В ожидании зимы (СИ) - Инош Алана - Страница 51

Цветанка сама не поняла, как оказалась на складном деревянном стульчике с сиденьем из куска кожи. Пепельная метель волос и ядовитое зелье глаз девушки были знакомы ей до звериной тоски под сердцем, до подлунного воя, до стона. Это лицо Цветанка узнала бы из тысяч: именно его она видела на рассветной озёрной глади, именно этим лицом бредил призрачный волк, показывая его снова и снова. Но зачем он это делал? Чего хотел добиться? Чтобы Цветанка опасалась зеленоглазой девы? Или что-то ей сказала? Или, может быть, чем-то помогла?

«Открой рот, – велела девушка. И, заглянув, хмыкнула: – Ха, да твои зубы целёхоньки! Не морочь мне голову, брысь отсюда!»

Пришлось встать и отойти в сторону – с невидимой стрелой в сердце, отравленной ядом лунной ночи. За это бесцеремонное «брысь» хотелось схватить девицу за руку, притянуть к себе и… А вот что дальше? Цветанка терялась. Отшлёпать? Оттаскать за косу? А может, поцеловать? Она была не в силах покинуть рынок и, словно прикованная невидимой цепью, бродила около места, где работала девушка. На стульчик садились новые и новые желающие: пусть вырывание зубов и выглядело устрашающе, но нужда избавиться от боли оказывалась, видимо, сильнее страха. А заодно люди и подстригались, и подравнивали бороды. Стрижка была одна – «под горшок».

У Цветанки уже гудели и подкашивались ноги, в животе горел голод, а она всё не могла уйти. Наконец под вечер пепельноволосая девица убрала посуду, полотенце и передник в мешок, сунула под мышку сложенный стульчик и направилась прочь с рынка. На поясе у неё вместе со снастью позвякивал кошелёк с сегодняшней выручкой. Это была последняя возможность с ней заговорить, и Цветанка решилась на дерзкий шаг – тот же, какой помог ей познакомиться и с Дарёной.

Как бы нечаянно столкнувшись с девушкой, она незаметно завладела её деньгами. Та прошла ещё несколько шагов, но потом остановилась и обернулась к Цветанке. Её лицо оказалось совсем не разгневанным, а лукаво-игривым, и у воровки невольно расплылась ответная улыбка от уха до уха… Дурацкая, наверно, да и в голове было пусто – ни одного умного слова, чтоб завязать разговор.

«А ну-ка, отдай то, что тебе не принадлежит», – сказала девушка.

«Скажешь, как тебя зовут – отдам», – наобум брякнула Цветанка.

«Звать меня Серебрицей, – последовал ответ, и обладательница пепельной косы протянула ладонь. – Ну?»

Цветанка выудила из кошелька одну монету и положила на ладонь Серебрицы. Та возмущённо сверкнула изумрудными глазами.

«Эй, а остальное?»

«А мы не уговаривались, сколько я тебе отдам, – хитро улыбнулась Цветанка. – Угостишь меня – верну и остальное».

«В гости, значит, напрашиваешься? – Серебрица окинула воровку оценивающим взглядом сквозь прищур длинных ресниц. – Ну, пошли».

Окрылённая тем, что всё получилось так легко, Цветанка бросилась следом. Серебрица шагала размашисто и скоро, как будто и не провела целый день на ногах, и воровка еле за нею поспевала.

«А ловко ты зубы… того… выдираешь, – нашла она наконец слова для беседы. – Жуть прямо!»

Серебрица усмехнулась.

«А тебя-то как звать?»

«Меня? Э-э… Зайцем кличут», – тут же напряглась воровка. Опять эта проклятая двойственность…

В глазах новой знакомой распахнулась затягивающая, как болото, зелёная вечность.

«Зайцем люди кличут, а матушка как назвала?» – спросила она.

