Эльфдом (ЛП) - Спенсер Уэн - Страница 46

«Сама!» — Глаза Радости округлились, и она медленно закрыла руками сердце, как будто боясь, что оно выскочит из груди. — «Вы, вы мастер?!»

Масленка рассмеялся — «Нет, нет, я только наигрываю. Мозер — настоящий мастер. Ну же, сыграй со мной».

И она на всех порах помчалась подготавливать инструмент. Олиануни полностью охватывал Радость и выглядел как результат запретной страсти между ксилофоном и стальным барабаном. Диапазон звука перкуссионного инструмента был больше чем у пианино. Низкие ноты гремели грозовыми раскатами, а высокие звенели колокольчиками, и все это волшебно сочеталось со звуком Стратокастера.

Сложно представить, что кто-то мог назвать игру Радости просто приемлемой. Она сияла, молоточки превратились в два бешеных вихря. Разогревшись, она залихватски взмахивала молоточками на каждом витке мелодии и то и дело взвизгивала от восхищения. Он начал с со знакомых ей песен, которые подсмотрел в песеннике. Сперва он только надеялся, что она будет успевать за ним, но она обогнала его. Вдохновленный этим, Масленка переключился на любимые песни Звона Ветра — он явно научил Радость играть их.

Откликнувшись на звук их песен, на пороге появились все члены группы Нэканаин. Лвиный Зев принес с собой барабаны, Мозер — бас-гитару, а Шиповник — бутылку узо, и они по настоящему оторвались, закружившись в бешеном вихре эльфийской и человеческой музыки, который мог возникнуть только в Питтсбурге. Как всегда глубокий рык Мозера, переплетающего английский с жаргонным Низким Эльфийским, действовал как электрошок в сочетании с ангельским Высоким Эльфийским Шиповника. Под звуки их музыки народ начал заполнять спортзал.

Масленка радостно наблюдал, что в растущей толпе присутствовали все три расы, хотя они и держались особняком друг от друга. Легко отличимые по майкам с открытой спиной и взъерошенным коротким черным шевелюрам тэнгу заняли трибуны. Эльфы, выглядящие эфемерно даже облокачиваясь на швабры, сверкая вплетенными в волосы ленточками, остались стоять у дальней стены. Люди собрались толпой вокруг музыкантов. Они были неповторимы в своем разнообразии, как ракушки на морском берегу — низкие, высокие, худые и толстые, страшные и красивые, белые, черные, азиаты.

«Тебе надо было взять с них плату», — проорал Мозер, в то время как Радость и Львиный Зев выступили дуэтом, больше похожим на поединок в скорости.

«Они заплатили своим трудом», — прокричал в ответ Масленка.

«И никакой еды?» — надулся Мозер.

«Есть еда!» — из толпы вынырнула Тинкер, неся корзину, от которой разносился мясной аромат пирожков. Похоже, она захватила еды для всех — за ней шла длинная груженая корзинами вереница эльфов из Маковой Лужайки.

«Привет сестричка!» — Масленка дружески толкнул ее плечом. Тинкер ткнула его в ответ и улыбнулась. В футболке и шортах она выглядела почти как прежде несколько месяцев назад. За ней следовала ее пятерка телохранителей, по неведомым причинам на лицах всех красовались нарисованные кошачьи усы.

«Ты всегда была лучше всех». — Мозер закинул гитару за спину и выхватил корзину из рук Тинкер.

«Какую теперь?» — прокричал Масленка. Он был очень рад видеть Тинкер, но ее приход привел к определенным перемещениям в толпе зрителей. Все три группы сдвигались как можно ближе к ней, насколько это позволяла Рука. Он знал, что люди обижены на эльфов за то, что они «украли» их девочку. В глазах эльфов она представала могущественной доми, «собственноручно» завалившей дракона, которого не смог убить даже Принц Настоящее Пламя. Она пощадила тэнгу, и, судя по их взглядам, это много для них значило.

Но ни одна группа не хотела делиться Тинкер с остальными. Надо продолжать играть. Но Мозеру ничем не заплатили за выступление, кроме пищи, которую ему только что дала Тинкер.

«Спой кузине свою новую песню про нее», — сказал Мозер.

«Ты написал для меня песню?» — воскликнула Тинкер.

«Ублюдок», — проворчал Масленка Мозеру. Он не говорил ему, что эта песня про Тинкер, но в словах чувствовался ее дух.

Мозер отошел вместе с корзиной. — «Ты все равно сказал, что я искромсал весь текст!»

