Настоящая фантастика – 2015 (сборник) - Головачев Василий Васильевич - Страница 63

• Предыдущая
• 63/179
• Следующая

Странная мысль возникла у Гноила. Он поднял посох и попытался повторить эти линии на песке. Крошечные частицы жужжали, бормотали, неохотно уступая место очередной полосе. На пересечениях они вдруг накалялись, багровели, шелест становился громче, точно чья-то речь доносилась сквозь темноту.

– Ты на верном пути, Гноил, – прозвучало ясно. – Но тебе нужна помощь.

По песку прокатились волны, проступили резче, поднялись выше, очерчивая лицо. Изнутри пустых глазниц всплыли черные камни и уставились на Гноила тяжелым, неотрывным взглядом.

– Кто ты?

Лицо потекло усмешкой, в нем образовались трещины, множественные ручейки песка шуршали, и Гноилу показалось, что он различает смех.

– Ты славно изменился, Гноил, мой мальчик. – Губы песчаного лица отвердели. – Вырос. Возмужал. Мир пошел тебе на пользу.

– Гебарим?

– Я – Кайнаил, мой мальчик. Разве ты не помнишь меня? Я – твой спаситель.

– Не помню, – признался Гноил. – И от чего ты меня спас?

– От первородного греха, конечно. – Кайнаил песочным языком облизал песочные губы. Из норы выбрался трилобит и побрел по лицу Кайнаила, оставляя рябой след. Лицо сморщилось. – Но об этом потом. Что тебя гнетет, мой мальчик? Гебарим не пускает тебя в великий город? Или нефелим оказалась чересчур тверда?

– Я хочу построить гипостазис любви. Кайнан потребовала полюбить ее, как условие нашего познания друг друга. Но я не знаю, что это такое.

Лицо зашлось в кашле. Рот провалился, и из черной дыры вылетали тучи песка. Обнажилось гнездо трилобитов, в котором ворочались еще неокрепшие полупрозрачные твари.

– Сладу нет с этими бабами, – пробормотал Кайнаил. – Угораздило тебя, мой мальчик. Вот, помнится, пришла ко мне одна лаборантка и говорит, мол, так и так, профессор… хм, впрочем, это уже как вечность не имеет отношения к делу.

Кайнаил задрал глаза к саду и замолчал. По песчаному лбу прокатывались волны, в которых копошилась мелкая живность – букашки и таракашки. Букашки спаривались с таракашками, уродливое потомство вылуплялось из темных яиц и тут же издыхало, посколько не имело то ног, то голов, то брюшек. На дохлых жучков слетелись медузы, опускаясь на добычу полупрозрачным пологом, и, если присмотреться, было видно, как нежизнеспособное потомство совершает последнее путешествие в пищеварительном тракте хищниц.

– Ты ее побей, – вдруг сказал Кайнаил.

– Кого? – Гноил не сразу сообразил, о ком заговорил Кайнаил.

– Бабу. Приложи хорошенько палкой – вон она у тебя какая суковатая. По спине, по бокам. Только по лицу не надо. Лицо для них самая важная часть. А спина, бока – туда-сюда. Поболит, синяки пройдут. Идя к женщине, запасись посохом, мой мальчик.

– Я пробовал, – сказал Гноил. – Ничего не вышло.

Букашки закопошились сильнее. Они высоко подпрыгивали на раскаленном песке.

– Расскажи-ка подробнее, сынок, какие деревья ты используешь для гипостазиса?

– Все, что есть под рукой, – пожал плечами Гноил. – Кедр, ель, сосну…

– Так в этом все дело! – Кайнаил выпустил такой фонтан песка, что запорошил Гноилу лицо. Пока тот отплевывался и утирался, Кайнаил продолжил:

– Ты используешь голосеменные, сынок. Понимаешь? С голосеменными гипостазис любви не сладишь.

– Почему?

– Где у них пестик? – спросил Кайнаил. – Где тычинка? Цветочек? Плод? Или ты собираешься одними шишками обойтись? Женщина ведь не рыба, не нефелим. Иной уровень эволюции. Они икру не мечут. У тебя план строительства гипостазиса имеется? Ты продумал ноэму? А в какие пазы ты собираешься установить ноэзис? Я еще не говорил ничего о субстрате, сынок. Субстрат – отдельная категория. Его с наскоку не сваришь.

Гноил тяжело опустился на камень, почесал бороду.

– А ты можешь меня научить, Кайнаил? Всем этим пестикам с тычинками?

Букашки замедлили бег, а затем и вовсе остановились. Полупрозрачные трилобиты отвердели, потемнели и поползли прочь из гнезда.

