Дикое Сердце (ЛП) - Адамс Браво Каридад - Страница 28

• Предыдущая
• 28/65
• Следующая

- С Д`Отремон? – засмеялся Хуан. – Ты за кого меня принимаешь? Кроме того, у него нет дел: он приказывает своим управляющим собирать кровь и пот со своих рабов, и продавать все на вес золота в виде какао, кофе, тростника, табака… Корабли заполнены до отказа его товаром, когда выходят из порта Сен-Пьер, и потоки золотых монет падают в его сундуки. Ты что, не знала этого? Разве не ты говорила, что вы друзья детства?

- Друг семьи… больше друг Моники, чем мой…

- Ты не заставишь меня думать, что он приезжает из-за монахини. Эта гарпия, одетая в белое. Она смотрит на меня, как на паршивую собаку. Сегодня мне захотелось наорать на нее…

- Ты спятил? Что ты сделал?

- Успокойся. Я не сказал ей ничего. Это она меня оскорбила, потому что я подал руку, когда она поскользнулась на краю горы.

- Почему ты не дал ей упасть?

- Она бы убилась.

- И что! – вышла из себя Айме с гневом, который уже не могла скрывать.

- Ты хочешь, чтобы она умерла? Почему ты так ее ненавидишь? – спросил Хуан, неприятно удивленный.

- Не то, что я ненавижу ее… Она моя сестра… иногда я не знаю, что говорю… Дело в том, что Моника выводит меня из себя.

- Почему она хочет стать монахиней?

- Ты думаешь, я знаю? Кроме того, почему это тебя волнует?

- Меня? Ясно, что не волнует. Только ты для меня важна, и я должен вернуться из-за тебя, чтобы ты стала моей навсегда.

- Я твоя навсегда, Хуан!

- Не так: моя по-настоящему. Я увезу тебя туда, куда захочу, где никто не будет иметь права смотреть на тебя, и чтобы ты не смотрела ни на кого… Я дам тебе все, что мог бы дать богатый человек: дом, земли, слуг…

- Едва могу поверить тому, что слышу… Ты предлагаешь мне брак, Хуан? – спросила Айме с тонкой насмешкой.

- Брак? – удивился Хуан в замешательстве.

- Ты хочешь меня для всего себя по всем законным правилам… Ты вернешься богатым, чтобы предложить мне свой богатый дом.

- И кольца, и ожерелья, и одежду, которой не будет даже у губернатора, и дом больше, чем дом Ренато! И это все будет добыто мной, вырвано у мира моими руками…

- И каким образом? – спросила иронично Айме. – Медовый месяц не очень приятен, сидя в тюрьме…

- Ты думаешь я идиот? – пришел в ярость Хуан.

- Нет, Хуан, - ответила Айме искренне. – Я думаю, что нравлюсь тебе и ты любишь меня, что хочешь меня больше, чем когда-либо, что вернешься за мной, поскольку я много значу для тебя. И это делает меня счастливой, очень счастливой…

Хуан страстно поцеловал ее одним из тех поцелуев, которыми, казалось, уносил ее от реальности… огненными поцелуями, которые были подобно ударам волн о скалы: властными, пылкими, почти звериными.

- Чтобы вернуться, как я хочу, мне придется задержаться на дольше, чем шесть недель, - сообщил Хуан. – Мне нужно будет сделать в море многое, и берегись, если не дождешься меня!

- Как! Это вы, дочь моя?

- Да, Отец, я ждала, чтобы все закончилось. Мне нужно было поговорить с вами наедине…!

- Я послал сказать, что завтра выслушаю вас вместе с другими послушницами…

- Я не могу ждать до завтра. Простите, Отец, но я отчаялась.

Последние лучи уходящего солнца просачивались через цветные витражи широкого окна, которое упиралось в алтарь Девы-покровительницы бедных; низкорослый, нервный, седовласый Отец Вивье сделал жест бледной послушнице и указал на дверь ризницы, приглашая ее:

- Проходите, доченька. Поговорим прямо сейчас, так как этого хотите вы. Говорите…

- Мне нужно, чтобы вы отменили свое распоряжение. Я хочу вернуться в монастырь, Отец. Пусть для меня откроются двери послушницы… Я хочу постричься как можно скорее.

- Не думаю, что ваше здоровье достаточно улучшилось, - пробормотал Отец Вивье медленно и серьезно.

- Я чувствую себя отлично, отец. Мое здоровье не важно…

- Может быть здоровье вашего тела… но как насчет здоровья вашей души, дочь моя?

