Слепой секундант - Плещеева Дарья - Страница 7

• Предыдущая
• 7/94
• Следующая

Отец Герасим попытался утешать, но Андрей от утешительной беседы уклонялся. Тогда батюшка спросил, не терпит ли былой его прихожанин какой нужды. Оказалось, нужда была — Андрей попросил себе в помощь грамотного человека, чтобы читать вслух или писать под диктовку. Хотя у Андрея не было внятной диспозиции, хотя он смутно представлял себе, как исполнить словесное Гришино завещание и свой секундантский долг, но без отправки и чтения писем и записок он обойтись не мог. Неведомо, сыскал бы отец Герасим хоть какого запойного псаломщика или нет, но судьба распорядилась так, что Андрей не стал дожидаться обещанного. И, как оказалось потом, правильно сделал.

Андрей ждал своего дядьку с докладом об охотниках купить персидский кинжал. Тимошка развлекал его как умел: стоя у окошка, докладывал, кто проходит либо проезжает по улице. За окном уже начинало смеркаться. Вдруг Тимошка замолчал.

— Ну, что такое? Черт привиделся? — спросил Андрей.

— У калитки экипаж остановился…

— Ну и что?

— Д-д-дама в-в-выходит… — еле выговорил Тимошка.

Дама в лиловой бархатной шубке, в пышных юбках, в меховых сапожках, оттолкнув отворявшего дверь Ивашку, ворвалась в угловую комнату и остановилась, держась за косяк. Лицо ее было закутано шалью поверх шляпы.

— Ты… — прошептала она. — Ты… Боже мой, за что?..

— Катенька? — без голоса выдохнул Андрей и встал. — Зачем ты здесь? Все кончено меж нами!

— Отчего?

— Оттого, что я — калека, урод! Мое исцеление сомнительно. Это дело нескольких лет, и то, ежели Господь сжалится. Такой ли муж тебе нужен? Катенька, уйди, не трави мне душу.

— Это все не имеет значения, когда я тебе обещалась, — сказала дама.

— Я возвращаю тебе твое слово. Не хочу знать, что ты несчастна.

— Андрюшенька, свет мой ясный, как я могу быть несчастна — с тобой?

— Обыкновенно! Как всякая женщина, которой не на что купить новые туфли, оттого что муж — нищий.

— Что за вздор ты городишь?! — Катенька подошла к жениху и крепко обняла его. — Вот так, — сказала она. — И ты тоже. И никого мы вдвоем не побоимся. У меня есть деньги…

— Этого еще недоставало!

— Приданое! Ты что же, вздумал взять меня без приданого?

— Я полагал перейти в штатскую службу, найти денежное место в департаменте. А теперь — разве что в обители, и то не во всякую примут.

— Какая обитель? Послушай, ничто не мешает нам повенчаться хоть завтра, а потом мы вместе займемся твоим лечением. Ты меня знаешь, я найду лучших врачей, я все сделаю для тебя. Не хочешь жить в столице — поедем хоть в Москву, хоть в подмосковную. Покойный Ганапольский довольно мне оставил, чтобы повезти тебя хоть к парижским, хоть к лондонским врачам…

Андрей не мог удержаться — он тоже обнял Катеньку и ощущал под бархатной нежной шубкой ее жаркое тело. Но это было ужасно — он желал эту женщину так, как будто был полноценным мужчиной, не калекой. Сказать ей об этом он не мог — Катенька тут же закрепила бы свою победу над Андреем самым страстным образом. Он и желал, и не желал этого. Объятие, бывшее единой надеждой и наградой все долгие недели Очаковской осады, сбылось — и стало страшнейшей карой. Сумятица воцарилась в голове.

— Андрюшенька… — прошептала невеста. — Ты и вообразить не можешь, как я тебя ждала… Ведь два года уж, как сговорились… И надо ж такому случиться… — она всхлипнула.

Это было уж совсем плохо — как обращаться с плачущими женщинами, Андрей не знал. И жаль ему Катеньку стало нестерпимо, и подумалось: а что, коли она права? Врачи докопаются до правды, подберут лекарства! А меж тем как хорошо было бы жить с любимой, во всем ей доверившись… в покое и благости… Но как раз покой невозможен… Андрей честно пытался соединить в голове свое обещание Катеньке, ее решимость, свое увечье и свалившийся на него, как кирпич с крыши, долг секунданта.

Меж тем Катенька, плача, устыдилась своих слез: так получалось, что не она утешала Андрея, а он теперь должен был утешать ее — молодую, здоровую, зрячую.

