Слепой секундант - Плещеева Дарья - Страница 45

• Предыдущая
• 45/94
• Следующая

— Да стойте же, Христа ради! Маша, прости меня, прости! — и этот человек рухнул на колени перед невестой.

— Отец Авдикий, продолжай венчать! — рявкнул Еремей. — Афоня, подержи венец! А я этого прощелыгу сейчас за ворот из храма Божия выведу!

— Кто это? — спросил Андрей.

— Да их высокопресветлое сиятельство, матушкин сынок! — с изумительным ехидством отвечал дядька. — Граф Венецкий, извольте радоваться. — Странная перемена случилась с Еремеем — еще полчаса назад он не был до конца убежден в необходимости этого брака, а теперь грудью встал за питомца, у которого норовили увести принадлежавшую ему невесту.

— Прости, прости меня! — твердил Венецкий. — Дурак я был, дурак и трус! Прости! Да пусть бы она и прокляла меня — я тебе слово дал! Машенька, милая моя, мы же словом связаны! Машенька, голубушка моя, ангел мой, любовь моя единственная!

— И ведь сыскал же! — перебил его Еремей. — Что б ему, подлому, на полчаса всего опоздать!

Маша вырвала руку из ладоней Венецкого.

— Подите, сударь, вон! — крикнула она. — Я замужем!

— Машенька, свет мой, душа моя! — причитал Венецкий. — Чем хочешь поклянусь — одна ты мне нужна! Я тебя искал, шел по следу! Я в обители у матушки Леониды побывал! Я тебя в Гатчине искал, я с этим дураком Решетниковым подрался, нос ему разбил!

Андрей насторожился — что еще натворил этот чудак? Венецкий продолжал выкрикивать свои похождения; голос стал прерывистым, плаксивым. Андрей и поверить бы не мог, что мужчина способен плакать при посторонних людях — разве что какой-нибудь отчаянный грешник, которому в Божьем храме пришла вдруг охота громогласно покаяться. Слез, текущих по румяным щекам, он не видел.

Но их видела Маша.

— Мне все равно, что о тебе судачили! Коли ты станешь моей женой, всем рты позатыкаю! Всех…

— Это мой долг, — возразил Андрей. — Маша моей женой станет. И коли найдется в свете болтливый рот — позову на аглицкую дуэль, на пистолетах. А стреляю я метко, хоть и калека. За даму ответит муж или брат. Или иная родня.

С Венецким от этих слов случилась дивная перемена. Он отпустил Машину руку, вскочил, быстрым движением утер глаза.

— Нет! — сказал он. — Врешь, Соломин, это моя забота! Из-за меня все вышло! Мне эту кашу расхлебывать! Я ей защитник! Я, едучи в Москву и из Москвы, все это обдумал. Что же мне, до седых волос матушки слушаться? Нет! Вот те крест святой — нет!.. — и он самым детским образом разрыдался.

— Отведите его кто-нибудь в сторонку, — велел Андрей. — Мешает. Отец Авдикий, прости и — начни сначала, что ли? Как в таких случаях по уставу делается?

— Соломин, я ее тебе не отдам! — сквозь слезы выкрикнул Венецкий. — Она моя! Моя перед Богом — слышишь?

— Прозевал ты ее, твое сиятельство, — вместо Андрея ответил ему Еремей.

— Да моя же!

— Экий ты надоедливый. «Моя, моя…» Не нужен ты ей, Венецкий. Хочешь — оставайся, гостем на свадьбе будешь, не хочешь — убирайся, — по-простому велел Андрей.

— Я застрелюсь и в аду гореть буду!

— Сделай милость.

— Погоди, Андрей Ильич…

Андрей сильно удивился тому, что Маша заговорила. В такой горячей мужской беседе ей бы помалкивать, а она, похоже, свое мнение имеет.

— Что, голубушка моя? — спросил Андрей.

— Я вот что сказать хочу — он не смеет меня своей звать! Я его — не была! Я под венец с тобой иду… Иду, как самая честная невеста… Но, Андрей Ильич… Как же быть — я же его любила! Ей-богу, любила! Он меня предал, а я-то, дуреха, любила! Как же быть? Я на все была готова — от его матушки всякое слово стерпеть, в деревню с ним уехать, да хоть в Сибирь! Андрей Ильич!

— Что, Маша?

— Отдай мне его!

Тут-то бывшие в церкви мужчины и онемели.

