Сказочные самоцветы Дагестана - Назаревич Ф. А. - Страница 40

• Предыдущая
• 40/41
• Следующая

– Пришел осёл, на шее торба с ячменем. «Салам-алейкум, осел!» – «Алейкум-салам, лиса!» – «Ты знаешь, зачем тебя позвали?» – «Когда скажешь, тогда узнаю». – «Надо, чтоб ты откусил ухо Мама-Ажая».

– Осёл же не кусается, – говорит девочка.

– А этот осёл кусался, – отвечает Сулейман, раздражаясь и вытаращив глаза. Он делает серьезное лицо, и некоторое время выжидающе смотрит на девочку.

Но девочка не вступает в спор, и Сулейман, успокоившись, продолжает дальше:

– Ну вот. Откусишь ухо сыну Мама-Ажая – и чтоб Мама-Ажай забыл хоть на два дня, пока поедет к главному доктору, о колхозных полях.

– Осёл заплакал, – продолжает Сулейман, делая гримасу. – «Пожалуйста, не говорите так, – сказал осёл, утирая слезы. (Сулейман перечисляет по пальцам.) – Кто раньше таскал керосин в кооператив? Осёл таскал! Кто раньше таскал брёвна по сто пудов? Осёл таскал! Кто раньше до колхоза таскал мешки с мельницы? Осёл таскал! Теперь всё это делает афтанабиль! Оставь, лиса! От этих слов мне плакать хочется». – И, сказав так, осёл пошел домой, на ходу кушая из торбы свой ячмень и помахивая хвостом.

«Хорт, хорт! – закричал тогда сердито главный кабан. Он прыгал около лисы на трёх ногах. – Что делать с этим Мама-Ажаем? Отвечай, лиса, ты съела мою ногу!»

Сулейман умолкает.

– Лиса крепко задумалась… – говорит он мрачно и задумывается сам.

Арба проходит под деревом. По лицу Сулеймана скользят кружевные тени ветвей. Покачиваясь и прищурив глаза, он молча, безразлично смотрит вдаль.

Дерево растет на каменистом обрыве у дороги, и за ним, далеко внизу, в глубине ущелья, виднеется мельница. Около мельницы белеет на лугу стайка гусей, в стороне лежат два плоских круга: очевидно, недавно сменённые старые жернова. Гуси, друг за другом, идут мимо жерновов к мосту. Под мостом сверкает обмелевшая река. Женщина, одетая в тёмное, нагнувшись, развешивает на низких перилах моста свежевыстиранный ковёр. Ковёр ярко-красный.

– Позовите медведя! – вскрикивает Сулейман, вдруг грозно глянув на детей.

Дети от неожиданности цепенеют.

– «Позовите мне медведя! – крикнула лиса. – Мы попросим медведя, чтобы он ночью украл с мельницы один жернов и поднял его на гору. Этот жернов мы все вместе покатим на голову Мама-Ажая, когда Мама-Ажай утром будет проходить по дороге».

Кабаны обрадовались, запрыгали, заплясали, стали звать медведя: «Медведь, медведь – сюда!»

И вот бежит медведь, а на голове якро-красная феска. Зонк, зонк, зонк, – бежит медведь и машет феской: «Салам-алейкум, лиса! Что прикажешь?..»

Но Сулейману не удается закончить сказку. В эту минуту, внезапно выскочив из-за его спины, на дороге появляется всадник, и Сулейман вскидывает взгляд на него. Всадник едет с поля. Он держит под мышкой большую вязанку свеженакошенной травы и сидит на коне без седла, в пыльных сапогах.

– Мама-Ажай! – вскрикивает Сулейман, рванувшись с места. – Тьфу! дался мне этот Мама-Ажай… Хас-Булат!

Всадник оборачивается и, придержав коня, с любопытством смотрит назад, на Сулеймана.

– Ба! Сулейман-холо! Разве, кроме тебя, больше некому было съездить за водой?

Сулейман нетерпеливо взмахивает ладонью и спрыгивает с арбы.

– Как там, на поле? – спрашивает он, оставаясь стоять, в то время как арба медленно продолжает двигаться дальше.

– Хорошо, Сулейман-холо. К вечеру кончат.

– Вот тебе на! Там же работы было на два дня!

– Хо! – говорит всадник, улыбаясь. – Оказывается, мы не рассчитали. Как налегли с утра всем колхозом, так, веришь ли, одни зайцы разбегались во все стороны! Ей-богу!

Сулейман достает из нагрудного кармана недокуренную самокрутку.

– Хм, – говорит он, качнув головой. – Хорошо вышло. А как там сыновья того самого старого Сулеймана, что живёт в нашем ауле?

