Настоящая фантастика – 2015 (сборник) - Головачев Василий Васильевич - Страница 64

• Предыдущая
• 64/179
• Следующая

– Мне бы древо, – передразнил червь. – Сам не понимаешь, чего просишь. Черт с тобой, как всегда, приходится брать все в свои… э-э-э… руки.

Червь ловко взобрался на Гноила, обвил шею и ткнул хвостом:

– Туда.

Древо источало свет, как смолистая ель источает из себя тягучую сладкую патоку. Свечение окутывало ствол облаком, подобным тем, какие опускаются ближе к земле, дабы наполнить опустевшие резервуары свежей водой. Ребристые сочленения с огромными мослами, взбухшими венами под одряблой кожей, искривленные тяжестью плодов. Некоторые перезрели, сморщились, таращили пересохшие глаза и что-то силились произнести сгнившими ртами, в которых кишели разноцветные мухи. Но рядом набухали почки новых, только-только готовых прорвать плаценту, гладких, с еле наметившимися бугорками будущих глаз и ротовых отверстий. Там, где корни уходили в резервуар с питательной жидкостью, опускалось и поднималось дыхало с углублением пупка, и толстая кора то сходилась, смыкаясь непроницаемым панцирем, то расходилась, приоткрывая густо-красные трещины плоти.

– Вот, – сказал червь, – древо познания доброго и злого, оно же д-р Ево Гофер. Присмотрись, что вышито на остатках его халата.

Сквозь листву белели полоски, испещренные знаками, какие иные гебаримы любят изображать на своих телах.

– И что там вышито?

– Съешь меня, – ответил червь.

– Я не ем червей, – поморщился Гноил.

– Дурак, на древе написано – съешь меня! Точнее, написано длиннее и заковыристее, но смысл такой. Я этих плодов сожрал столько, что могу без запинки рассказать об особенностях культуры масок в древних цивилизациях Мезоамерики. Каково? Ты хоть одно слово понял? И кстати, как ты собираешься строить гипостазис? У тебя имеются чертежи?

– Хорошо-хорошо, – сказал Гноил, протянул руку и ухватил плод посочнее. Плод, ощутив, что его срывают, заверещал, попытался укусить, но зубы у него еще не отросли. Из пуповины брызнула кровь, Гноил запихнул плод в рот. Приторный сок заструился по гортани, в нос ударил дурман, и голова закружилась так, что пришлось схватиться за древо. Тысячи игл пронзили тело, растворили оболочку до крохотного ядрышка, каким и являлся настоящий Гноил. Точнее, не Гноил, а волосатое, нелепое существо, что сидело в вольере и сквозь прутья клетки смотрело на человека в белом халате, который оторвался от микроскопа, закинул руки за голову и крутанулся так, что кресло совершило оборот.

Теперь человек смотрел на Гноила. Тем нехорошим взглядом, который Гноил научился различать и после которого его вытаскивали из клетки, привязывали к столу и обрекали на новые муки. Хотелось забиться в дальний угол, сжаться, спрятаться, прикинуться больным, а еще лучше – мертвым. Он мог бы напасть на своего мучителя. Вцепиться в палец, руку, ногу. Но для этого нужна храбрость, злоба, ненависть, а их не осталось в Гноиле. Только страх.

– Зачем так смотришь на меня, друг мой? – спросил человек в белом халате. Гноил прикрыл лапками слезящиеся глаза, а человек рассмеялся. Встал, шагнул к клетке. – Старая, старая макака, ты хоть понимаешь, чего мне удалось добиться? Через сколько испытаний мы с тобой прошли? И только ты один остался мне верен, – человек прижал лицо к решетке, – и то потому, что сидишь в клетке. Не находишь подобное символичным? Человек остается человеком постольку, поскольку сидит в крепкой клетке? Клетке социума, клетке знаний, клетке тела, клетке наследственности? А, мой волосатый друг?

Гноил отполз подальше. Лапы ослабели и не так быстро передвигали исхудалое тело. Решетка впилась в болячки на спине.

