Ограниченный контингент - Громов Борис Всеволодович - Страница 15

• Предыдущая
• 15/72
• Следующая

В 1979 году я был начальником штаба дивизии на Северном Кавказе. Афганистан занимал в моей жизни такое же место, как и в жизни других людей. Телерепортажи оттуда для меня стояли в ряду многих передаваемых из-за рубежа сообщений о том, что делается в мире, и особого внимания на происходящие там события я не обращал.

Фамилии Тараки, Амина и других политических деятелей Афганистана ровным счетом мне ничего не говорили, хотя звучали все чаще. Уверен, что старшие офицеры и генералы, служившие тогда в приграничных с Афганистаном районах, наблюдали за тем, что происходит на противоположном берегу Амударьи, с профессиональной точки зрения более пристально. Я же, видя на экране телевизора смуглые лица и беззаботных афганских ребятишек, завидовал обилию солнца и, чертыхаясь, вспоминал, что у нас-то на дворе декабрьская слякоть и дождь со снегом.

Мне хватало забот начальника штаба дивизии. Службе я отдавал едва ли не весь день. Короче, тогда мне было не до Афганистана. В то время я еще не знал, что стремительно развивающаяся ситуация в Афганистане не только определит в какой-то мере мою судьбу, но и незаживающей рваной раной останется в памяти сотен тысяч наших соотечественников.

28 декабря я вместе с несколькими офицерами и генералами возвращался из штаба округа после традиционного подведения итогов за год. Пока летели из Ростова-на-Дону, обменивались новостями, которые удалось узнать. Кто-то сказал, что минувшей ночью наши войска пересекли границу и ступили на территорию Афганистана. Видимо, образована еще одна группа наших войск за границей. Как всегда в таких случаях, причины ввода войск обозначались расплывчато: оказание помощи народу дружественной страны в отражении нападения извне и защита собственных южных рубежей. Новость эта ни меня, ни других офицеров не удивила. Вполне вероятно, что для ввода войск есть все основания. Впрочем, кто из летевших тогда в нашем самолете об этом знал? Не могу сказать почему, но какое-то шестое чувство подсказывало, что уж кому-кому, а мне не миновать службы в этом самом Ограниченном контингенте.

Наступил 1980 год. Печать, радио, телевидение регулярно рассказывали об изменениях, происходивших после ввода советских войск. Тогда я задавался вопросом: надолго ли все это? Ответа не знал никто. Не каждый командующий войсками округа имел представление о составе и задачах ОКСВ в Афганистане, не говоря уже об офицерах дивизионного звена, и о более подробной и, самое главное, правдивой информации. В такой ситуации приходилось довольствоваться лишь обрывками фраз радиоголосов «из-за бугра» и слухами. До Майкопа, где я в то время служил, начали доходить сведения о первых погибших в Афганистане и о зверствах бандформирований по отношению к нашим солдатам. Для меня это стало неожиданностью — ведь афганцы, как постоянно говорилось, дружественный нам народ…

16 января я готовился к проведению двухдневных учений, которые должны были начаться ранним утром следующего дня. Около 5 часов вечера мне позвонил командир корпуса. Он сухо сказал, что министр обороны подписал приказ, согласно которому я назначен начальником штаба дивизии, находящейся сейчас в Кабуле. Через четыре дня мне надлежит быть в штабе Туркестанского военного округа и затем из Ташкента улететь в Афганистан. «Действуй. Успеха», — добавил он и положил трубку.

Короткий разговор с командиром корпуса был для меня настолько неожиданным, что я даже не поинтересовался, чем вызвано мое новое назначение. Обычно офицер, которого планировали куда-либо перевести, заранее узнавал об этом по различным каналам. Мне казалось, я тоже знал свою ближайшую перспективу.

Моя офицерская служба проходила нормально. Безусловно, были и взлеты, и неудачи. Тем не менее за восемь лет после окончания Военной академии имени М. В. Фрунзе мне удалось пройти путь от командира батальона до начальника штаба дивизии. Может быть, потому, что путь этот большой, а срок короткий, и услышал я однажды байку о том, что являюсь не простым офицером, а племянником одного из заместителей министра обороны. Так или иначе, но я был готов к тому, что меня пригласят на беседу по поводу назначения на должность командира дивизии. Решение это, как мне уже передали, было принято. Оставалось лишь дождаться официального приказа. Я недоумевал: назначение на равноценную должность, да еще и Бог знает где, — за что? Состояние, честно говоря, было удручающее.