«Ты написал для меня песню?» — переспросила Тинкер. — «Ты еще ни разу не писал для меня песен».

Масленка написал целый ворох песен о Тинкер, но никогда никому не показывал их. В зависимости от настроения в текстах отражался то гнев, то любовь, то чрезмерная забота, и, как только творческий порыв сходил на нет, слова казались слишком опасными. Вдруг Тинкер подумает, что он всегда злится на нее? Насколько сильно она обидится (а она точно обидится) на выпады против ее эгоцентричного всепоглощающего любопытства — особенно после того, как ее отношения с Натаном закончились так печально? И упаси боги, чтобы она неправильно восприняла смысл его слов «залезь ко мне в кровать, обними меня, сделай так, чтобы все стало хорошо», которые он написал когда ему было десять, а ей шесть.

Тинкер пихнула его. — «И не смей отказаться, если ты продал ее Мозеру».

«Ладно, ладно, я сыграю». — Он продал эту песню, потому что в ней не было ничего такого — она не описывала их отношения. Однако, он сомневался, как Тинкер воспримет ее. Масленка наиграл мелодию, чтобы Радость могла познакомиться с ней. — «Но она изменяется, следи за ней и… импровизируй».

Радость рассмеялась и кивнула, ее глаза сверкали от счастья, на лбу блестели бисеринки пота.

Они начали с эпического дуэта Масленки и Шиповника на Высоком Эльфийском. Он пел о том, как атакуют и защищаются секаша, взмахивая гитарой в грубом подражании их движениям. Шиповник отвечала строчками о магических атаках и щитах домана, она элегантно показывала руками жесты, которыми доми взывает силе Магических Камней. А затем песня изменилась, сорвалась на Низкий Эльфийский, стала дикой и необузданной, рассказывая, как двое дали клятву помогать, охранять и любить друг друга. Двое связали свои судьбы, каждый готов во чтобы то ни стало защитить другого.

Тинкер стала пунцовой от смущения, и со слезами на глазах крепко держала Пони и Яростную Песню за руки.

Похоже, она не в обиде на него. Когда они во второй раз затянули припев, все эльфы поддержали бас Масленки восторженным ревом.

Он причислял себя к Клану Ветра не только потому, что Ветроволк любил Тинкер, хотя это тоже имело большое значение. Он считал себя частью Клана Ветра, потому что все члены этого клана открыли свои сердца для его кузины и приняли ее целиком и полностью, а она отвечала им любовью. Секаша готовы умереть за нее, а она — за них, и поэтому он тоже принадлежит Клану Ветра.

Может быть, это и есть ключ к уменьшению напряжения между расами. Музыка только слабо отвлекала зрителей от их враждебности друг к другу. Слова не объединяли их. Что же он мог использовать? Что заставит их почувствовать себя частью единого целого? Их объединяла только Тинкер.

Масленка громыхнул «Годзиллой Питтсбурга». С первого взгляда связь чисто инструментальной композиции с Тинкер была и не видна. Однако толпа распознала пафосный размах мелодии. Масленка подумал о всех других песнях, которые он написал для Тинкер. Как и в «Годзилле» их сокровенный смысл был скрыт от чужих глаз и ушей. Те, кто действительно хорошо знакомы с Тинкер, увидят ее в мелодии, но эта толпа не знала ее по настоящему — их образ Тинкер состоял из переплетения надуманных историй.

Какие песни могут показать Тинкер? Песни о гонках на ховербайках пришли на ум сами собой, она же, можно сказать, создала этот спорт.

Он только затянул лирическую «С головой в небеса» о прыжках на гоночном треке Чанга, когда увидел, как Тинкер то и дело совершает партизанские набеги на слушателей, разрисовывая им лица. Смущенный и удивленный он наблюдал, как она зигзагами носится по залу, хватает то одного, то другого, наклоняет их до своего полутораметрового роста и с молниеносной скоростью рисует кошачьи усы на лицах. Она набрасывалась на эльфов, тэнгу, людей, казалось бы, не особо выбирая жертву для атаки, но после дюжины нападений он осознал, что она кружит по расам, уравнивая количество разрисованных. Самым странным было то, что она как специально игнорировала любого, кто обращал на нее внимание, выхватывая только тех, кто был сосредоточен на музыке. Результатом ее деятельности стала растущая толпа смущенных разрисованных слушателей, осторожно трогающих лица и не уверенных в том, что Тинкер сотворила с ними.