Красная площадь - Смит Мартин Круз - Страница 59
- Предыдущая
- 59/94
- Следующая
– А когда Макс снова переметнулся в Москву, разве это не было трудное положение?
Стас тяжело вздохнул.
– Трудно было нам с Ириной. Фактически трудно было всем. С безопасностью у нас и раньше были проблемы.
– Майкл говорил. Взрыв?
– Оттого у нас теперь ворота и высокие стены. Но бегство обратно в Москву главы русской секции – проблема безопасности на другом уровне.
– Я бы сказал, что Майкл ненавидит Макса больше, чем тебя.
– Это тебе так кажется, – Стас посмотрел на пустой стакан. – Я знаю Макса десять лет. Меня всегда поражало, как он мог ладить с американцами и с нами. Он менялся в зависимости от того, где он был и с кем он был. Мы с тобой русские. А Макс – жидкость. Он изменяет форму в зависимости от формы сосуда, который он заполняет. В жидком состоянии он король. Макс вернулся из Москвы еще большим бизнесменом, чем был раньше. Американцы не могут не верить Максу, потому что он как зеркало. Для них он просто еще один американец.
– А что у него за бизнес?
– Не знаю. До того, как уехать, он бывало говорил, что на развале Советского Союза можно нажить состояние. Он говорил, что, как и при любом огромном банкротстве, все равно остаются активы и собственность. Кто владеет самыми большими общественными зданиями, лучшими курортами, более или менее приличными жилыми домами?
– Партия.
– Да, коммунистическая партия. Макс говорил, что нужно всего лишь переменить название, объявить ее компанией и реорганизовать структуру. Вышвырнуть собственников, оставить добро.
Аркадий не помнил точно, когда он поставил на пол свой саквояж, обнаружив, что сидит на кушетке. На столе были разложены хлеб, сыр и сигареты. Светильник на полу направлял свет тремя лучами. Сквозь открытую балконную дверь проникали звуки улицы и прохладный ночной воздух.
Стас снова налил в стаканы.
– Я не был шпионом. Это КГБ объявляло участников демонстраций или перебежчиков шпионами или психически больными. Русские это понимают. Чего я не ожидал, так это того, что американцы станут думать, что КГБ пытался внедрить такого опасного человека, как Стас, в ничего не подозревающий Запад. Некоторые сотрудники ЦРУ верили этому. Этому верило все ФБР. ФБР не верит ни одному перебежчику. Пусть сам Иисус приедет на осле из Москвы – заведут и на него досье. Да, были настоящие герои. Не я. Мужчины и женщины, переползавшие по минным полям в Турцию или бежавшие под огнем во двор посольства. Бросившие свои карьеры и потерявшие семьи. Во имя чего? Во имя Чехословакии, Венгрии, Афганистана, Бога. Это не значит, что они не были запачканы. Среди друзей и родственников всегда находились стукачи. Стукачи были даже среди героев. Все куда сложнее. В Мюнхен из Москвы приезжает женщина, старая любовь, Майкл хочет знать, почему я с ней встречаюсь, ведь всем известно, что она осведомительница. Известно, но это не значит, что я ее больше не люблю. У нас, на «Свободе», есть автор, жена которого учила русскому языку американских офицеров, спала с ними и добывала информацию для КГБ, чтобы жить, как подобает порядочной женщине на Западе. Она отсидела два года в тюрьме. Это вовсе не значит, что она не вернулась к мужу. Мы все с ней разговариваем. А что делать, притвориться, что ее нет?.. Или приезжаем уже запачканными. Одного художника, моего приятеля, перед отъездом из Москвы приглашали в КГБ. Ему сказали: «В тюрьму мы тебя не сажали, так что обижаться не на что. Мы всего лишь надеемся, что ты не будешь клеветать на нас в западной печати. В конечном итоге мы считаем тебя блестящим художником, а ты, возможно, не знаешь, как трудно выжить на Западе, поэтому хотим дать тебе взаймы. Долларами. Никому не скажем и не возьмем никаких расписок. Через несколько лет, когда сможешь, вернешь долг с процентами или без них, и все останется между нами». Через пять лет он открыто послал им чек и потребовал расписку. Столько лет ему потребовалось, чтобы понять, как дешево они его скомпрометировали и нейтрализовали. А сколько еще таких должников?.. Или же мы сходим с ума. В Париже живет писатель. Известный писатель, переживший ГУЛаг. Он писал под псевдонимом Тейтельбаум. Узнали, что он стучал в КГБ. Он написал в свою защиту, утверждая, что, боже упаси, это не он, а… Тейтельбаум!
