Красная площадь - Смит Мартин Круз - Страница 58

• Предыдущая
• 58/94
• Следующая

Теперь, когда Аркадий огляделся, он увидел, что зонт в действительности был маскировкой, полосатой тканью, обтягивавшей трехметровую спутниковую антенну. Стол, на котором размещалась антенна, был прочно закреплен в земле.

– Неплохо придумали насчет сапог, – сказал Майкл.

– Я достаточно долго проработал на радио, чтобы знать, что лучше подстраховаться, чем потом жалеть, – ответил Гилмартин и, обратившись к Аркадию, добавил: – Я проработал на радио тридцать лет, пока не понял, что не туда идем. Понял, что нужна отдача.

– Томми, – напомнил ему Майкл.

– Ах да! – Гилмартин уставился на Аркадия. – Как в средневековье, Ренко. У нас и в прошлом были неприятности. Убийства, взломы, бомбы. Несколько лет назад вы взорвали нашу чешскую секцию. Пытались убить шефа румынской секции у него в гараже. Убили электротоком одного из наших лучших русских авторов. Но мы не потеряли ни одного американца. Даже тогда, когда все знали, что мы работаем на ЦРУ. В доисторические времена. Теперь нас финансирует Конгресс.

– Мы частная корпорация, – вставил Майкл.

– Кажется, зарегистрирована в штате Делавэр. Хочу сказать, что мы не тайные агенты.

– Томми был безобидным парнем, – сказал Майкл.

– Самым безобидным, каких я только встречал, – добавил Гилмартин. – Кроме того, считается, что время крутых мер кончилось. Тогда что вы, советский следователь, делали с Томми в ту ночь, когда он погиб?

Аркадий ответил:

– Томми интересовался историей войны с Гитлером. Он расспрашивал меня о людях, которых я знал.

– Это не все, – бросил Гилмартин.

– Далеко не все, – согласился Майкл.

– Станция, как семья, – сказал Гилмартин. – Мы следим друг за другом. Я хочу знать всю неприкрашенную правду.

– Например? – спросил Аркадий.

– Связано это с сексом? Не между вами и Томми. Были в этом деле женщины?

Майкл уточнил:

– Директор хочет знать, если Вашингтон покопается в белье Томми, найдет ли он грязь?

Гилмартин сказал:

– Им не важно, что проституция разрешена в Германии. Американские стандарты устанавливаются в Америке. Даже намек на скандал у нас всегда влечет за собой поток обвинений в коррупции и расточительстве.

– И сокращение финансирования, – добавил Майкл.

– Я хочу знать все о том, что вы с Томми делали прошлой ночью, – сказал Гилмартин.

Аркадий чуть помедлил, подбирая слова.

– Томми приехал в пансион, где я остановился. Мы говорили о войне. Немного погодя я сказал, что хотел бы побыть на воздухе, так что мы сели в его машину, чтобы проветриться. Около шоссе мы увидели группу проституток. Там я покинул Томми, и он один поехал обратно в город. По дороге он попал в аварию.

– Занимался Томми сексом с проституткой? – спросил Гилмартин.

– Нет, – солгал Аркадий.

– Разговаривал ли он с проституткой? – спросил Майкл.

– Нет, – снова солгал Аркадий.

– Разговаривал ли он с какими-нибудь русскими, кроме вас? – спросил Майкл.

– Нет, – солгал Аркадий в третий раз.

– Почему вы расстались? – спросил Гилмартин.

– Потому что я хотел познакомиться с проституткой. Томми не захотел ждать.

Майкл спросил:

– Как вы вернулись в Мюнхен?

– Меня подобрал полицейский на обочине.

– Печальный случай для города, – заметил Гилмартин.

– Томми ни в чем не виноват, – убеждал Аркадий.

Майкл и Гилмартин молча обменялись взглядами – это был целый диалог. Потом директор поднял глаза и стал разглядывать небо.

– Шито белыми нитками.

– Если Ренко будет держаться этой версии, не так уж и плохо. В конце концов, он русский. Не будут же тягать его целый год. А потом учтите, что Томми ехал на восточногерманском «Трабанте», не очень надежной машине. На этом и будем стоять: машина оказалась ловушкой, – Майкл похлопал Аркадия по спине. – Возможно, вы чудом остались в живых.

– Потеря Томми, должно быть, большой удар, – сказал Аркадий Гилмартину.

– Точнее, личная трагедия. Он был не из тех, кто принимал решения. Исследовательская и переводческая работа, так ведь?

