Противостояние. Том I - Кинг Стивен - Страница 33

• Предыдущая
• 33/159
• Следующая

Он нагнулся и помог Карле встать. Она поднялась как лунатик. Выражение ее лица осталось прежним; глаза все так же были широко раскрыты, и в них застыло недоумение. Безжалостность еще не вернулась в них, но Фрэнни подозревала, что скоро это произойдет.

Обязательно произойдет.

— Это я виноват, что позволил тебе так жить. Потому что не хотел ссор. Не хотел осложнять себе жизнь. Как видишь, я тоже был эгоистом. И когда Фрэнни уехала в колледж, я подумал: ну вот, теперь Карла может делать что хочет и это никому не причинит боль, кроме нее самой, а если человек не понимает, что причиняет себе боль, то, может быть, его все устраивает. Я ошибался. Я и раньше ошибался, но никогда так преступно, как в этом случае. — Он протянул руки и осторожно, но крепко стиснул плечи Карлы. — А теперь я говорю тебе как глава семьи. Если Фрэнни нужно пристанище, она найдет его здесь, как и раньше. Если ей понадобятся деньги, она возьмет их в моем кошельке, как и раньше. И если она решит оставить ребенка при себе, вот увидишь, будет прием гостей в честь новорожденного. Может, ты думаешь, никто не придет, но у нее есть друзья, настоящие друзья, и они придут. И еще одну вещь я тебе скажу. Если она захочет окрестить младенца, это произойдет прямо здесь. Прямо здесь, в этой чертовой гостиной.

Рот Карлы открылся и начал издавать какие-то звуки. Сначала они были совершенно невообразимыми, напоминающими свист чайника на раскаленной плите, потом превратились в пронзительный вопль:

— Питер, твой собственный сын лежал в гробу в этой комнате!

— Да. Именно поэтому я не могу придумать лучшего места для крещения новой жизни, — сказал он. — Кровь Фреда. Живая кровь. А сам Фред, он мертв уже много лет, Карла. Его тело давно стало поживой для червей.

При этих словах она вскрикнула и закрыла уши руками. Он наклонился и отвел их.

— Но черви еще не добрались до твоей дочери и ее ребенка. Не важно, откуда он взялся. Он живой. Карла, ты ведешь себя так, словно хочешь прогнать ее. А что тогда у тебя останется? Ничего, кроме этой комнаты и мужа, который возненавидит тебя за то, что ты сделала. Если это произойдет, то знай, что в тот день ты обойдешься так как будто с нами тремя — со мной, Фрэнни и Фредом.

— Я хочу подняться наверх, — сказала Карла. — Меня тошнит. Думаю, мне лучше прилечь.

— Я помогу тебе, — предложила Фрэнни.

— Не прикасайся ко мне. Оставайся со своим отцом. Вы оба, видно, все заранее просчитали. Как уничтожить меня в этом городе. Почему бы тебе не поселиться прямо в моей гостиной, Фрэнни? Не заляпать ковер грязью, не выгрести золу из печи и не забросать ею мои часы? Почему бы нет? Почему бы нет?

Она засмеялась и протиснулась мимо Питера в коридор. Она шаталась как пьяная. Питер попытался одной рукой поддержать ее за плечи. Она оскалила зубы и зашипела на него, как кошка.

Пока она медленно поднималась по лестнице, опираясь на перила из красного дерева, ее смех перешел в рыдания. В них было столько безутешности и отчаяния, что Фрэнни едва сдержала крик и одновременно острый позыв к рвоте. Лицо отца было цвета грязного белья. Наверху Карла, обернувшись, очень сильно покачнулась, и на мгновение Фрэнни испугалась, что мать сейчас покатится по лестнице до самого низа. Карла посмотрела на них так, будто собиралась что-то сказать, но снова отвернулась. А в следующую минуту закрывающаяся дверь спальни приглушила бурные звуки ее боли и горя.

Потрясенные, Фрэнни и Питер уставились друг на друга, а дедушкины часы продолжали невозмутимо тикать.

— Все само уладится, — тихо сказал Питер, — Она придет в себя.

— Ты считаешь? — спросила Фрэнни. Она медленно подошла к отцу, прижалась к нему, и он обнял ее одной рукой. — Я в этом не уверена.

— Не волнуйся. Давай не будем пока об этом думать.

— Я должна уйти. Она не хочет, чтобы я оставалась.

— Ты должна остаться. Ты должна быть здесь, когда… если… Она придет в себя и поймет, что ты все еще нужна ей. — Он помолчал. — И мне, я уже и сейчас не могу без тебя, Фрэн.