Всадник смеётся, наклоняясь в сторону, чтобы удержать равновесие. (Руки его заняты.)

– Багаудин и Мирза-Юсуф работают на спор, – говорит он весело, – чья бригада лучше.

Сулейман облизывает самокрутку.

– Ну, и что же?

– Пока впереди Багаудин.

Сулейман переминается с ноги на ногу и вдруг, хмуро подняв глаза на всадника, кивает головой.

– Поезжай, – говорит он строго, – тебе пора ехать. Потом он отворачивается и, чиркнув спичкой, согнувшись, закуривает, держа хворостинку подмышкой.

Всадник трогает коня. Работая ногами и причмокивая, он, прежде чем отъехать, несколько раз украдкой оглядывается на Сулеймана, но тот больше не проявляет к нему никакого интереса, и всадник в недоумении уезжает.

Закурив, Сулейман выпрямляется во весь рост. Арба за это время ушла далеко. Девочка и мальчик, сидя на своих местах, на задке арбы, с любопытством смотрят назад, на Сулеймана. (В том месте, где недавно перед ними сидел Сулейман, темнеет в зелени круглое пустое гнездо.) Впереди крутой перевал, за которым уже начинаются лес и поля…

Постояв немного, Сулейман вдруг передвигает папаху со лба на затылок и порывается вперед.

Он догоняет арбу и некоторое время молча шагает за колесом, думая о чём-то своем.

– А потом? – спрашивает девочка, пристально глядя на Сулеймана. – А потом что?

Сулейман оглядывается и с минуту непонимающе, странно смотрит на девочку.

– А потом, – говорит он, вдруг весь просияв, – потом, видишь ли, прибежал заяц и сказал: «Дураки, вы здесь спорите, а там давно уже убрали кукурузу, и Мама-Ажай переселился из шалаша в аул. Кончай базар!»

– Мму! – говорит девочка обиженно. – Скажи еще, деда! А медведь!

– Медведь? – переспрашивает Сулейман изумленно. – Какой медведь? Ах, да!.. Медведь, что же! Он потихоньку ночью подкрался к мельнице и, став на цыпочки, посмотрел в окошко. А там что делалось! Кружились жернова, тарахтел тинтириш (дощечка на горских мельницах, которая, подпрыгивая над жерновом, регулирует падение зерна), мельник Ахмед бегал от жернова к жернову, весь белый, в мучной пыли; по желобку сыпались зёрна, шумела вода, – ппа! ппа! Что там творилось!.. А потом старуха сделала из муки большой сладкий белый чурек и, разделив его пополам, дала одну половину моей девочке: «На, кушай!» – а другую – мальчику. Вот!

Сулейман заговорщически подмигивает мальчику и, пропустив мимо себя арбу, смотрит вдаль на вершину перевала. Оттуда уже спускаются первые арбы, нагруженные доверху кукурузой. Они идут вереницей друг за другом, тяжело поскрипывая и покачиваясь. Сулейман смотрит, стоя посреди дороги, притенив глаза рукой, в которой зажата дымящаяся папироса. Хворостинка торчит из-за его спины, подобно пике. Он смотрит щурясь… Небо безоблачно и сине-сине, как в сказке…

Вот однажды зимой один телёнок ступил на лёд и, поскользнувшись, упал. Это увидел мальчик наш (такой-то – вставляется имя того, кому рассказывают сказку).

– Телёнок, телёнок, – спросил он, – ты очень силён или не очень?

– Если б я был силён, мой мальчик, разве лёд меня свалил бы? – ответил телёнок.

Мальчик обратился ко льду:

– Лёд, лёд, а кого ты сильней?

– Если б я был силён, мой мальчик, разве солнце меня растапливало б? – ответил лёд.

Мальчик обратился к солнцу:

– Солнце, солнце, а ты сильней всех?

– Если б я было сильней всех, то разве туча закрывала б меня?

Мальчик обратился к туче:

– Туча, туча, ты сильнее всех?

– Если б я была сильнее всех, то разве рассыпалась бы мелким дождем?

Мальчик обратился к дождю:

– Дождь, дождь, ты сильнее всех?

– Если б я был сильнее всех, разве земля поглощала бы меня?

Мальчик обратился к земле:

– Земля, земля, значит, ты сильнее всех?

– Если б я была сильнее всех, разве на мне росла бы трава?

Мальчик обратился к траве:

– Трава, трава, ты сильнее всех?

– Если бы я была сильнее всех, разве меня съедали бы овцы.

Мальчик обратился к овцам:

– Овцы, овцы, вы сильнее всех?

– Если б мы были сильнее всех, разве нас гонял бы пастух?

• Предыдущая
• 40/41
• Следующая