Вечером, вернувшись домой, сказал жене о своей командировке. Я не знал, когда вернусь обратно — через месяц или через полгода. Ехать нужно было без семьи, а это все жены военных воспринимают, наверное, одинаково. Об Афганистане с самого начала охотнее говорили, чем ехали туда служить. Начались сборы. Через три дня все было готово — получился один чемодан. Даже не успев толком попрощаться с друзьями, как это принято, я улетел.

В Ташкенте была настоящая зима. Через три часа после приземления в аэропорту я уже находился в кабинете командующего войсками Туркестанского военного округа генерал-полковника Юрия Павловича Максимова. Он спокойно и неторопливо начал мне рассказывать о предстоящей службе в Афганистане. Судя по разговору, он обладал твердостью, интеллигентностью и ясным умом. Пожалуй, я впервые почувствовал в начальнике такого уровня уважение к офицерам, заботу о них и даже теплоту. По-моему, это очень важно для человека, уезжающего в неизвестность.

За день, проведенный в штабе округа, я попытался побольше узнать о своей новой дивизии и о положении в ДРА. Так ничего и не выяснив, понял только одно: в Афганистане трудно, служба там совсем не такая, как в Союзе. В кабинетах и коридорах штаба округа со мной разговаривали так, как будто видели в последний раз. Хотя никто об этом напрямую не говорил, чувствовалось, что очень скоро ожидаются потери людей и боевой техники. Значит, придется воевать.

Все, что касалось Афганистана, я невольно воспринимал как что-то среднее между двумя понятиями — жизни и смерти. Ночью, перед вылетом в Кабул, решил прогуляться по городу. Ходил по улицам, смотрел на дома, встречался с поздними прохожими. Вспомнил о страшном землетрясении, которое произошло здесь несколько лет назад. Тогда первыми начали разгребать завалы военные. Попытался представить, как действовал бы в подобной ситуации, и не смог — мыслями я уже был в Афганистане.

Следующим утром я вылетел в Кабул. Первый полет на войну незабываем. Военный аэродром, который впоследствии принял на себя основную нагрузку по созданию воздушного моста между воюющим Афганистаном и нашей страной, находится недалеко от Ташкента. Наша автомашина вырулила прямо на летное поле, где возле заправленного и готового к полету самолета стояло около двадцати офицеров. Почти все были вооружены пистолетами и автоматами. Лишь некоторые, в том числе и я, летели к новому месту службы и поэтому были без оружия. На полевой форме ни у кого не было видно знаков различия. Я же вышел из машины в шинели с полковничьими погонами и в папахе. Сразу поняв нелепость своего вида, я скрытно, насколько это было возможно, надел вместо папахи шапку. Знали бы эти люди, что в моем большом чемодане лежит еще и парадная форма…

Загранпаспортов и виз ни у кого не было, в Афганистан улетали по спискам. В неразберихе, которая неизбежна на первых порах, это было очень удобно. Во-первых, в самолет не сядет никто посторонний, во-вторых, если в воздухе произойдет катастрофа, то по спискам, один экземпляр которых всегда остается на земле, быстро можно установить фамилии погибших. Кстати, такой порядок и сегодня строго соблюдается в войсках при переброске их внутри страны по воздуху. Посписочная практика отправки в Афганистан существовала примерно до апреля. Позже военнослужащие пересекали Государственную границу СССР, соблюдая все действующие международные правила.

Я впервые летел на специальном санитарном самолете Ил-18, где вместо привычных сидений и кресел были лишь медицинские носилки. Почти все молчали, редкие фразы заглушал шум двигателей. Некоторые дремали. Через полтора часа наш самолет приземлился в Баграме. Здесь, в шестидесяти километрах севернее Кабула, располагалась, как я узнал позднее, самая крупная авиационная база ВВС ДРА. Позже этот аэродром в качестве основного использовался и летчиками 40-й армии.

• Предыдущая
• 15/72
• Следующая