Ограниченный контингент - Громов Борис Всеволодович - Страница 32

• Предыдущая
• 32/72
• Следующая

Однако на первых порах генерал не стал вникать в тонкости пребывания наших войск в Афганистане, в специфику взаимоотношений с властями и особенности боевых действий. Соответственно, не приходится говорить и о правильной оценке обстановки. В этом, кстати, ему «помогала» и «свита», которая то и дело поддакивала невпопад. Поэтому и задачи, поставленные этим генералом частям 40-й армии в первые дни его пребывания в Афганистане, нельзя назвать необходимыми.

Войсковая операция в ущелье Панджшер для 40-й армии являлась плановой на лето 1985 года. План ее проведения был за несколько недель до начала боевых действий утвержден в Генеральном штабе и у министра обороны Маршала СССР Соколова. Однако, оказавшись на командном пункте армии в Баграме, только что прилетевший генерал с первых же дней начал изменять замысел операции. Некоторые из принятых им решений вызывали у офицеров крайнее недоумение. В частности, он приказал перебросить основные силы 201-й мотострелковой дивизии на Южный Саланг. Для этого как минимум необходимо было подготовить саму дивизию и обеспечить ее безопасность во время совершения марша. Мы отчетливо представляли, что любые действия, связанные с недостаточной подготовкой или внезапными изменениями уже имевшихся у штаба армии «заготовок» на время проведения операции, тем более в таком масштабе, неизбежно приведут к огромным жертвам, и прежде всего среди наших людей.

Очередное его распоряжение — высадить десант в «зеленую зону». Для нас, прослуживших в Афганистане уже достаточное время, было аксиомой, что это повлечет за собой гибель не только самого десанта, но и задействованных вертолетов. При составлении плана и во время непосредственной подготовки операций мы избегали подобных шагов. Перед началом десантирования мы обязаны были обработать территорию, на которую планировалась высадка подразделений. Как правило, нами наносились бомбово-штурмовые удары авиации, а если этого оказывалось недостаточно, то производились огневые налеты артиллерии. «Зеленые зоны» были плотно населены мирными жителями, и мы об этом прекрасно знали. Знали мы также и о том, что эти районы активно используются душманами. Они учитывали наши правила, в частности то, что мы никогда не нанесем удары по местам, где проживают простые дехкане. Поэтому моджахеды пользовались этим и постоянно скрывались в кишлаках. Тем не менее это не давало нам основания готовить и наносить мощнейшие удары по густонаселенным районам. И вдруг — идея большого начальника о высадке десанта именно в «зеленую зону», для того чтобы сковать душманов боевыми действиями…

Мы пытались его поправить, однако это удалось не сразу. Командованию 40-й армии, в том числе и генералу Родионову, непосредственно руководившему проведением войсковой операции в ущелье Панджшер, изменить некоторые решения оказалось не под силу. Тогда с этим генералом встретился я и попытался убедить его в том, что отданные им отдельные приказы неверны. Наш разговор закончился тем, что я почувствовал со стороны приехавшего начальника некоторую обиду: дескать, какой-то молодой генерал пытается давать указания крупному должностному лицу, к тому же Герою Советского Союза. Конечно, его самолюбие было задето очень сильно. Но я отдавал себе отчет в том, что объективно опыта войны в Афганистане у офицеров штаба 40-й армии и у меня было больше, чем у него. И ни один подобный конфликт между нами не идет ни в какое сравнение с теми жертвами, которые могли появиться, если бы нам не удалось отстоять уже утвержденный и отработанный до мелочей план проведения операции. К чести генерала, в конце концов он согласился с приведенными доводами и отменил свои распоряжения.

Позже у нас с ним состоялся еще один, я бы сказал, мужской офицерский разговор. Конечно же, его и мое служебное положение нельзя было сравнивать, и я отдавал себе в этом отчет. Столичный генерал очень хотел, чтобы деятельность группы представителей Генштаба находилась и под его контролем. В частности, он настаивал на том, чтобы я систематически докладывал ему о результатах нашей работы. С недоброжелательностью нам приходилось сталкиваться в отношениях и со многими офицерами, служившими в Афганистане. Наша группа постоянно бывала в подразделениях Ограничейного контингента, и некоторым казалось, что, являясь глазами и ушами «Его Величества» начальника Генерального штаба, мы в конечном итоге работаем против 40-й армии, регулярно докладывая «наверх» об ошибках и просчетах.

