Драконовы сны - Скирюк Дмитрий Игоревич - Страница 51

• Предыдущая
• 51/147
• Следующая

Вильям опустил глаза и осекся: снег возле бревна был весь истоптан знакомыми следами башмаков с рубчатой подошвой — именно такие и предпочитал носить канатоходец.

Травник тоже их заметил.

— Олле? — спросил он.

— Олле, — обреченно кивнул Вильям.

Жуга уселся поудобнее и запахнул плотнее одеяло.

— Ну что ж… Рассказывай.

Холодная вода заколыхалась, тронутая тонким лезвием, сомкнулась без следа; белый островок мыльной пены закачался на маленьких волнах, растаял и исчез. Поверхность старого пруда вновь сделалась чистой и неподвижной. Несколько мгновений Жуга критически рассматривал свое отражение, затем вздохнул и принялся соскабливать с лица щетину бороды. Бритва шла туго, с тупым противным хрустом — как он ни пытался, наточить ее как следует не получилось. Кривясь и надувая щеки, травник кое-как выбрил пол-лица и верхнюю губу, когда вдруг за спиной его послышались шаги и чья-то тень возникла над обрывом. Отразилась в зеркале пруда. Жуга не обернулся: в этом не было нужды — эти шаги он узнал бы из тысячи.

— Зачем ты бреешь бороду? — спросила Нора.

Травник задержал движение руки, затем и вовсе опустил ее. Повернул голову. Ничего не сказал.

— Телли ведь наверное сказал тебе, что тебя ищут? — Поколебавшись, Нора спрыгнула к воде. — Ведь не может быть, чтоб не сказал.

Жуга все так же молча сполоснул бритву; та плеснула, как какое-то водяное животное. Мыльные разводы поплыли по воде.

— Мне осточертела эта метелка, — проговорил он наконец.

— Тебя узнают.

— Наплевать.

Повисла пауза. Нора села рядом, провела ладонью по воде, коснулась илистого дна. Муть заклубилась бурым облачком. Мыльная пена на щеке у травника медленно засыхала.

— Ты мало изменился.

— Да? — хмыкнул травник. — Приятно слышать.

Лицо его было лишено всяческого выражения.

— Где твой меч? Ты им уже не бреешься?

— Нет.

— Ты не спал сегодня ночью, — произнесла негромко девушка и пояснила свою мысль: — У тебя круги под глазами.

— Обычное дело, — пожал плечами тот. — Мне всегда не спится, если что-то наперекосяк, ты же знаешь.

— Знаю.

— Послушай, Линора, — травник отодвинулся от воды и со щелчком сложил в ладони бритву, — чего ты хочешь? Ты не захотела идти со мной, когда это мне было нужно, так зачем теперь весь этот разговор?

— Я не уходила! Это ты ушел! — Нора поджала губы. — Что мне было делать? Что?

— Я же объяснил тебе…

— Я слышала твои объяснения! — фыркнула та. — Чушь и чепуха! Мог бы придумать причину получше! Он, видите ли, ушел искать себя! А обо мне ты подумал? Сначала я и вправду ждала, а потом подумала: чего ради? Он шляется, бог знает где и с кем, а я — сиди, как дура?! Тебе не понять, как это больно и обидно — все время гадать: вернется — не вернется? Я решила жить без тебя, я научилась этому, нашла новых друзей, и вот, когда я уже почти забыла все, вдруг снова появляешься ты, и все начинается с начала! Из-за этого мальчишки, из-за этого дракона… из-за тебя я потеряла все…

— Все?! — вскинулся травник. В голосе его было столько удивления, что Нора поперхнулась и умолкла. — Ты потеряла? Фургон, полудохлая кляча и блохастый ворох старых шкур — это и есть твое «все»?

Девушка молчала.

— Я тоже много потерял, — продолжил он после паузы, — дом в городе, работу и полгода жизни, не говоря уж о тебе, но я и не думаю винить в том тебя или мальчишку. Так что, давай не будем хвастаться друг перед другом своими… потерями. Дракон — это совсем не то, что ты думаешь. Да и Телли, пожалуй, тоже.

— Вы все безумны, — медленно сказала Нора, — ты и твой Телли со своим драконом. А теперь и Арнольд с Вильямом с ума двинулись. Из-за вас Олле погиб, а вам все равно — как будто бы не человека убили, а куклу в балагане!

— Олле? — травник нахмурился. — Олле — не кукла. Помяни мое слово, он еще доставит нам хлопот.

