На суше и на море (сборник) - Купер Джеймс Фенимор - Страница 37

• Предыдущая
• 37/148
• Следующая

До сей минуты бледнолицый, находившийся при краснокожих, скромно хранил молчание, то был не более, как простой переводчик, приставленный к индейцам на случай каких-либо затруднений, но теперь и он счел нужным вставить свое слово.

— Да, вы не ошибаетесь, милостивый государь, эти вожди разыскивают вовсе не какое-нибудь племя, а одного древнего старца индейца. Среди этих воинов есть двое старых онондаго, их предание гласит о некоем древнем вожде по имени Сускезус, который якобы пережил всех и все, кроме предания о своих доблестях, оставленного им по себе в среде его единоплеменников. Индейцы никогда не забывают доблестных людей и всегда воздают им большой почет.

— И эти люди сделали более пятидесяти миль крюку лишь для того, чтобы воздать должную честь доблестному старцу?!

— Да, таково было их желание.

— Ну, так я очень счастлив, что могу им быть полезен, Сускезус — мой старинный друг и приятель, и я охотно провожу их к нему.

— Но вы-то сами кто такой, ради всего святого? — воскликнул Холмс, внимание которого было теперь обращено в другую сторону, а именно на нас.

— Кто я? Вы это сейчас узнаете, — ответил дядя, сняв одной рукой шляпу, а другой парик; его примеру последовал и я. — Я — Роджер Литтлпедж, недавний опекун этого поместья, а вот Хегс Литтлпедж, настоящий владелец Равенснеста!

Несмотря на то, что старый Холмс был человек речистый и не имел обыкновения лезть за словом в карман, на этот раз у него от удивления язык «прилип к гортани», так что он не мог выговорить ни слова. Он смотрел то на дядю, то на меня, затем бросил какой-то безнадежный взгляд на соседа. Что же касается индейцев, то, несмотря на их обычную привычку всегда сдерживать свои впечатления и чувства, они не могли сдержать своего восклицания «Хуг!» при виде двух людей, мгновенно скальпировавших самих себя без помощи ножей или каких-либо других орудий. Когда дядя сдернул парик и широким жестом махнул рукой, в которой держал парик, по направлению к одному индейцу, тот принял этот жест за приглашение ознакомиться поближе с этим необыкновенным предметом. Он осторожно притянул его к себе, и в мгновение ока все индейцы собрались вокруг невиданного ими парика и вполголоса обменивались восклицаниями непомерного удивления. Все эти люди, как уже было сказано выше, были вожди, индейцы знатного происхождения, привыкшие с юношеского возраста обуздывать свое чувство любопытства, но если бы то были индейцы — простолюдины, то можно было бы наверное сказать, что раздался бы писк и визг перекрестных возгласов изумления и детской радости, и самый парик перебывал бы на целой дюжине голов, переходя из рук в руки не без некоторого крика и сожаления.

Эта сцена почти безмолвного удивления индейцев была прервана Холмсом, обратившимся к своему товарищу со словами:

— А ведь это плохая шутка, теперь нам никогда не возобновить контракты на наши фермы, Теббс; прощай, наша земля!

— Как знать, еще ничего не известно… хм, хм, быть может, эти господа рады будут пойти на кое-какие компромиссы; ведь закон воспрещает появляться на публике ряжеными, как они.

— Правда! Но только будет ли нам от этого какой-нибудь прок? Я не хочу предпринимать никаких мер, от которых мне нет никакого прока.

Дядя пропустил этот диалог мимо ушей, отлично зная, что ничего противозаконного в нашем поведении не было, и, обратившись к индейцам, еще раз повторил свое предложение.

— Вожди желали бы знать, кто вы такой! — передал дяде переводчик.

— Скажите им, что этот молодой человек — Хегс Литтлпедж, а что я — его дядя; этот Хегс Литтлпедж, владелец всех этих земель, какие только они видят перед собой и повсюду вокруг.

Когда эти слова были переданы вождям, то, к немалому нашему удивлению, все они выразили нам особое уважение и внимание.

— Посмотри, Хегс, — заметил мне мой дядя, — ведь старый Холмс и его достойный приятель возвращаются к лесу, и, вероятно, известят кое о чем спрятавшихся там инджиенсов; на этот раз нам с тобой, наверное, несдобровать. Но, скажите, — продолжал он, обращаясь к переводчику, — почему эти вожди оказывают нам такой почет и уважение? Неужели потому, что мы — владельцы таких больших поместий?