– Иногда, – продолжал Стас, – нас убивают. Открываем письмо, а там бомба. Или уколют кончиком зонта, а на кончике яд. Или упиваемся до смерти. Даже при этом одно время мы были героями.
Лайка, подобно сфинксу, лежала посередине комнаты. Аркадий ощущал на себе ее неотрывный взгляд. Уши, те еще двигались, поворачиваясь на звук какой-нибудь особенно шумной автомашины, проезжавшей на улице четырьмя этажами ниже, но основное внимание сосредоточилось на нем. Он сказал:
– Передо мной оправдываться тебе нет нужды.
– А я вот оправдываюсь, потому что ты не как другие. Ты не диссидент. Ты спас Ирину, но Ирину всякий хочет спасти. Это не обязательно политический акт.
– Здесь больше личного, – признал Аркадий.
– Ты остался там. Знакомые Ирины знали и о тебе. Ты был призраком. Раз или два она пыталась найти тебя.
– Вот об этом я не знал.
– Я хочу, чтобы стало понятно, что мы шли на жертву, чтобы встать на правильную сторону в войне. Кто знал, что история повернет? Что Красная Армия кончит армиями попрошаек в Польше? Что падет Стена? Они думали, что опасность исходит от Красной Армии. Теперь их беспокоит, что двести сорок миллионов голодных русских двинутся к Ла-Маншу в поисках пищи. Радио «Свобода» уже не на переднем крае войны. Нас не глушат. Мы регулярно берем интервью у хозяев Кремля.
– Вы победили, – сказал Аркадий.
Стас закончил бутылку и закурил. Узкое лицо побледнело, глаза – как две горящие спички.
– Говоришь, победили? Тогда почему только теперь я стал чувствовать себя эмигрантом? Скажут, что ты покинул родину, потому что тебя заставили силой или потому что ты считал, что можешь лучше помочь ей, находясь за ее пределами, нежели оставаясь там? Демократы всего мира восхищаются твоей благородной деятельностью. Но не благодаря моим усилиям Советский Союз, вытянув длинную шею, беспомощно рухнул на землю. Это сделала история. Сила тяжести. Сражение идет не в Мюнхене, а в Москве. История оставила нас в стороне и пошла в другом направлении. Мы больше не похожи на героев, скорее, похожи на дураков. Американцы глядят на нас – не Майкл и Гилмартин (эти думают о том, как сохранить свои должности и удержать станцию на плаву) – другие американцы, читая заголовки о том, что происходит в Москве. Глядят на нас и говорят: «Им надо было оставаться там». Не важно, что нас силой изгнали из страны или что мы рисковали жизнью или хотели спасти мир; они говорят: «Им надо было остаться». Смотрят на кого-нибудь вроде тебя и опять: «Видишь, он-то остался».
– У меня не было выбора. Я заключил соглашение. Они согласились оставить Ирину в покое только при условии, что я останусь в стране. Во всяком случае, это было давно.
Стас уставился в пустой стакан.
– Если бы у тебя был выбор, уехал бы с ней?
Аркадий молчал. Стас наклонился к нему и разогнал дым, чтобы лучше разглядеть его.
– Ну как?
– Я русский. Не думаю, что смог бы уехать.
Стас замолчал.
Аркадий добавил:
– То, что я остался в Москве, наверняка не повлияло на историю. Может быть, это я остался в дураках.
Стас покрутился на стуле, пошел на кухню и вернулся со свежей бутылкой. Лайка по-прежнему внимательно следила за Аркадием, словно опасаясь, как бы он не достал опасные для хозяина бомбу, пистолет или зонтик с острым наконечником.
– Ирине трудно жилось в Нью-Йорке. В Москве она работала в кино? – спросил Стас.
– Вообще-то она была студенткой, пока ее не выгнали из университета. Потом нашла работу в костюмерной «Мосфильма», – сказал Аркадий.
– В Нью-Йорке она работала костюмером и гримером в театре, попала в артистический мир, работала в картинных галереях, сначала там, потом в Берлине, все время отбиваясь от спасителей. Везде одно и то же: американец влопается в Ирину, а потом пытается представить это как политическое благодеяние. Думаю, Радио «Свобода» принесло известное облегчение. Надо отдать должное Максу: именно он разглядел, сколько в ней хорошего. Сначала у нее не было постоянной работы, подменяла других, но Макс заметил, что, когда она появляется в эфире, создается впечатление, словно она разговаривает с человеком, которого знает. Ее слушали. Поначалу я относился с сомнением: у нее не было профессиональной подготовки. Он поручил мне научить ее следить за знаками препинания и за часами. Люди не имеют представления, как они говорят. Ирина запоминала текст практически с одного раза. Подучившись, она стала лучше всех.
- Предыдущая
- 59/94
- Следующая