Меня такое положение не слишком волновало, хотя, скажу откровенно, порой становилось неприятно. Осенью, примерно через полгода после завершения панджшерской операции, мы еще раз детально обсудили взаимодействие с этим генералом. Понял меня он правильно. Проблем, связанных с предвзятым отношением к деятельности представителей Генерального штаба, у нас с ним больше не возникало. Позже этот генерал неоднократно прилетал в Афганистан и сделал достаточно много как для обеспечения армии всем необходимым, так и для решения некоторых проблем.

1985 год стал особенно тяжелым в моей судьбе. И не только потому, что летом командование Ограниченного контингента проводило операцию в Панджшере, которая требовала напряжения сил на пределе возможностей. Этот год оказался трагическим для нашей семьи.

3 мая я находился в штабе 40-й армии и работал в своем кабинете. В одном из соседних зданий, недалеко от дворца Амина, располагалась действовавшая в Кабуле Оперативная группа Министерства обороны, которую возглавлял генерал армии Валентин Иванович Варенников. Праздничный день был в самом разгаре, хотя само понятие «праздник» для тех, кто служил в Афганистане, было весьма относительным. Настроение у нас было приподнятым уже потому, что душманы не преподнесли нам в эти дни никаких «сюрпризов». В первой половине дня мы уточняли план на предстоящую неделю и определяли части, в которых необходимо побывать нашей группе. Пообедав вместе со своими офицерами, я вспомнил, что утром забыл у себя в комнате какую-то мелочь, и решил зайти за ней. В мае в Кабуле стоит уже неимоверная жара, поэтому, оказавшись у себя, подумал, дай-ка приму душ, чтобы работу продолжить, как мы шутили, «с бодрячком». Правда, душа этого хватало минут на пятнадцать, не больше, и камуфляж снова пропитывался потом.

Ополоснувшись в ванной, я собрался было уходить, как неожиданно раздался телефонный звонок. Поднимаю трубку — звонит помощник генерала армии Варенникова по ВВС. Спрашивает:

— Борис Всеволодович, вы знаете генерала Крапивина Евгения Ивановича, командующего ВВС Прикарпатского военного округа?

Конечно, я его знал. Больше того, мы вместе с ним учились два года в одной группе в академии Генерального штаба. Прекрасный человек, истинно русский богатырь, отличный военный летчик, профессионал в своем деле. Всего у него было, как говорится, в меру — и строгости, и юмора, который то и дело переходил в балагурство. Короче, Крапивин был душой нашего курса. Собственно говоря, именно он и провожал меня в последний раз в Афганистан, когда я улетал из Львова.

— Надо держаться. У нас есть данные, что генерал Крапивин погиб, разбился.

Для меня это был страшный удар. Я не мог себе этого представить. Сразу же как-то беспорядочно нахлынули вопросы. Что значит — «командующий разбился»? Он ведь сам уже не летал — как он мог разбиться?!

— Подробности пока неизвестны. Как нам передали, его самолет потерпел катастрофу.

Расстроился я страшно, на глаза чуть слезы не наворачиваются. Таких людей, как Крапивин, не часто встречаешь. Мужиком он был неповторимым. Сразу после этого известия стало как-то не по себе, чудовищно разболелась голова.

Зашел в штаб армии, поднялся в свой кабинет, и вдруг мелькнула мысль, которая пронзила меня всего словно током. Накануне майских праздников я разговаривал по телефону с женой. Она мне сказала, что уже купила билет на самолет и второго мая собирается лететь в Москву, где после моего перевода в центральный аппарат министерства нам предложили квартиру. В конце разговора она как-то между делом добавила, что звонил Крапивин и предлагал ей лететь вместе с ним.

• Предыдущая
• 32/72
• Следующая