Линора с подозреньем покосилась на Жугу.

— Олле… доставит… Что ты имеешь в виду?

— Потом объясню, — уклончиво ответил тот.

И умолк.

Волосы травника выбились из-под ремешка, на худом загорелом лице лихорадочно блестели глаза. Сейчас, с торчащими вихрами недобритых рыжих бакенбардов он еще больше походил на злого и рассерженного лиса. Не хватало только пары острых ушек на макушке.

— Я вернулся за тобой, — проговорил он. — Я искал тебя и не нашел. Потом мне сказали, что ты нашла себе другого. Знаешь, я уже привык, что меня все время предают. Мне только хотелось спросить тебя, почему ты так поступила со мной, а потом один умный человек сказал мне: «Не спрашивай у женщин, почему».

— Узнаю Золтана, — хмыкнула та.

— Четыре месяца — не столь большой срок, — проигнорировав реплику Норы, продолжал Жуга, — но тебе его хватило, чтоб меня забыть. Но я все равно искал тебя. Я впал в какое-то исступленье. Знаешь, наверное тебе повезло, что я тогда тебя не встретил. Я хотел понять, что произошло, но я, должно быть, потерял разум. Я хотел превратить твою жизнь в кошмар, стать твоим… твоим личным чудовищем, которое преследовало бы тебя и только тебя, всегда и везде.

— Почему? — тихо спросила она.

— Потому что любовь — это не только право, но и обязанность, потому что должна быть на этом свете хоть какая-то справедливость. Потому что нельзя вымогать то, что дается даром! — рявкнул травник и тут же почувствовал, что в горячке хватил через край — девушка сжалась, словно от удара, лицо ее помрачнело. — И даже если ты заставила себя забыть, — закончил он, — тебе придется — рано или поздно — вспомнить все.

Травник поморщился и посмотрел на зажатую в кулаке бритву, вздохнул, смочил водой засохшую коросту мыла на щеках и снова принялся за бритье. Линоре почему-то подумалось, что щека под бородой, там, где была щетина, будет белая, но когда Жуга закончил бриться, она поняла, что ошиблась — загар на лицо лег задолго до того, как борода успела отрасти.

— Где ты успел так загореть?

Травник ответил не сразу, а когда ответил, голос его звучал уже спокойно и почти безразлично.

— Там, где я был, время текло медленно. Там только солнце, горячий ветер и песок… песок… — он потряс головой. — Целое море песка. Временами мне казалось, будто я попал внутрь огромных песочных часов. Я сходил с ума по ночам в ожидании завтра, а когда оно наступало, становилось еще тяжелее. Но постепенно все ушло.

— Я видел, как пески стирают города и скалы, — продолжал он, — и внутри у меня тоже что-то стиралось. Ты говоришь, что тебе было больно? Мне тоже было больно, но со временем я понял, что есть вещи, поважнее, чем боль. А после и боль тоже стерлась. И не осталось ничего. И вот тогда — как будто спала пелена — я обнаружил, что происходит что-то странное. Это все не случайно, здесь чувствуется чей-то умысел. И сейчас я пытаюсь понять, чей.

— Зачем ты мне все это говоришь?

— Затем, что надо что-то делать, а что — не знаю. Но ничего не делать тоже нельзя. Мы никуда не идем, нас что-то захватило и несет.

— Кого?

— Ну, Телли, Вильяма, меня… Арнольда.

— И меня тоже?

Жуга помедлил.

— Тебя — не знаю. Но за всем этим что-то стоит. Или кто-то. И я не остановлюсь, пока не загляну ему в глаза.

— А я… Может быть, я смогу тебе чем-то помочь?

— Может быть. — Он повернулся к ней. — Расскажи мне о Телли.

— О Телли? — глаза девушки удивленно расширились. — Но я же ничего о нем не знаю! Это мне надо бы спросить у тебя, откуда он и кто…

— Откуда он взялся, — перебил ее Жуга, — он и сам не может вспомнить. Это не то, что мне нужно. Скажи мне, что ты о нем думаешь. Какой он?

— Ну… — Линора наморщила лоб. — Телли, он… он… — она перевела взгляд на травника, запнулась и вдруг совершенно неожиданно закончила: — Веселый.

— Веселый?! — брови травника полезли вверх. — Не сказал бы. Ты уверена?

— Ну, да. Нахальный такой, что ли…

— Проказник?

— Нет, не проказник, — Нора покачала головой. — Он был проказником, пока…

• Предыдущая
• 51/147
• Следующая