— Душа моя, — сказал Андрей, — нехорошо тебе тут оставаться. Люди увидят твой экипаж, узнают… Ни к чему это, ей-богу… Ты сейчас поезжай, мы увидимся потом, без посторонних наблюдателей…

— Да что ж плохого? Я невеста твоя!

— Тем более — у невесты репутация должна быть безупречна.

— Боже мой, какой вздор… — прошептала Катенька. — Можно подумать, товарищи твои не догадываются, что ты мой любовник…

— Догадка не есть знание. Я прошу тебя, поезжай сейчас домой, жди моего письма. Я все улажу. — Он поцеловал невесту в губы.

Это был долгий поцелуй, очень долгий.

— Хорошо, я послушаюсь тебя, — сказала Катенька. — Поскольку вижу в тебе мужа. Поскорее присылай Тимошку с письмецом!

— Душа моя, ты даже не представляешь, как я тебя люблю, — ответил Андрей.

Что такое любовь капитана Соломина, Тимошка понял ровно минуту спустя, когда Катенька, выйдя, села в экипаж.

— Собираться! — приказал Андрей. — Немедленно. Покидай вещи в чемодан, потом разберешься. И тут же беги к конюшням за возком и лошадьми. По дороге найди кого-нибудь, обещай пятак, чтобы помог вытащить и приторочить сундуки.

— А дядя Еремей? — спросил изумленный Тимошка.

— Еремея потом сыщем. Главное — поскорее отсюда убраться. Ковер оставь тут, ну его к черту! Ну, живо!

Получаса не прошло, как возок был подан. Тимошка слезно умолял подождать Еремея. Андрей ругался. Тимошка божился, что дядька вот-вот прибежит. И действительно, Еремей явился с деньгами — он продал персидский булатный нож за тридцать пять рублей.

На Андрея напала страсть заметать следы. Он приказал Тимошке гнать в сторону Московской заставы, чтобы создать впечатление отъезда в Москву. Затем следовало обогнуть городские окраины и выехать к Свято-Троицкому монастырю. На все это путешествие Андрей определил не более часа. Но, как всегда, теория оказалась прекрасна, а на деле дорога имела загадочные колдобины.

В одну из них и въехал возок, да еще и сильно накренился, едва не потеряв сундуки. Место оказалось пустынное, Тимошка по колено в снегу побежал к ближайшим домам, и вытаскивание возка стало целым приключением, обошедшимся Андрею в рубль серебром, — здешние жители сразу оценили безвыходное положение путешественников.

К монастырю подкатили уже ближе к полуночи. Начались поиски трактира и ночлега, но в этой части столицы их, казалось, не было вовсе. Еремей от расстройства чувств поругался с Тимошкой, Тимошка от огорчения перешел на визг:

— Ну? Кого ты тут расспрашивать собрался?! Ни души кругом! — выкрикивал обиженный Тимошка.

Душа явилась. Сперва совсем близко раздались вопли: «Имай его, имай подлеца!» Потом на белом поле появились темные фигуры. Одна неслась впереди, прочие — за ней.

Минуты не прошло — к возку подлетел человечишка, без шубы, без шапки, и кинулся вовнутрь, заговорив пылко и страстно:

— Ох, спасите, спасите, Христа ради, люди добрые! Разбойники это, тати полнощные! Обобрали, убить хотят!

— Еремей, сюда! — приказал Андрей. — Тимошка, гони!

Дядьку чуть ли не на лету втащили в возок. Кони, подбадриваемые Тимошкиным кнутом, понесли неожиданно скоро. Разбойники остались позади — вместе с их руганью.

— Ты кто таков? — спросил Андрей сидящее на полу приобретение.

— Ох… — был ответ.

— Какого черта носишься по ночам и прыгаешь в чужие экипажи? — Еремей решительно взялся за допрос. — Что еще за разбойники?

— Звать меня Феофаном Морковкиным, — почуяв нечеловеческую суровость дядьки, сразу ответил человечишка. — Я несчастнейшая в свете орясина… И так все гадко — хуже некуда, а тут еще нехристи налетели, чуть не порешили! Тулупишко с плеч долой! Туфли с чулками отняли!

— Где ты живешь, убогий? Давай, дядя Еремей, его туда доставим, — сказал Андрей. — Дома-то, поди, хоть старые туфли с чулками найдутся.

— Нигде я не живу! — человечишка всхлипнул. — Прогнали меня из дому! Скитаюсь!

— Он пьян, — догадался Еремей.

• Предыдущая
• 7/94
• Следующая