- Я хочу спасти свою душу! Я хочу забыть мир, стереть его, утопить! Я в отчаянии… боюсь впасть в искушение!

- Не в том состоянии души вы должны выбирать свой путь. Вы еще боретесь со своей человеческой любовью?

- Да, но борюсь тщетно и чувствую, что схожу с ума. Все бесполезно… я не могу убить ее, она живет, воскресает, душит меня…! Иногда у меня появляется страстное желание кричать о ней, заявить о ней. Меня терзает ненависть и ревность…

- Разве можете вы предложить свою душу Богу в таком состоянии?

- Я хочу умереть и родиться заново, хочу услышать колокола, которые бы звонили по печально страстной женщине, которой я была до настоящего момента, и голоса, которые бы говорили: умерла для мира! Умерла, да, умерла, и пусть этот монастырь станет могилой, куда навсегда погрузится Моника де Мольнар…

- Сколько страсти, сколько еще высокомерия в этом сердце! Этому сердцу нужно очиститься, чтобы предложить себя Божественному супругу, этому сердцу, столь привязанному к миру, для которого оно должно умереть…

- Отец… Отец, не оставляйте меня!

- Никто вас не оставляет. Было предписано необходимое вам испытание, а вы его отвергаете.

- Это слишком ужасно, слишком унизительно быть рядом с ним, видеть его… Его улыбку, взгляд, слова – все предназначено для другой… Нет, нет, Отец, я хочу остаться здесь, принять обет…

- Это невозможно. Не человеческая злоба, а только божественная любовь может сделать вас достойной надеть эти облачения. И единственный путь ведет к этому, который вы пытаетесь избежать: это путь смирения.

- Вы хотите…

- Не говорите больше ни слова, - прервал ее сурово Отец Вивье. – Вы просили об испытании послушанием. Тогда исполняйте его. Если вы действительно хотите выбрать этот путь, то вы не можете отвергнуть его. Бог даст вам силу, если Он избрал вас. – И смягчившись, продолжил: - Если вам нужна моя духовная помощь, можете приходить сюда каждое утро.

- Я вижу, что вы не понимаете моего жестокого испытания, Отец. Если я продолжу пребывание в моем доме, я должна буду уехать завтра из Сен-Пьера.

- Очень хорошо. Чем более одиноки вы будете, тем больше сил найдете в себе и яснее сможете увидеть глубину своей души. Я все-таки верю, что вы родились для мира, дочь моя. Есть в вашей душе вещи, которые в жизни могут быть достоинствами, но которые монастырь не прощает и не принимает. Почему бы вам не дождаться окончания этой бури, не связывая себя той дорогой, с которой будет свернуть намного мучительнее и труднее? Кроме того, ваше испытание имеет срок. Как можно решить все за несколько дней? Вам нужны месяцы, а может быть и год…

- А если я и через год приду как сейчас, Отец Вивье? – умоляла страстно Моника. – Если будут слезы в моих глазах и отчаяние моей души… если, как и сейчас, я приду к вам, потому что буду чувствовать, что схожу с ума, если, как и сейчас упаду у ваших ног на колени, сложу руки перед алтарем, плача кровавыми слезами и буду вас умолять: Отец, помогите спасти свою душу… Вы поможете мне, Отец? Мне нужно это знать, нужно быть уверенной. Через год смогу ли я вернуться?

- Вернетесь, когда найдете покой, дочь моя, когда будете знать, что ваше призвание истинное, - пробормотал священник, глубоко тронутый. – Возвращайтесь тогда, дочка. Если через год вы будете так же думать, как сегодня, ничего больше я вам не скажу: здесь будет ваш дом. Перед вами откроются двери монастыря и закроются навсегда после того, как войдете.

- Это все, что я прошу, Отец! Благодарю вас!

Моника де Мольнар упала на колени, наклонив голову и сложив руки. На мгновение показалось, что ее душа впала в еще большее отчаяние, не имевшее названия, которое ее окружало и сжигало; затем подняла голову, и рука священника протянулась, чтобы помочь ей подняться:

- Поднимитесь, дочь моя и возвращайтесь в дом. Идите с миром. Ах да, еще кое-что! Оставьте облачения у себя дома. Вернитесь в мир, как будто живете в нем. И помните, что пока вы не произнесли ни одного обета, который бы обязал закрыть ваше сердце. Любить для вас – пока что не грех, как и не было грехом искать другой путь. Все может привести к Богу…

• Предыдущая
• 28/65
• Следующая