– Да, сэр, – ответил Майкл.

– Хотя и очень важная, – поспешил добавить Гилмартин. – Майкл знал русский лучше моего. Думаю, было бы справедливым сказать, что без наших умелых переводчиков русские сотрудники передрались бы между собой.

Внимание Гилмартина отвлекли другие заботы. Он показал кусачками на незавинченные болты, закатившиеся в складку схемы.

– Понимаете что-нибудь в спутниковых антеннах? – спросил он Аркадия.

– Нет.

– Боюсь, что при монтаже что-то поставил не так.

– Сэр, мы подумаем, как закрепить ее от ветра, проверим, проходит ли сигнал и не поврежден ли кабель, – заверил Майкл. – А так, кажется, сделано отлично.

– Ты так думаешь? – успокоившись, Гилмартин отошел назад, чтобы получше рассмотреть сооружение. – А знаете, будет еще убедительнее, если вынести стулья, и пусть люди сидят под зонтиком.

– Сэр, я не уверен, что вы действительно хотите, чтобы под микроволновым приемником пили пепси.

– Нет, – ответил Гилмартин. И почесав подбородок кусачками, добавил: – Разве только соседи.

Стас жил один… и не один. Находясь в прихожей, нельзя было не коснуться локтем Гоголя и Горького. В стенном шкафу обитали поэты от Пушкина до Волошина. Возвышенными думами Толстого были заполнены полки над шведской акустической системой, лазерным проигрывателем и телевизором. Всюду лежали горы годовых подшивок газет и журналов. «Малейшая оплошность, – подумал Аркадий, – и можно погибнуть под лавиной устаревших новостей, музыки, фантастики и романтической литературы».

– Мне не нравится считать это беспорядком, – сказал Стас. – Предпочитаю считать это полнокровной жизнью.

– Похоже на полнокровную жизнь, – согласился Аркадий.

– Чего не хватает в гостиницах, – заметил Стас, – так это души.

Лайка села у двери. Аркадий почти не видел ее глаз, скрытых под лохматой шерстью, но чувствовал, что она следит за каждым его движением.

– Благодарю, но мне нужно кое-куда съездить, – сказал он.

Оставшуюся после визита к директору радиостанции часть дня Аркадий следил за домом Бенца. Теперь уже смеркалось, и в комнате было почти темно. Он решил ездить на метро до закрытия или купить дешевый билет на первый утренний поезд и ожидать его на станции. Таким образом он станет скорее мигрантом, нежели бродягой. Он зашел к Стасу, чтобы только забрать вещи.

Из головы Аркадия никак не выходил один вопрос. Он напрашивался сам собой, и в конце концов Аркадий не удержался:

– А где остановился Макс?

– Не знаю. Выпьем на дорожку, – предложил Стас. – Кажется, тебе предстоит долгая ночь.

Не успел Аркадий возразить и, обойдя собаку, выйти за дверь, как хозяин сбегал на кухню и вернулся с двумя стаканами и запотевшей бутылкой водки.

– Мечта! – воскликнул Аркадий.

Стас плеснул по полстакана.

– За Томми.

От холодной водки у Аркадия на мгновение сжалось сердце. На Стаса алкоголь, казалось, никак не подействовал: он был словно хрупкая тростинка, которой не страшно наводнение. Он снова наполнил стаканы.

– За Майкла, – предложил Стас, – и за змею, которая его укусит.

Аркадий выпил и за это и поставил стакан на стопку бумаг подальше от Стаса.

– Просто любопытно. Ты изо всех сил стараешься насолить американцам. Почему они тебя не выгоняют?

– Немецкий закон о труде. Немцы не хотят держать иностранцев на пособии. Поэтому если у тебя есть работа, то тебя практически невозможно уволить. На станции проводятся собрания американской администрации и русского персонала. По закону протоколы составляются на немецком языке. Американцы выходят из себя. Майкл раз в год пытается меня уволить. Такое наслаждение, словно моришь голодом акулу. Во всяком случае, мои программы хорошо идут в эфире.

– Тебе нравится ставить его в трудное положение?

– Расскажу тебе, что значит по-настоящему трудное положение. Это когда евреи из числа сотрудников обвинили станцию в антисемитизме, обратились в немецкий суд и выиграли процесс. Вот это – трудное положение. И я не хочу, чтобы Майкл забывал о таких эпизодах.

• Предыдущая
• 58/94
• Следующая