— О, нет, конечно, нет! Хотя они отлично понимают разницу между простолюдином и знатным вождем и очень ценят происхождение и знатность рода, но богатства в их глазах не имеют положительно никакой цены. У них самый великий человек тот, который проявил наиболее смелости, храбрости и воинских доблестей в своей жизни и был мудрейшим у костра совета, а тот почет, который они вам теперь оказывают, объясняется тем, что они признают в вас потомков храбрых, доблестных людей, каковыми считают ваших предков, о которых среди них сохранилось предание.

— Предания о наших предках? Но что могут они знать о них? Мы никогда не имели никаких дел с индейцами!

— Быть может, это верно по отношению к вам и отцам вашим, но отнюдь не к более отдаленным вашим предкам! — заметил переводчик. — Надо вам сказать, — продолжал он, — что им известна история ваших родичей, и всей вашей семьи. Они знают также кое-что и о вас самих, если только вы тот, который предложил правдивому и доблестному онондаго, или Обветренной Сосне, на старости лет постоянный кров в прекрасном вигваме и всегда готовое топливо и пищу.

— Возможно ли, чтобы все это было известно там, у этих дикарей далекого запада?

— Если вы называете дикарями вот этих благородных вождей, — немного обиженным тоном заметил переводчик, — то я не могу согласиться в этом с вами. Конечно, у них своеобразные обычаи и нравы, точно так же, как и у всех бледнолицых, но, право, их нравы и обычаи вовсе не такие дикие, как мы привыкли думать, и если к ним привыкнуть, то они перестают казаться странными и дикими. Я помню, что сам не скоро освоился с обычаем снимать скальп с побежденного, но впоследствии, порассудив хорошенько и вникнув в самую суть дела, пришел к убеждению, что это хорошо.

Между тем мы приближались к лесу.

— Передайте благородным вождям, что те инджиенсы, о которых я им говорил, притаились в кустах на опушке леса и что они все вооружены. Их приблизительно около двадцати человек! — сказал дядя.

Переводчик передал индейцам то, что было сказано, и те некоторое время совещались между собой. Затем Огонь Прерии, сорвав ветвь с первого попавшегося под руку куста и высоко подняв ее над головой, пошел по направлению леса, громким голосом вызывая притаившихся там людей на разных знакомых ему наречиях; но, несмотря на то, что по движению кустов было заметно, что там есть люди, никто не отозвался на несколько раз повторенный призыв. В числе вождей был некий Джова — громадный атлет по прозванию Каменное Сердце, славившийся своими воинскими подвигами среди своих единоплеменников и соседей. Его положительно было невозможно удержать, когда представлялся какой-либо случай добыть несколько скальпов. Когда на призывы Огня Прерии не последовало никакого ответа, Каменное Сердце выступил вперед и после нескольких слов, произнесенных энергично, отчетливо и громко, в заключение издал пронзительный протяжный крик, похожий на крик дикой птицы. Этот крик повторили за ним почти все его товарищи; в одно мгновение все они рассеялись затем в разные стороны и поползли с ловкостью и проворством змей к опушке леса и вслед за тем скрылись из виду в густом кустарнике и чаще леса.

Один Огонь Прерий остался неподвижно на своем месте подле нас среди открытой поляны под огнем невидимого неприятеля, нападения которого он ожидал с минуты на минуту, между тем как все остальные устремились вперед, как стая гончих по горячему следу.

— Они воображают, что будут иметь дело с такими же краснокожими индейцами, как сами они, — воскликнул переводчик, — и потому нет никакой возможности удержать их.

Теперь мы с дядей, в сопровождении Огня Прерии и переводчика, вошли уже в самый лес, и когда достигли поворота дороги, о котором я уже раз говорил в одной из предыдущих глав, нашим глазам представилась картина поголовного, безумного бегства: вся дорога была запружена мчавшимися во весь опор повозками, тележками и шарабанами, все кнуты и бичи работали без устали над спинами несчастных лошадей, испуганные лица женщин оглядывались назад с воем и криком, отвечавшим воинственному крику краснокожих. Доблестные и неустрашимые инджиенсы, покинув лес, бежали по дороге с быстротой оленей, чующих за собой близкую погоню, а некоторые из них без особенной церемонии вскакивали в тележки и прятались между юбками добродетельных жен и дочерей наших фермеров, собравшихся для обсуждения наилучшего и наивернейшего способа отобрать у меня мою собственность.

• Предыдущая
• 37/148
• Следующая