— Папочка, — она положила голову ему на грудь. — Ах, папочка, прости меня, я так раскаиваюсь, чертовски раскаиваюсь…

— Тшш, — сказал он и погладил ее по волосам. Поверх ее головы он видел лучи догорающего дня, золотистые и спокойные, которые, как всегда в эту пору, просачивались в гостиную сквозь окна эркера так же робко, как солнечный свет проникает в залы музеев и покои мертвых. — Тшш, Фрэнни. Я люблю тебя. Я люблю тебя.

Зажглась красная лампочка. Зашипел насос. Дверь открылась. На вошедшем человеке не было белого защитного скафандра, но к его носу крепился миниатюрный блестящий респиратор, немного похожий на двузубую серебряную вилку, такую, какую хозяйки кладут на закусочный столик, чтобы доставать из банки оливки.

— Привет, мистер Редман, — поздоровался он и, пройдя через комнату, протянул Стю руку в тонкой, прозрачной резиновой перчатке. Стю, удивленный переменами в мерах защиты, пожал ее. — Дик Дитц. Деннинджер сказал, что вы отказываетесь играть в нашу игру, пока кто-нибудь не сообщит вам счет.

Стю кивнул.

— Хорошо. — Дитц присел на край кровати. Это был маленький смуглый человек. В такой позе, когда его локти упирались прямо в колени, он чем-то напоминал гнома из диснеевских мультфильмов. — Так что именно вы хотели бы узнать?

— Для начала я хотел бы спросить, почему на вас нет скафандра.

— Потому что Джеральдо свидетельствует, что вы не заразны. — Дитц показал на морскую свинку за двойным стеклом. Животное сидело в клетке, рядом с которой стоял с непроницаемым лицом сам Деннинджер.

— Джеральдо, значит?

— Последние три дня Джеральдо дышит одним с вами воздухом, который поступает в его клетку через конвектор. — Дитц улыбнулся. — Болезнь, которой заразились ваши друзья, легко передается от человека к морским свинкам и наоборот. Если бы вы были больны, то, по нашим расчетам, Джеральдо бы уже погиб.

— Но вы предпочитаете не рисковать, — сухо заметил Стю и ткнул большим пальцем в сторону респиратора.

— Это, — цинично улыбаясь, сказал Дитц, — не моя инициатива.

— Так что же у меня?

Спокойно, как при даче показаний в суде, Дитц проговорил:

— Черные волосы, голубые глаза, сильный загар… — И, прервавшись, пристально взглянул на Стю. — Не смешно, да?

Стю промолчал.

— Хотите ударить меня?

— Не думаю, что это принесет какую-то пользу.

Дитц вздохнул и потер переносицу, словно вставленные в ноздри фильтры причиняли ему боль.

— Послушайте, — сказал он. — Когда дела приобретают серьезный оборот, я всегда начинаю шутить. Другие в таких случаях курят или жуют жевательную резинку. Это помогает мне держать себя в руках, вот и все. Не сомневаюсь, что у кого-то есть лучшие способы сохранять самообладание. А что касается имеющейся у вас болезни, то, насколько определили Деннинджер и его коллеги, вы абсолютно здоровы.

Стю сдержанно кивнул. Но что-то подсказывало ему, что этот маленький гном угадал под невозмутимым выражением его лица чувство внезапного невероятного облегчения.

— Чем заболели все остальные?

— К сожалению, это секретная информация.

— Как заразился этот парень, Кампьон?

— Это тоже секретные данные.

— Мне кажется, что он служил в армии. Видимо, где-то произошла авария. Как когда-то уже было в Юте, лет тридцать назад, только случившееся теперь намного хуже.

— Мистер Редман, я могу попасть в тюрьму только за то, что буду говорить вам «горячо» или «холодно».

Стю задумчиво поскреб свой заросший подбородок.

— Вы должны быть рады, что мы не раскрываем вам большего. Вы ведь понимаете меня, не так ли? — сказал Дитц.

— Чтобы я мог лучше служить своей стране, — сухо произнес Стю.

— Ну, это установка Деннинджера, — ответил Дитц. — В сложившейся ситуации мы с Деннинджером только пешки, а Деннинджер даже бесправнее меня. Он всего лишь сервопривод, не выше того. У вас есть более серьезная причина радоваться. Понимаете, вы тоже засекречены. Вы исчезли с лица земли. Если бы вы знали достаточно много, важные руководящие шишки могли бы решить, что будет безопаснее, чтобы вы исчезли совсем.

• Предыдущая
• 33/159
• Следующая