Сказочные самоцветы Дагестана - Назаревич Ф. А. - Страница 39

• Предыдущая
• 39/41
• Следующая

Волк и медведь заворчали: «Что это ханская жена в самую жару рожает?»

– Благодарение богу, – отвечает лиса, – у хана три жены; на этот раз родились двойняшки, меня зовут дать имена.

– Что ж это такое, – ворчат звери, – мы целый день работаем, а ты только имена даёшь. – Но что ж поделаешь, раз зовёт хан, значит надо идти.

Пошла лиса домой, доела мёд, закончила урбеч, подчистила всё языком – капли не оставила.

– Ну как, – спрашивают волк и медведь, – придумала имена для близнецов?

Лисице досадно, что на этот раз ей мало досталось, и она сказала:

– Лопнуть бы этому хану! Такой малости и имя не придумаешь, Подчис-точками назвали.

Работали волк и медведь до вечера, лиса возле них вертелась, – настало время возвращаться домой. Идут волк и медведь, устали, говорят: «Вот сегодня самое время за наши запасы приняться». Вошли в дом, а кувшины пусты.

– Это ты съел! – кричит волк медведю.

– Нет ты! – рычит медведь.

Начали они спорить, а лисица мирит друзей и говорит:

– Всё равно тому, кто съел столько масла, мёду и урбеча, это на пользу не пойдёт. Обязательно с животом что-нибудь случится. Давайте пока спать, а утром по следу найдём.

Согласились волк и медведь, заснули, а лисице никак не можется – болит у неё живот и болит. Встала она, полежала возле медведя, оставила след, а возле себя вытерла всё почище, потом полежала возле волка и заснула.

Просыпается утром, видит – волк и медведь дерутся. «Это ты всё съел!» – кричит один. – «Нет, ты!» – рычит другой.

Лисица видит, что волк и медведь теряют последние силы и смеётся: «Волк и медведь подрались, – говорит,– а лисица весь мёд съела».

– Так это ты, обманщица, заставила нас драться, – опомнились волк и медведь, да было поздно – лиса выскочила из дому и бежать! Волк и медведь погнались за нею, а догнать не могут.

Лиса добежала до мельницы, кричит мельнику: «Берегись, тебя идут убить люди, которых ты обманул при помоле зерна!» Мельник испугался и спрятался за жернов. Лиса пустила воду на колесо, жернов завертелся и придавил мельника.

Лиса стала мельником, съела все, что было на мельнице, и до сих пор живёт, обманывает людей.

Медленно поднимается в гору арба. Скрипят, переваливая через кочки, огромные деревянные колеса.

Сулейман сидит впереди, спиной к буйволам, придерживая у плеча хворостинку. Он сидит, покачиваясь. Вокруг него постукивают кувшины с водой, накрытые сверху зелеными прохладными листьями лопуха. Поодаль, прикорнув на задке арбы, сидят перед ним рядышком маленькая рыжеволосая девочка в красном платье и мальчик лет тринадцати. Мальчик иногда привстает и, хватаясь рукой за войлочную шляпу, покрикивает через голову Сулеймана на буйволов. Буйволы идут, еле-еле переступая ногами. Тишина и солнце. Синее высокое небо стоит над горами без единого облачка…

…Случилось так: с утра все колхозники вышли дожинать труднейший участок на косогоре. Там, куда, петляя, ведет дорога, почти на отвесном склоне горы, уродилась высокая, в рост человека, кукуруза. Её убирают в первую очередь, потому что дикие кабаны из соседнего леса повадились пастись на этом поле. Колхозники вышли с семьями. В ауле остались одни старики.

И вот, когда Сулейман, скучая и не находя себе занятия, направлялся с внучкой к верхней аульской площади, их догнала арба… Ничего не случилось! Мальчик вез жнецам на косогор воду, и при виде его Сулейману вдруг захотелось быть со всеми, подышать лесным воздухом, послушать, звякание серпов и хруст срезаемой кукурузы, посидеть на снопах, покуривая и подавая советы молодежи. (Или, может, его увлекло уютное желание трястись на арбе в этот наполненный покоем урожая солнечный день?..)

Как бы там ни было, Сулейман остановил арбу и, запросто посадив внучку, деловито взял у мальчика хворостинку.

