Разбитое сердце королевы Марго - Лесина Екатерина - Страница 53

• Предыдущая
• 53/65
• Следующая

– Знаешь, что интересно. – Далматов медальон повесил на шнурок, а шнурок – на шею. И прикосновение металла к коже обожгло. – Она до сих пор не появилась.

– Варвара?

Далматов кивнул.

Не было больше ни тоски, ни щемящего чувства утраты, никаких иных чувств, кроме, пожалуй, желания хорошенько выспаться. Эта ночь выдалась беспокойной, как и предыдущая, а днем спать Далматов не привык. И собственные зелья ему не помогут.

– Она должна была обнаружить пропажу. А догадаться, кто прибрал игрушку к рукам, не так сложно. Дальше в ее характере заявиться и устроить скандал, но Вареньки нет. И о чем это говорит?

Рыжая отвернулась.

Ей неприятна была сама мысль о том, что родственница ее вовсе не та беззащитная овечка, которой представлялась. Хотя овечка, как есть овечка…

– Не бери в голову. – Далматов похлопал по медальону.

И все-таки жаль… историческую ценность не доказать, а ведь романтическая история, трагическая история любви королевы Маргариты и опального де Ла Моля, подняла бы цену втрое, если не больше. Людям нравятся чужие трагические истории.

– Одевайся потеплей.

– А ты…

– И я оденусь.

– Варвара…

– Можем заглянуть, конечно, но подозреваю, что ее в гостинице нет.

И подозрения оправдались. Номер пустовал. А портье любезно сообщила, что Варенька соизволила съехать.

– Я все равно не верю, что она… – Саломея подняла воротник.

Буря разыгралась. Метель. Ветер порывистый, северный, куртку далматовскую продувает, а обещали, что она непродуваемая. Вот и верь после этого людям. Под курткой – свитер, который тоже не спасает.

Хороша погода.

Уместна.

Машину замело, и замки заледенели, и Далматов возится с ними, пытаясь пробудить электронное сердце. Получается.

– Давай прячься.

– А ты… – Саломея ныряет в салон, холодный, но хотя бы ветра нет, и то ладно.

– Я скоро.

Очистить лобовое стекло от снега. Мотор завести, чтобы прогрелся. И успокоиться. Почему-то именно сейчас вся затея выглядит бредовой. Но Далматов не отступит. Упрямство – это семейное.

Единственное, он, забравшись на водительское место, делает звонок.

– Вы хотите узнать правду о том, что произошло? – Ни приветствия, ни представления, она узнает и по голосу, ей не так уж часто звонят. – Если да, тогда записывайте адрес. Только постарайтесь подъехать так, чтобы вас не заметили.

Смешное предупреждение. В этой снежной круговерти сложно заметить хоть что-то.

И машина пробирается на ощупь.

Медленно, как же медленно… ветер воет, швыряет в лобовое стекло горсти липкого снега, и память оживает. Ведь уже было так, чтобы снег и буря, ощущение безысходности.

Страх.

Ледяные пещеры. Обожженные руки… серп великой богини, от которой и осталось – имя.

Далматов тряхнул головой, отгоняя непрошеные воспоминания.

– Тебе страшно? – Саломея повернулась к нему и призналась: – Мне вот страшно. Я вспомнила, как тогда…

– Я тоже.

– Все ведь обошлось.

– Да.

– И на этот раз…

– Наверное. – Он хотел бы пообещать, что и сегодня все обойдется, только не получалось. – Они не привыкли убивать, чтобы лицом к лицу. А это сложнее, много сложнее, чем яда в кружку плеснуть. И у нас есть преимущество. Мы знаем о них правду, а вот они не знают, что мы знаем…

– Далматов, ты сам-то не запутался?

Неловкая улыбка. Хотелось бы пошутить, но шутки не получается.

– Мы за город едем… знаешь, будь я наивной дурочкой, и то бы заподозрила неладное. – Саломея щурится, пытаясь разглядеть хоть что-то в снежной круговерти. – Она вчера сказала, что остановилась у друга, что он в глуши обретается, вот только не говорила, что в такой глуши.

Дорога.

Хмурый ельник, в котором ветер стихает, оставаясь за колючей стеной. Но вой его доносится.

– Но похоже, меня считают более чем наивной дурочкой…

Дорога ухабистая, и машина еле-еле ползет. Озеро открывается как-то сразу. Круглое. Сизое. Схваченное толстым льдом, оно глядится огромным зеркалом, которое утопили в белых сугробах.

