать, чем сделать. Особенно если учесть, что Сталин никогда не отличался новыми идеями, а если чем и прославился, так это не совсем адекватным пониманием политического момента, что имело место в 1917 году. Помимо всего прочего, ему пришлось бы противостоять записным теоретикам партии, и прежде всего Бухарину. И тем не менее он бросил им вызов, заговорив о возможности построения социализма в СССР в написанной уже в апреле 1924 года работе «Об основах ленинизма».
Книга Сталина «Об основах ленинизма» предназначалась в первую очередь для тех молодых коммунистов, которые вступили в партию после смерти Ленина и очень нуждались именно в таком учебнике.
Ленин стая для них уже самой настоящей иконой, а вот изучать его работы у них не было ни времени, ни желания, ни что самое главное — предпосылок. Чтобы читать и понимать Ленина, надо было знать Маркса, Энгельса, Плеханова, Маха, Михайловского, Кропоткина и еще множество философских и экономических трудов, что, естественно, невозможно даже теоретически для людей без образования. Новые партийцы не знали ни истории партии, ни ее старых вождей, ни тех идей, которые они проповедовали. Всего полпроцента из них имели незаконченное высшее образование, и многие вещи им надо было объяснять на пальцах. Что Сталин умел делать куда лучше Троцкого.
По сути, работа Сталина стала своеобразной систематизацией ленинского учения, правда, с заметным отклонением от самого Ленина, хотя оно и изобиловало множеством ссылок на ключевые места из произведений Ленина. И как утверждал Р. Такер, сам Ленин, прочитав сталинскую работу, наверняка воскликнул бы: «Слава богу, я не ленинец!»
Ничего, однако, удивительного в такой интерпретации не было, и Ленин не первый мыслитель, чье собственное творчество и создаваемая из него его учениками «доктрина» весьма отличались друг от друга. И по большому счету, дело было не только в учениках. Время требовало новых решений и новых идей, и они, объявив учение вождя «вечно живым», так или иначе должны были приспосабливать его к новым историческим условиям. И, конечно же, то в высшей степени рафинированное изложение ленинизма, какое Троцкий дал в своем «Новом курсе», ничего не давало этим людям.
Да и что мог простой рабочий понять из такого объяснения ленинизма, какое Троцкий дал ему в своих «Уроках Октября». «Ленинизм, — писал он, — как система революционного действия предполагает воспитанное размышлением и опытом революционное чутье, которое в области общественной — то же самое, что мышечное ощущение в физическом труде».
«Не правда ли, — иронически вопрошал Сталин, цитируя это высказывание, — и ново, и оригинально, и глубокомысленно. Вы поняли что-нибудь? Все это очень красочно, музыкально и, если хотите, даже великолепно. Не хватает только «мелочи»: простого и человеческого определения ленинизма». Ответом ему послужил дружный смех. Оно и понятно. Малограмотные люди нуждались не в умственных упражнениях, а в букваре. Работа «Об основах ленинизма» и стала таким букварем. Сам Зиновьев признавал, что сталинский труд пользовался большой популярностью.
И все же главным в «Основах ленинизма» было то, что Сталин впервые заговорил в этой работе о построении социализма в одной стране.
Потом будут много спорить о том, кто был автором этой идеи — сам Сталин или Бухарин, — и утверждать, что в основе ее лежала гипертрофированная жажда Сталиным власти. И это будут в высшей степени бессмысленные споры: выступая с этой идеей в 1924 году, Сталин не мог быть уверен в том, что победит. Более того, подобное вольнодумие могло стоить ему карьеры. Что же касается его первенства, то он еще в августе 1917 года писал: «Не исключена возможность, что именно Россия явится страной, пролагающей путь социализму...
Надо откинуть отжившее представление о том, что только Европа может указать нам путь». И вот теперь он откинул его. Да и что еще оставалось в той ситуации? Сидеть и ждать той самой мировой революции, которой никто и никогда так и не увидел? Дело было даже не в страстном желании Сталина стать строителем первого в мире социалистического государства и в такой роли въехать на белом коне в мировую историю, иного пути уже не было ни у Сталина, ни у самой страны. Чего никак не хотели понимать Троцкий, Зиновьев и Каменев.
Другое дело, что, зная настроение лидеров партии, Сталину приходилось постоянно говорить о необходимости развивать и поддерживать революции в других странах, поскольку «революция победившей страны должна была рассматривать себя не как самодовлеющую величину, а как подспорье, как средство для ускорения победы пролетариата в других странах». Но никаких призывов типа «Даешь Варшаву! Даешь Берлин!» уже не было, как и желания отправить Красную Армию в Индию. И, отдавая дань все еще господствующей идее мировой революции, Сталин тем не менее утверждал автономный характер российского национального революционного процесса и то, что социализм в СССР будет построен независимо от мировой революции. Потому и предлагал строить ту самую экономику, которая обеспечила бы стране не только выживание, но и возможность защищать себя, не уповая ни на чью помощь. Ну и, конечно, ему приходилось то и дело ссылаться на Ленина. Иначе было невозможно. Создав на долгие годы культ вождя, партия жила и сверяла свои дела «по Ленину», и Сталин с первых же своих выступлений постоянно подчеркивал, что «именно Ленин, а не кто-либо другой, открыл истину о возможности победы социализма в одной стране».
Но главным было все же не желание, вернее, не только оно одно, Сталина строить социализм в «отдельно взятой стране». С одними, пусть и самыми благими, намерениями перевернуть огромную страну невозможно. Вся сила Сталина заключалась в том, что сама страна была готова к осуществлению таких намерений. Люди устали от неопределенности, от бесконечных сказок о мировой революции и светлом будущем, и когда Сталин заговорил о том, что не надо ни на кого надеяться, а делать все самим, они услышали то, что не только хотели услышать, но и о чем так или иначе думали все эти годы сами.
На волне революционной эйфории можно было верить в мировую революцию в 1917-м, но в 1924-м это было уже просто глупо. В стране хватало собственных проблем, чтобы переживать за никогда не виданных «англицких» или каких-нибудь еще «итальянских братьях».
- Предыдущая
- 121/309
- Следующая