— Андрей Ильич, я, на тебя глядя, много поняла. Не все сильными рождаются — как ты. Иные и слабыми весь век живут. Я все слышала, о чем в твоем доме говорили. Ты думаешь — девица безответная, за нее все другие решают! Меня батюшка со двора согнал… думала — топиться пойду… Потом эти два, думала — охранять меня назначены, а они… ох, прости Господи… Я не та девица, которую матушка моя растила, я — другая, я у тебя в домишке все слезы выплакала, на тебя смотрела — и все поняла… Я знаю — и я тоже могу сильной быть. Отдай его мне — и он иным станет! Никогда более никого не предаст! Я ему не позволю!

— Ты в жертву себя хочешь принести, Маша, — сказал наконец Андрей. — Он ведь — дитя малое. То им матушка руководила, а то ты теперь заместить ее решилась. Разве же это брак? Жена за мужем должна быть, а не муж — за женой. И Венецкий не сумеет тебя защитить. Мы об этом уж говорили — ты можешь опознать того француза и его служителей, и они это знают. Они убивают тех, кто их видел и помнит, — вон, Дуняшка твоя чудом уцелела…

Андрей замолчал и нахмурился — вот уж тут и сейчас не стоило вспоминать бедную Катеньку. Но совладал с собой.

— А она тут, со мной! — воскликнул Венецкий. — Она меня отыскала! Она меня надоумила в Воскресенскую обитель, искать! Да вот же она, Машенька, вот она, у двери стоит, подойти робеет!

— Дуня! — воскликнула Маша.

Горничная подбежала — и угодила прямо в объятия.

— А сюда ехать — кто надоумил? — спросил Венецкого Андрей.

— Да это все доктор матушкин… — немного смутившись, отвечал Венецкий. — Она ведь тайно к доктору ездит глаза лечить. Я сегодня к нему заезжал за глазными каплями, и в то же время ваш кучер привез ему письмо. Доктор просил переводить. Он спросил кучера вашего, где назначено венчание, тот назвал церковь. Тогда доктор сказал: передай-де господину Соломину, что я желаю ему с его фрау Марией всякого счастья, да только пусть будет осторожен, и еще на словах передай, что я делаю все возможное. Я как услышал это «Соломин» да «фрау Мария» — так чуть на пол не сел, за кучером побежал, глазные капли забывши…

— Понятно. Значит, воля Божья. Маша, ты твердо решилась?

— Андрей Ильич, я его люблю. Кабы мы повенчались — была бы тебе самой верной женой. Ни в чем бы ты меня не упрекнул. А его — все любила бы…

— Так ведь он тебя предал.

— Наверно, должен был предать… чтобы и через это пройти, и раскаяться, и все понять… Андрей Ильич, он переменился, право, переменился, я же вижу! — воскликнула девушка с неожиданной пылкостью. — Если бы мы тогда повенчались — я бы в доме его матушки была хуже кухонной девки, она бы мной помыкала. А теперь — он меня в обиду не даст.

— Отчего же?

— Оттого, что из-за меня у него сердце болело. Раньше он этого не знал, что значит — терять, а теперь уж знает.

— Венецкий!

— Что, Соломин? — испуганно спросил граф.

— Ты хоть понял, что она сказала?

— Соломин, я тебе чем хочешь поклянусь, вот тут, в церкви, перед образами, — я ее люблю и никогда не брошу.

— Эк заладил — люблю, люблю… — Андрей вздохнул. — Ну что же, честный отче, начинай сначала. Еремей Павлович, Фофаня, Тимоша, не извольте беспокоиться. Эко дело — жених поменялся.

— За такое дело приплатить бы во славу Божию, — намекнул ошарашенный отец Авдикий.

— Это можно, — согласился Андрей и усмехнулся. — Дяденька, дай ему…

— Ну нет! Свадьба — моя, мне и платить! — воскликнул Венецкий. — А то уж вовсе стыд и срам — граф Венецкий на чужие деньги венчается!

И все началось сначала.

Когда венчание завершилось, отец Авдикий с певчими и алтарником ушел отдохнуть перед вечерней службой, остался дьякон, которого благословили прибраться в храме.

— Я отвезу Машеньку сперва в дом, где теперь живу, — я же с матушкой рассорился, там соберу ее в дорогу, потом в Москву, в имение к дяде, — говорил Венецкий. — Пока не разъяснится эта дурацкая история с письмами. Я найму опытных людей, они докопаются, кто мой тайный враг…

— Нет у вас, граф, тайных врагов, — отвечал Андрей. — Маша стала жертвой вымогателей. Они полстолицы, я чай, запугали, и все им дань платят, но молчат, боятся позора. Им вовсе не были нужны те золотые вещицы, коими она хотела откупиться, им требовался скандал, — Андрей чуть ли не слово в слово повторял выводы покойного Акиньшина. — Этим скандалом они желали запугать других людей, куда более богатых и стоящих на высокой ступеньке… близких ко двору или даже к самой государыне.

• Предыдущая
• 45/94
• Следующая