Герой Саламина - Воронкова Любовь Федоровна - Страница 15

• Предыдущая
• 15/50
• Следующая

— Фемистокл! О Фемистокл!..

А больше ничего не могла сказать.

На другой же день Фемистокла услышали все Афины.

— Граждане афинские, уходите на корабли! Мы не в силах защитить город, спасайтесь сами и спасайте свои семьи. Идите на корабли!

По городу бежали глашатаи, посланные архонтами.

— Граждане афинские, спасайте себя и свои семьи! — кричали они. — Идите на корабли! Спасайте себя и свои семьи!

В городе началось смятение. Афиняне не верили своим ушам. Покинуть Афины, оставить родную землю, идти на корабли? Зачем?

Фемистокл выступал и на Пниксе, и на агоре, рыночной площади.

— Вспомните, что сказал Дельфийский оракул! — убеждал он афинян со всей страстью своего красноречия. — Вспомните:

Корабли — это и есть те деревянные стены, которые будут несокрушимы и защитят нас от врага!

Афиняне, потрясенные тем, что им придется оставить свою родину, не знали, на что решиться.

Но случилось так, что, в то время как Фемистокл выступал с этой речью, на Акрополе, поднявшись со стороны Керамик, появился молодой Кимон, сын Мильтиада, героя Марафонской битвы. Он шел, окруженный товарищами. Прекрасное лицо его сияло. В руках он нес конские удила.

Все Собрание на Пниксе обернулось к нему. Отсюда, с высоты, Акрополь хорошо виден, и афиняне увидели, как Кимон подошел к храму Афины и положил у порога эти удила — он посвящал их богине. Потом вошел в храм и вышел оттуда с одним из щитов, висевших на стене в храме, помолился богине и, спустившись с Акрополя, пошел к морю. Товарищи следовали за ним. Афиняне поняли: Кимон подтверждал слова Фемистокла — не конное войско спасет Афины, а спасут их корабли.

Зловещий дым пожарищ приближался к Афинам, уже было видно и пламя. Горели селения на афинской земле. По городу снова побежали глашатаи:

— Спасайте свои семьи! Спасайте как можете! Спешите на корабли! На корабли! На корабли!

В городе начались крики, плач. Толпы женщин с детьми, немощные старики, рабы со всяким скарбом своих господ бежали по улицам. Грохотали груженые повозки.

Над Афинами печально тянулись волокна дыма. Афиняне жгли все, что не могли взять с собой. Несмотря на то что стоял яркий, сияющий день, казалось, что все вокруг померкло. Печально глядели горы, оливковые сады на склонах затихли, словно в предчувствии беды… Невиданное, ни с чем не сравнимое зрелище — весь город уходил на корабли. Многие не могли сдержать рыдания. Мужественные в бою, теперь они плакали, как женщины, оставляя врагу Афины. С мечами и копьями в руках, они шли, не оглядываясь, потому что нестерпимо было видеть, как пустеют после них покинутые улицы и жилища. Поднимали глаза к Акрополю, чтобы унести в памяти колонны высоких храмов, украшенных цветными фризами и статуями, которые с упреком смотрели с холма, словно умоляя не покидать их на поругание.

Афиняне шли к морю, шли тесно, будто текла человеческая река, спускались с высоких горных улиц, со склонов холмов. По всему городу ревели коровы, пригнанные поселянами. Лаяли и выли собаки, они бежали за своими хозяевами. Хозяева не могли взять их с собой, но они все-таки бежали с жалобным воем, понимая, что их покидают…

Фемистокл провожал в гавань свою семью.

— Куда же мы теперь, Фемистокл? — спросила Архиппа.

— В Трезену. Трезенцы примут вас.

— Вот мы и разорили свое гнездо, Фемистокл! — пожаловалась Архиппа.

Фемистокл вздохнул, он и сам с тоской только что подумал об этом. Он подозвал верного раба, перса Сикинна, который много лет жил в его доме и был учителем его детей:

— Сикинн, ты поедешь с ними в Трезену…

— Нет, нет! — закричала Архиппа. — Ты, Сикинн, пойдешь со своим господином. Ты будешь охранять его в бою!