…Арба поднимается в гору. По обе стороны Сулеймана, медленно скрипя, поворачиваются огромные колеса. Сулейман сидит, надвинув папаху на лоб (от этого над глазами получается некая иллюзия тени). В кувшинах плещется вода. Водяные капли сверкают на зеленых листьях лопуха и, вздрагивая, скользят вниз. Сулейман смотрит на детей дружелюбно. В прищуре его глаз дремлет весёлая, мирная и немного ироническая усмешка, – А потом, – говорит он, глянув в упор на девочку (девочка смотрит на него большими круглыми глазами),– потом кабан схватил свою отрубленную ногу, ковыляя, добежал до дома и крикнул на весь лес: «Хорт, хорт! Давайте убьём этого Мама-Ажая. От него житья нам нет!»

– А Мама-Ажай не испугался? – спрашивает девочка, заикаясь.

– О! – говорит Сулейман равнодушно: – Мама-Ажай ведь самый храбрый из всех объездчиков. Зачем ему пугаться. Он в это время сидел себе на горе, ел дыню и думал: «Пускай, пускай дураки!..»

– Другого же такого объездчика, как ваш Мама-Ажай, ни в одном колхозе нету, – вставляет мальчик многозначительно.

– Правильно, – говорит Сулейман, в знак одобрения кивнув головой – Ну вот. Собрались теперь кабаны в лесу: что делать? Как избавиться от Мама-Ажая? Думают, думают – никто ничего не может придумать. Позвали лису…

Сулейман, важно протянув руку вперед, смотрит на нее, прищурясь, свысока.

– В бархатных рукавицах, – говорит он вдруг, оттопырив усы. – Бархатные рукавицы лиса украла у нашей старухи… «Лиса, – сказал кабан, – пожалуйста, посоветуй нам, что делать с этим Мама-Ажаем. Мама-Ажай днём и ночью сидит в поле, у Мама-Ажая – ружье, Мама-Ажай – у-у-у, какой нехороший, злой хуруз!» – «Да, да!» – подтвердили кабаны, а главный кабан показал ещё свою отрубленную ногу, которую он вот так держал под мышкой. «Хорошо, – сказала лиса, – только за совет вы отдайте мне эту ногу», – «Не отдам», – сказал кабан, подпрыгнув. «Отдай! – сказали кабаны, – на что тебе отрубленная нога?» – «Ну, хорошо, отдам», – сказал кабан и отдал лисе ногу.

Теперь лиса взяла эту ногу, понюхала, понюхала, покушала и, облизнувшись, сказала: «Позовите мышку!»

– А мышка ничего не сделает, – говорит девочка с радостью. – Мышка же маленькая-маленькая… Вот такая! (Она показывает свой мизинец.)

Мальчик понимающе взглядывает на Сулеймана и, прикрыв рот рукавом, отвернувшись, фыркает.

– Ничего, – говорит Сулейман важно, – мышка тоже, если захочет, может укусить. Она же очень хитрая! Ну вот. Пришла, значит, мышка; на животе сито для просеивания муки, сама худая, худая. «Салам-алейкум, мышка!»

– «Алейкум-салам, лиса!» – «Мама-Ажай тебе тоже надоел?» – «Валла, лиса, Мама-Ажай мне тоже надоел». – «Хорошо. В таком случае ты прогрызешь этому Мама-Ажаю чарыки, чтоб он остался босиком. Он тогда не будет бегать днем и ночью вокруг поля!» – «Да, да!» – обрадовались кабаны.

Но мышка заплакала, подняла своё сито вверх и показала всем. Там вместо зёрен болтались беленькие крошки ее сломанных зубов. «Я уже прогрызала не раз», – сказала мышка.

– Ай, лиса, ай, лиса! – Сулейман взмахивает руками. – Если б это было старое время, когда Мама-Ажай работал у Абакар-хана. Абакар-хан, конечно, не дал бы ему новых чарыков, но теперь он колхозник, и колхоз каждый раз даёт ему новые…

«Что делать, лиса? Что делать?» – закричали кабаны разом, посмотрев на лису.

А лиса подумала и сказала: «Позовите осла!»

– А осёл ничего не сделает, – говорит девочка.

– Откуда ты знаешь? – спрашивает Сулейман с неожиданным равнодушием. Ему уже наскучило рассказывать, и он, подняв голову, смотрит поверх девочки на остающуюся позади арбы безлюдную дорогу.

Проходит минута. По-прежнему лениво плетутся буйволы, еле-еле переступая ногами. На рукаве Сулеймана оседает белая пыль. Хворостинка, съезжая с плеча в сторону, цепляется за колесо. Сулейман, забывшись, молчит…

– А потом? – спрашивает девочка с нетерпением. – Позвал осла, а потом?

– Гей, – говорит Сулейман, очнувшись (это относится к буйволам).

И немного спустя, взглянув на девочку, рассказывает дальше:

• Предыдущая
• 39/41
• Следующая