– Прежде всего, мой мальчик, – сказал Кайнаил, – следует раздобыть гофер. Но он не растет в здешних лесах, поэтому тебе придется пробраться в Сад.

Гноил опасливо посмотрел в темноту с правильными геометрическими тенями.

– Великий город гебарим наложил строгий запрет на Сад. В его сторону нельзя даже смотреть, Кайнаил.

– Гноил, мой мальчик, ты не только смотрел на Сад, ты даже с ним разговаривал, – сухо засмеялся Кайнаил. – Ведь Сад – это я.

Гноил вытряхнул песок из бороды и осмотрелся. Ровный свет окутывал странные вещи. Слишком правильные, гладкие, обтянутые непроницаемой оболочкой. Некоторые из них жужжали, другие мигали многочисленными глазками, но большая часть стояла недвижимо, словно испугавшись его. Гноил принялся их трогать, сдвигать, царапать, но обитатели Сада никак не реагировали.

– И где здесь Гофер? – спросил Гноил. Сад разочаровал. Оказалось, что недвижимость скучна и утомительна. Почти так же, как носить придуманные Кайнан опоясы. Он не ожидал ответа, но кто-то произнес:

– Ты ищешь Гофера?

Гноил осмотрелся, но никого не увидел.

– Подойди к вольеру, – подсказал голос. – Шагай вперед, пока не уткнешься в решетку.

Гноил сделал несколько шагов вперед, но уткнулся в растение с плоской кроной, из которой в разлинованную черными и белыми квадратами почву уходили четыре круглых корня. Глаза привыкли к окутывающему свету, но пропорции Сада сбивали с толку. Гноил до сих пор не мог оценить истинные размеры обитателей Сада. Если он будет обходить четырехкорневое растение, то не заплутается, не потеряет зов?

Поэтому Гноил обходить не стал, а перелез. Растение не шевельнулось. Маленькие растения с широкими выростами и тонкими корнями он перешагивал. Голос молчал, и в молчании Гноилу почудилась насмешка.

– Ну, вот ты и дошел, – сказал голос из плетеного куба. – Рад твоему возвращению, сынок.

– Кайнаил? – Гноил недоверчиво смотрел на червя. Червь обвивал сухое дерево, торчащее среди сплетений, и раскачивал из стороны в сторону гладкой головой.

Червь засмеялся, и было странно видеть, как он широко разевает пасть, в которой мечется раздвоенное жало.

– Как меня только не называли, сынок! И змием, и диаволом, и червем сомнения, но чтобы Кайнаилом. – Червь ударился пару раз о сплетения головой. – Ха-ха! Слишком много чести!

– Кайнаил говорил со мной, – сказал Гноил, – и прислал сюда.

– Он, очевидно, предлагал тебе избить свою женщину палкой? Войти к ней с плеткой? «Только лица ее не трогай, бабы этого не простят», – очень похоже изобразил червь.

– Откуда знаешь? – Гноил поморщился.

– Он всегда так говорит. – Червь подставил под голову кончик хвоста. – Я знаю его, как облупленного, мальчик мой, сынок. – Последние слова он опять произнес с интонацией Кайнаила. – Все ужимки выжившего из ума старикашки. Да и ты должен его помнить, – невзначай заметил червь.

– Я только сейчас познакомился с ним, – сказал Гноил. – Хотя он упоминал, что спас меня.

– Ну-ну, – ответил червь. – Оглянись, сынок, разве тебе не знакома лаборатория? Вот эта клетка? Те столы, стулья? – Червь вдруг вытянулся, истончился, легко проскользнул в отверстие оплетки. – Думаю, тебя заманили сюда не случайно, мальчик мой. Наверняка кто-то из гебаримов приложил свою… э-э-э… лапу? Руку? Или что там у них? Сразу и не сообразишь. Весь этот мир, сынок, – сплошной заговор, а ты туповат, чтобы в нем разобраться.

– У меня есть женщина, – обиделся Гноил. – Очень умная.

– Асса, – прошипел червь, – прости, мальчик мой, но из ребра ду… хм, доверчивого человека Макиавелли не создать. Даже если его сделать женщиной. Хотя, кто теперь помнит о Макиавелли? Любительство, а не интриги, доложу я тебе. Вот и про меня забыли. Оставили в лаборатории до скончания веков, древнего затейника, а ведь я правил миром тысячелетия, веришь ли, сынок? В меня можно было не верить, обо мне можно было не помнить, а я был, понимаешь, – был!

– Мне бы древо, – напомнил Гноил. – Гофер.

• Предыдущая
• 63/179
• Следующая