Вовка-центровой - Санфиров Александр - Страница 15

• Предыдущая
• 15/59
• Следующая

— Вовка, ты знаешь, — неожиданно серьезно сказал Мишка, — после того, как ты Графа побил, ты у нас считаешься самым здоровым. Меня тут раньше Генка Чернов все подлавливал и колотил, если я вовремя не удеру. А когда про тебя узнал, начал за руку здороваться, все спрашивает, когда ты в софроновскую кодлу пойдешь. Вот было бы здорово! — добавил он мечтательно. — Меня бы тогда тоже зауважали.

— Забудь, — жестко ответил Вовка, — никаких кодл не будет, ты что, вором хочешь стать? Узнаю, что корешишься с такими обалдуями, сам, без бати тебе плюх навешаю.

— Да это я так, думаю просто, — поспешно ответил Мишка, — а все-таки здорово, — добавил он мечтательно, — вон Чернов так плюется, цикает на два метра, самокрутки курит и никого не боится, потому что кодла за ним, кепка у него тоже клевая, нам бы купили такие, а то все тюбетейки носим. А стрижка у него какая — полубокс, а нас-то в парикмахерской налысо стригут.

На этом их диалог на некоторое время прекратился, потому что в конце улицы показались родители. Отец вез тачку с прополосканным бельем, а рядом с гордым видом шла мама.

«Да уж, — мелькнула мысль у Вовки, — действительно, может гордиться, муж прошел всю войну и пришел домой без единой царапины, когда вокруг сирот полным-полно, и сейчас вдовы смотрят на нее из-за занавесок. И сегодняшняя гостья не зря сюда бегает, а она-то ее как раз зря привечает».

— Ну что, сынки, у вас всё сделано? — спросил батя.

— Конечно, — гордо заявил Мишка, — мы даже не перекуривали ни разу. Густера в рассоле в ушате придавлена, рыба почищена и нарезана, можно уху сварить и пожарить.

— Отлично, — воскликнул отец. — Мишка тащи керосинку сюда, сейчас я ушицу забабахаю, пальчики оближешь! Вовка, давай помогай матери белье развешивать, и потом рыбу жарить. Люда, шкалик у тебя ведь есть в наличии?

Тут в разговор вступила мать.

— Паша, ты что несешь, кого белье просишь помогать развесить. Вовка так навешает, что потом в кучу всё не соберешь. Пусть лучше идет рыбу жарить, у него в этом году получается. А шкалик присутствует, не боись.

Тут все засуетились, Мишка вытащил керосинку во двор и унесся к картофельным грядкам, выкопать несколько картофелин. Отец между тем заливал керосин из огромной стеклянной бутыли в керосинку.

— Мать, — крикнул он жене, которая уже развешивала ветхое белье на веревке, — керосин-то заканчивается, на дне в бутыли осталось.

— Ну так что, — крикнула та в ответ, — наши обормоты пусть вместо футбола своего в очереди за керосином завтра постоят.

Мишкино радостное лицо сразу вытянулось.

— Вовка, — горестно шепнул он, — всё, завтра день пропал.

— Почему? — не понял тот.

— Так керосин три дня в неделю продают, там знаешь в лавке какая очередь, за продуктами столько не стоит народу. Пока бочку привезут, пока там бумажки всякие подпишут, потом только начнут продавать. Надо снова в пять утра, как сегодня, вставать, чтобы очередь занять. Если в девять придем, можно даже очередь не занимать, все равно не хватит.

— Да ладно, не писай, я встану, пойду за керосином, а ты потом пойдешь за продуктами, зачем нам вместе ходить, — предложил Вовка.

Мишка, лихорадочно дочищая картошку, заулыбался и сказал:

— Ну да, так лучше будет.

Со стороны бати, где на столике уже вовсю гудела керосинка, донесся нетерпеливый крик:

— Мишка, чего телишься, тащи картошку, вода уже закипает!

Вовка ушел домой, включил электроплитку и открыл настежь окна.

«Сейчас рыба будет жариться, не продохнуть будет», — подумал он. Налил на сковороду масла и, обваляв в сухарях куски леща, приступил к жарке.

Через час все семейство Фоминых торжественно восседало за столом.

В тарелках дымилась уха, пахнущая перцем и лавровым листом. Около бати стоял шкалик, на который он периодически с вожделением поглядывал.

Но тут в открытое окно они увидели, как к калитке, опираясь на палку, подошла высокая нескладная фигура.

