Стихотворения и поэмы - Маркиш Перец Давидович - Страница 33

Враг гонит пред собой стада овец колхозных,

Чтобы под их прикрытьем подползти

И новым натиском обрушиться нежданно,

Дома и улицы огнем испепели.

Свинцом перепахал повсюду он баштаны,

Телами детскими засеял все поля.

Ордами танков он меж древних скал протопал,

Где ветер и орлы, где горных гнезд не счесть.

Но к ночи тополи домчались в Севастополь

И принесли ему тревожащую весть.

И встали перед ним, и вытянулись гордо,

И тихо молвили листвой своих вершин:

«Иссякнуть может ли луч солнца животворный?

И высыхает ли простор морских глубин?»

Пожар над городом метался исступленно,

Снаряды воющие мчались издали,

Но никогда еще акации и клены

В горящем городе так пышно не цвели.

2

Росой обрызганы вершины гор и тропы,

Долины словно замертво легли.

Вели их оживить прибою, Севастополь,

И тополям твоим оружье взять вели.

Сады склоняются в тревоге постоянной

С мольбой безмолвною к земле, чтоб сберегла

От бурь неистовых, от буйных ураганов,

От стали воющей, сжигающей дотла.

Всё небо затянул зловещий дым пожаров,

Густые облака проносятся вдали.

Где бродят крымские несчетные отары?

Куда угнал их враг из солнечных долин?

Он в третий раз идет на приступ исступленный,

Он в третий раз ведет свои оравы в бой,

Но остаются здесь навеки батальоны,

Не погребенные, не скрытые травой.

В расщелинах меж скал их осень схоронила,

Зима их вьюгами и снегом замела,

А вешних вод стремительная сила

Из щелей выплеснула мертвые тела.

Но трижды умерев средь каменных уступов,

В звериной ярости враг ищет вновь тропу

И вновь шагает он по грудам стылых трупов,

Не удостоенных пристанища в гробу.

Взбешенный, ищет он проход на Севастополь,

Он рвется к городу, истерзанный, в крови,

И танков табуны хотят пройти галопом,

Чтобы стальной броней прибрежье раздавить.

Но черноморцы здесь стоят на страже,

И каждый куст, и каждый выступ скал...

Не дать пройти стальной лавине вражьей

Спокойно комиссар отряду приказал.

3

Акаций аромат сквозь горький дым пожаров

Плывет и зыблется на улицах сквозных.

Стройны, как тополи, явились к комиссару

Пять моряков, пять черноморцев молодых.

И море знает их, и черноморский берег:

Перед врагом они не дрогнут никогда.

Так пусть же комиссар им эту честь доверит —

И танков не пройдет ревущая орда.

Не посрамят они матросского бушлата

И, если смерть придет, не дрогнут перед ней...

Неслись над городом обрывки туч косматых,

И море Черное листало книгу дней,

Читая летопись сражений на просторе

О краснофлотцах, защищавших от врага

Безбрежность синюю родного Черноморья

И неприступные морские берега.

Еще не замер гром и гул минувших схваток,

Когда гигантские сшибались корабли

И бились грудь о грудь и, пламенем объятый,

В морскую бездну опускался исполин.

Кивает море морякам волной державной.

Белеют паруса, как крылья мотыльков.

Простились с палубами юноши недавно

И с колыбелью зыбкою крутых валов.

Как сыновей, она их вынесла на берег

И не покинет их на суше никогда.

Так пусть же комиссар им эту честь доверит —

Сойтись в бою с врагом и отразить удар.

И тихо комиссар им пожелал победы,

И каждому из них он крепко руку жал.

С сердитой нежностью смотрело море вслед им,

С любовной гордостью их берег провожал.

4

Взлетели чайки ввысь, в простор голубоватый,

И замерли на миг, дыханье затая.

Пять моряков готовили гранаты,

Пять моряков готовились к боям.

Как на качелях, шевеля чуть-чуть крылами,

Висели чайки в солнечной дали.

Пять моряков прощалися с друзьями,

Пять моряков простились и пошли.

Еще кружилась долго стая чаек белых,

На солнце крыльями сверкая в вышине.

Пять моряков взошли на сопку смело

И залегли среди утесов и камней.

Их море осеняло ясною лазурью,

И веяло от них бесстрашием его.

Когда на лес могучий налетает буря,

Не борется ли с ней отдельно каждый ствол,

Чтоб замертво не рухнул, не простерся

Поверженным во прах массив лесной?

И в час опасности пять смелых черноморцев

Клянутся солнечным горам страны родной,

Потокам, что с вершин сбегают дальних,

И виноградникам в цветенье золотом,

И стройным тополям, задумчиво-печальным,

Клянутся встать заслоном пред врагом.

Отбросил Чатырдаг туманную завесу,

Яйла с груди своей срывает облака,

И залегли пять моряков среди отвесов,

Забушевало пламя среди скал.

5

Стоит, пылая, осажденный Севастополь,

Открыт ветрам, на светлом берегу,

Любая ветвь и каждый камень сопок

Подходы к городу безмолвно стерегут.

На раны города ложится нежный пух там,

И под ласкающим дыханьем ветерков

Стоит видением чудесным он над бухтой,

Овеян славными легендами боев.

Не внемлет он пальбе и гулу самолетов,

Не могут ослепить его огонь и дым.

Как будто по волнам истории плывет он

И книга всех судеб открыта перед ним.

Он смотрит пред собой, грядущее разведав.

Просторы зыблются в пыланье огневом.

Он видит моряков — сынов, отцов и дедов,

Что бились некогда и бьются за него

Не только ядрами, снарядами и миной,

Но силой верности, могучей, как гранит.

И тополя стоят, как полные кувшины,

И, пенясь в воздухе, с акаций цвет летит.

Над головой его мелькают тени свастик,

Несется долгий вой стервятников стальных.

Дома израненные рвут они на части

И рушат всё вокруг. Но он не слышит их.

Лишь клятву сыновей — матросскую присягу —

В далеких выстрелах всем сердцем слышит он:

«До самого конца не отступать ни шагу!

Разить врагов, пока есть хоть один патрон!»

А буйная весна цветет неукротимо,

И о сражениях над светлой гладью вод

Потомкам некогда расскажут горы Крыма

И море Черное в гекзаметрах споет.

6

Четвертый день они удерживают сопку;

И бой четвертый день грохочет и бурлит.

Здесь к Севастополю проход захлопнут,

Здесь к Севастополю путь наглухо закрыт.

Четвертый день они удерживают сопку,

А танки всё ползут, как черные валы,

Но каждый выстрел перед ними роет пропасть,

Едва покажутся они из-за скалы.

Уже их семь идет, деревья подминая,

За ними двадцать наползают, словно мрак.

Оружие к груди, как друга, прижимая,