Увидев, что лицо Архиппы непреклонно, Фемистокл согласился.

— Но сможешь ли ты Сикинн, воевать с персами? Ты ведь и сам перс.

— Но разве не персы бросили меня, раненного, на поле битвы, когда еще в ту войну мы пришли сюда с нашим царем Дарием? Они бежали, оставив меня на поругание врагу. Ты меня взял к себе, ты меня вылечил, ты всегда был мне добрым господином. Я умру за тебя по первому твоему слову!

— Не будем говорить о смерти. Нам не умирать надо, а побеждать!

На это Фемистоклу никто не ответил. Побеждать! Как поверить в невозможное? Да и верил ли он сам в это?

Фемистокл молчал. Нестерпимая тоска давила сердце. Он поднял глаза к Акрополю, мысленно прощаясь с афинской святыней. Там, за высокими колоннами храма, стоит статуя их богини, одинокая, оставленная…

— Поезжайте, я догоню вас, — сказал он Архиппе.

Он свернул в сторону, поднялся на Акрополь. Хотелось еще — в последний раз! — окинуть взглядом с высоты холма свою родную землю, проститься. Кто знает, придется ли ему вернуться сюда!

Он вошел в храм. Богиня Афина сурово глядела куда-то поверх его головы.

— Клянусь Зевсом! — вдруг прошептал Фемистокл. — А где же эгида богини?

Золотая эгида, украшавшая грудь богини, исчезла.

«Спрятали жрецы! — решил Фемистокл. — Спрятали для персов!»

Он вошел в маленькую комнату позади святилища. Там было сложено все имущество храма — треножники, светильники, старые расшитые покрывала богини… Фемистокл внимательно осмотрел помещение и не нашел эгиды.

«Значит, унесли с собой…»

В самом углу он заметил ларец. Фемистокл открыл его и отшатнулся в изумлении: ларец был полон золота.

— Так вот что они оставили персам в подарок! — пробормотал Фемистокл. — Я так и знал… Но нет, не персам пойдет это афинское золото, а пойдет оно в уплату нашему афинскому войску!

Он спрятал ларец под плащом и вышел из храма.

Город затихал, умирал. Только старики, которые были уже не в силах держать меч в руках, стояли на холме Акрополя и глядели вслед уходящим. Одни могли бы тоже уйти в Трезену, но не ушли вовремя. Другие никуда не могли уйти, потому что были немощны. Теперь они все надеялись и верили, что деревянные стены, о которых говорил оракул, — именно стены Акрополя, хотя они были всего-навсего колючим плетнем. Старики стояли тихие, как дети, и беспомощно плакали, видя разорение своей древней и славной отчизны.

А в гавани один за другим от берегов Аттики отходили корабли. Семьи афинян переправлялись на Саламин. За одним из кораблей в пролив бросилась собака — ее хозяин плыл на этом корабле. Она из последних сил спешила за триерой. Никто не думал, что она сможет доплыть до острова. Но собака доплыла, вылезла на берег и, не успев увидеть хозяина, упала мертвой.

Корабли увозили семьи афинян и в Трезену, прибрежный город Арголиды. Этот город был когда-то населен ионийцами и поэтому был связан с Афинами узами тесной дружбы.

Еврибиад, бледный, озабоченный, обратился к военачальникам:

— Ксеркс собирает свой флот у Фалер. Надо готовиться к морской битве. Где мы, дадим эту битву? Кто желает — сообщите свое мнение.

Фемистокл, уже заранее продумавший, как и где надо дать морской бой, предложил без колебаний:

— Морской бой надо дать здесь, у берегов Аттики, в Саламинском проливе.

И сразу начался спор. Громче и решительнее всех выступали пелопоннесцы и коринфяне, заботясь о своих городах.

— Аттика уже оставлена — зачем же нам защищать ее?

• Предыдущая
• 15/50
• Следующая