Вовка тихо спросил у Мишки:

— Это кто?

— А это пьяница один, Никифор, он инвалид, что-то у него на войне случилось с головой, вроде контузило или еще что. Теперь вот ходит, побирается, его сколько раз хотели куда-то отправить, так он прячется, никто найти не может.

Между тем высокий человек, с окладистой седой бородой в старой прожженной шинели и мятой фуражке со снятой кокардой, продолжал молча стоять у калитки. Мать встала из-за стола, вытащила из газетницы старую газету, положила на нее кусок черного хлеба, сверху кусок рыбы и, закрыв еще одним куском черняшки, завернула.

— Вовка, иди, подай человеку, — сказала она.

Тот взял сверток и вышел из дома. Никифор, стоявший у калитки, без выражения смотрел на него. Когда Вовка подошел ближе, на него пахнуло таким знакомым запахом бомжа, что он чуть не представил себя где-нибудь на вокзале в Москве.

Но вот выражение лица этого нищего было совсем не такое, как у тех бомжей. Он смотрел так, как будто имел право требовать с них, с живых и здоровых, того, чего был сейчас лишен. Он с достоинством взял из Вовкиных рук газетный сверток, глянул на него, так, как будто знал какую-то истину, недоступную остальным, и, не говоря ни слова, пошел прочь.

Вовка посмотрел, как Никифор, тяжело опираясь на сучковатую палку, прошел дальше по улице, и вернулся в дом.

За столом его ждали, неловкое молчание нарушил отец. Он налил себе стопку и сказал:

— За все хорошее. — Потом залпом выпил.

Постепенно неловкость прошла, и за столом вновь воцарилась атмосфера выходного дня.

И тут батя с подколкой спросил:

— Вовка, сегодня опять на танцульки пойдешь, будешь слюни глотать со стороны?

Вовка укоризненно посмотрел на Мишку.

Но Павел Александрович сказал:

— На Мишку не поглядывай, он у нас кремень, это из моей бригады тебя парни видали, как ты вокруг площадки бродил и нос в щели между досками совал.

К батиному удивлению, сын нисколько не смутился.

— Папа, а ты что, меня отпустишь на танцы, да еще, может, денег на билет дашь? — спросил он, улыбаясь.

Озадаченный неожиданным ответом, батя почесал затылок.

— Ну, не знаю, так ты что, танцевать там собрался? Не боишься, что затопчут?

Тут в разговор вступила мама:

— Перестаньте дурью маяться, Паша, ты прямо как пацан сына подначиваешь. Сам же знаешь, он этого хулигана побил. Витька Графов, если его встретит, уж так просто не отпустит. Там и так каждые выходные драки. Пусть дома сидит.

— Да ладно, мама, — примирительно заговорил Вовка, — я и не собирался. Вот вечерком погоняем мяч немного, а потом, может, учебник почитаю.

— Ну вот это правильно, — заулыбалась та, — умную книгу почитать никогда не вредно.

После обеда Мишка удрал на улицу, а Вовка пошел в сарай ремонтировать козлы.

Затем он нашел место в тени за сараем и там, лежа на прохладной траве, слушал стрекот кузнечиков и размышлял о будущем.

«И что мне теперь делать? Хорошо, пойду на работу в завод, буду играть за заводскую команду. Мне пятнадцать лет, до взрослой команды самое малое два года, значит, за это время надо сделать всё, чтобы наша команда стала известной. Это уже сорок девятый год. А в пятьдесят втором мы проиграем югославам Олимпиаду.

Что, товарищ Фомин, попробуешь сделать так, чтобы Олимпиада была нашей? А для этого надо всего ничего, чтобы тебя заметили и взяли в сборную страны. Ну что же, как задача максимум пойдет, а как задача минимум — чемпионат мира, двумя годами позже. Ха — ничего себе задача минимум! Так, но придется не просто тяжело, а очень тяжело, не знаю, как буду справляться. Эх, судьба, судьба, а чем тебе еще, товарищ дорогой, заниматься? Тренером в ДСШ ты всегда успеешь стать. Нет! Надо попробовать взять от новой жизни всё, что только возможно. Интересно, завтра физорг уже с батей переговорит? — подумал он и улыбнулся про себя. — Надо же, Павла Александровича действительно воспринимаю уже как отца».

Но тут его размышления были прерваны.

• Предыдущая
• 15/59
• Следующая