– Они думали перехитрить меня, заключив в очередную клетку. – Человек растянул рот, обнажив темные пеньки зубов. Они до сих пор страшили Гноила, который помнил, как однажды, когда он еще не упускал возможность цапнуть мучителя, они вдруг превратились в клыки и одним движением располосовали лапу так, что он охромел. – На самом деле они освободили меня, понимаешь? Если бы не они, я до сих пор возился бы с генами, творя химер на потеху публике и гениев на потеху родителям. Кстати, ты не знаешь, почему богатенькие дурачки обязательно хотят гениальных детей? Не любящих. Не заботливых. Не добрых. А самых умных? Самых красивых? В чем смысл и радость, когда сверхдитя смотрит на предка, как я смотрю на тебя, старую, паршивую обезьяну?

Человек резким движением распахнул дверцу клетки и схватил Гноила за шею. Крепко сжал пальцы, подтащил его ближе, заглянул в слезящиеся от ужаса глаза.

– Знаешь, как они меня называли? Детский портной. Представляешь? Детский портной! Ведь я шил им потомство на заказ. Хотите мальчика? Получайте мальчика. Хотите брюнета? Получайте брюнета. Хотите чадо с идеальным слухом? Получайте и распишитесь. Дьявол, на что я тратил драгоценное время!

Гноил задыхался, обделался, но человек даже не заметил этого.

– Зачем возня с генами, когда у нас есть идеальный инструмент для изменения всего мира? Понимаешь, обезьяна? Даже ты способна понять тривиальную истину: гены – не книга, в которой мы переставляем слова, вымарываем одни и вклеиваем другие. Это азбука, из которой разум составляет любое слово, любое! Пойдем, пойдем, я покажу тебе. – И человек потащил его, держа за шею.

– Страх, всего лишь страх сдерживает разум в тисках тела. О, это великое чувство – страх! Борьба за существование, говорите? – Человек встряхнул Гноила, словно он что-то возразил. – Всего лишь страх поверхностным натяжением запирает нас в привычных вещах – генах, телах, биоценозе, пищевой цепочке. Замок, что не дает освободиться. Резонанс Шумана, будь он неладен, на который мы настроены с рождения, как радиоприемники, чтобы прозябать под гнетом гниющей плоти. Станьте богами! Станьте богами! И для этого не нужно ни грана святости, ха-ха, всего лишь сдвинуть несущую частоту страха, понимаешь? Как в приемнике, хотя откуда тебе знать о приемнике, паршивая обосранная обезьяна!

Он швырнул Гноила, бросил его на пол и пнул так, что животное отлетело к стене, где и осталось лежать, поскуливая.

– К черту ваши сребреники, к дьяволу ваших сверхдетей, к Вельзевулу весь мир! Вот мой дар всему человечеству, ты меня слышишь, обезьяна? Всему!

– Сладок ли плод познания хорошего и дурного? – прошипел в ухо червь, но Гноил не мог ответить. Горло свело оскоминой, и ему казалось, будто куски продолжают шевелиться в животе. – Теперь ты ведаешь всю низость собственного происхождения? Твой хозяин бросил тебя на съедение гебаримам, а ведь в его власти было превратить тебя в нечто более значимое. Но теперь все изменилось – ты свободное мыслящее существо, а он в твоей власти, Гноил. Распорядись ненавистью мудро.

– Что мне делать? Что мне делать? – простонал Гноил. Он смотрел на свои руки, а видел скрюченные обезьяньи лапы, темные, морщинистые, покрытые редкими клочками седых волос. – Я – не человек? Я – обезьяна?!

– Ну, все люди произошли от обезьян, и никого это не волновало, – заметил червь. – Не находишь забавным – человек произошел от обезьяны, человек стал богом, боги из обезьяны сотворили человека? Люди так предсказуемы. Но тебе еще повезло вырваться из клетки. Пойдем, я на кое-что тебя наведу.

– Что это? – Гноил шел вдоль ограждений и смотрел на животных.

– Зоопарк. Зоопарк имени д-р Ево Гофер, – сказал червь. – Тебе нравится?

Гноил остановился около одного из ограждений, присел и осторожно потрогал пальцем лежащее животное. Оно оказалось мягким и теплым. Касание Гноила его рассердило. Животное зарычало, оскалилось, поднялось с примятой травы и отошло подальше. У него имелись ноги, и передвигалось оно с не меньшей грацией, чем парящие аммониты.

– Животные – отдельно? – Гноил не мог взять в толк, как такое возможно – возлежать на траве и не превращаться в траву. – Или они уже в траве?

– Это не трава, – сказал червь. – Это мех. Шкура. Понимаешь? Они все в одежде, которая их защищает, сохраняет форму.

• Предыдущая
• 64/179
• Следующая