Дорогу перегораживает шлагбаум, залепленный снегом. И Далматову приходится выбираться, чтобы открыть проезд. «База отдыха «Турист».

Покосившийся проволочный забор. И дома, утонувшие в сугробах по самые крыши. Старая мачта с древним громкоговорителем. Тишина.

И серой тушей выделяется огромное здание – базы.

– Нам, похоже, туда. – Саломея хлопает себя по бокам и прыгает, пытаясь согреться. Здесь, за городом, мороз особенно ощутим.

– Ждем.

– Чего? – Она не хочет ждать, она хочет, чтобы все наконец закончилось. И Далматов разделяет ее желание, только еще рано.

– Кого… нам ведь нужен свидетель. А вдруг заблудится…

Ждать пришлось долго. И Саломея спряталась в машине, дверцу оставила открытой, все одно салон моментально вымерз. И телефонный звонок Далматов услышал.

– Да… да, конечно, мы едем… – Саломея говорила, глядя на мертвое строение базы. – Но вы же видите, что на улице творится… может, перенесем… нет? Уезжаете? Вы не говорили… надолго? Конечно-конечно… нет, скоро уже будем… тут за городом – настоящее безумие… а где вас там искать? Вы уж извините… кто мог знать…

– Тот, кто читал прогноз погоды, – проворчал Далматов, кляня тот миг, когда вздумалось ему влезть в эту историю. Он похлопал по груди, проверяя, на месте ли медальон. – Волнуются?

– Да. – Саломея убрала трубку в карман. – Илья… я вот тоже несколько нервничаю. Ты уверен, что она приедет?

Далматов ни в чем уверен не был.

Но она приехала.

Крохотная дамская машинка темно-вишневого цвета, именно то, что подходит для лесных прогулок. Полыхнули фары и погасли, а машинка осталась у шлагбаума.

– Видишь? – Далматов отправился встречать гостью, которая сама выбралась. – Рад видеть вас.

– Не могу ответить тем же. – Дама куталась в меха. – Надеюсь, это была не шутка…

– Какие шутки? Все более чем серьезно… вы ведь хотите понять, как убили вашего сына? Тогда держите… – Он протянул черный прямоугольник планшета. – Радиус действия метров триста обещали… правда, при нынешней погоде лучше подойти поближе. Запись будет вестись автоматически.

Надежда ничего не стала спрашивать, а Саломее подумалось, что она, похоже, и вправду с ума сошла, если до сих пор не передумала.

Ночь святого Варфоломея закончилась огненным рассветом, охватившим Париж, и тихой ненавистью, которой проникся Генрих к Екатерине и к дочери ее. Ненавидеть Маргариту было куда проще, она, все еще наивная, была безопасна.

И искренне пыталась угодить супругу.

– Матушка больше не гневается на вас, – сказала она спустя несколько дней и одарила Генриха улыбкой. – Она счастлива обрести еще одного сына…

Сама Екатерина внушала Генриху страх. Он помнил ее, грузную неопрятную женщину, которая следила за его воспитанием столь пристально, что воспитывали его едва ли не усердней, нежели отпрысков Екатерины.

Ныне она изменилась мало, будто годы и вовсе не коснулись, разве что посеребрили волосы и добавили веса. Екатерина по-прежнему была хозяйкой в Лувре, что бы там ни полагал наивный король, более занятый охотой и иными увеселениями.

Екатерина ему не мешала.

Она ловко управляла своими детьми и теперь дотянулась до Генриха.

А он, тогда, глянув в снулые глаза ее, испытал воистину животный ужас, который напрочь лишил воли. В голове осталась одна мысль: он не готов умереть.

Не сейчас.

– Зато ваша матушка крайне недовольна вами.

Екатерины боялась и собственная дочь ее. Генрих понял это не сразу, а поняв, обрадовался, потому что теперь был не одинок в этом страхе, ко всему получил оружие, способное уязвить беспутную женщину, навязанную ему в жены.

Она была такой…

Неправильной.

Наивной.

И радостной, хотя, видит Бог, не имелось у Генриха ни единого повода для радости. Он, король Наваррский, надежда и опора всех протестантов Франции, вынужден был отречься от собственной веры. И это отречение ему припомнят не единожды… ко всему он так и не обрел вожделенной свободы.

• Предыдущая
• 53/65
• Следующая