Теперь, вблизи, она казалась не такой уж и юной. Странное это было сочетание: на гладком девичьем личике – пугающе изменчивые глаза, то с ядовитой сумасшедшинкой, язвительно-кислой, как незрелое яблоко, то вдруг прохладно-усталые и проницательные, полные жутковатой многовековой мудрости Волчьих Лесов.

«Матушки своей я не помню, – сказала Цветанка с непонятно откуда взявшейся откровенностью. – Меня бабушка воспитала… Она меня, видно, и назвала… Цветанкой. А Зайцем меня за быстроту прозвали».

Жила Серебрица в ветхой лачуге у моря. Домик стоял на отшибе, вдали от рыбацких хижин, которые отгородились от него развешенными для просушки сетями – путаными, драными, с застрявшими в ячейках ошмётками водорослей. Девушка первой скользнула внутрь, а Цветанка на несколько мгновений замешкалась на крылечке: к чему всё-таки было то видение лица Серебрицы на водной поверхности? Что волк хотел этим сказать?

Не успела она войти, как на голову ей обрушилось что-то плоское и тяжёлое. Провал в черноту, мучительное, выворачивающее наизнанку кружение – и в глазах начало постепенно проясняться. Череп раскалывался от боли, а в нос бил вкусный запах. В печке трещал огонь, а под боком у Цветанки похрустывала солома в тюфяке. Она словно попала домой, в свою лачужку в Гудке: единственная комнатка служила и горницей, и кухней, и спальней. Печка, стол, лавки вдоль стен, в углу – лежанка, на которой Цветанка и пришла в себя. А зеленоглазая хозяйка преспокойно вынула с пылу-жару большую рыбину, запечённую целиком, и поставила на стол. Нащупав под волосами болезненную шишку, воровка простонала:

«Ну и ну… Радушно же ты гостей встречаешь!»

«А мы не уговаривались, чем я тебя угощу, – со смешком ответила Серебрица, обыгрывая выходку Цветанки с монетой. – Может, пирогом, а может, и сковородкой».

Цветанка сморщилась от головной боли и откинулась на подушку. Серебрица присела на край постели.

«Не серчай… Надо же было мне как-то свои деньги вернуть».

«Я бы и так их тебе отдала», – обиженно пробурчала Цветанка.

«Почем мне знать? А если б опять обманула?»

Серебрица шаловливо провела по плечу Цветанки пальцем, и только теперь та заметила, что лежит под одеялом нагишом.

«А где моя одёжка?» – ахнула она, чувствуя, как жар приливает к щекам.

«Я её спрятала, чтоб ты не убежала, – хрустально засмеялась Серебрица. Её глаза светились изнутри: в зрачках мерцали золотые искры, придавая взгляду колдовской вид. – Сейчас рыба остынет малость – будем кушать. А то больно уж горяча, обжечься можно ненароком».

Оконце синело вечерней мглой. Цветанка встрепенулась: Дарёна там, наверно, её уже заждалась… Впрочем, воровке было не впервой надолго пропадать – скорее всего, Дарёна давно привыкла. Дуться будет, это как пить дать… Надо выбираться из логова этой зеленоглазой чаровницы поскорее – подальше от беды.

ОЖЕРЕЛЬЕ!!!

«Где мои янтарные бусы?! – вскричала Цветанка и откинула одеяло, позабыв про смущение. – Куда ты их дела? Верни сейчас же!»

«Ш-ш, – успокоительно погладила её по плечам Серебрица. – Что кричишь, как заполошная? Никуда твои бусы не делись… Слишком это ценная вещь, чтобы ею просто так разбрасываться».

Слишком ценная вещь… От этих слов по жилам Цветанки будто заструилась вода со льдом. Из-под верхней губы Серебрицы блеснули клыки, а её жутковато-печальные глаза затягивали Цветанку в гибельную топь, из которой не выбраться, не спастись. Провалившись однажды под лёд по пояс, она выкарабкалась, а сейчас сил бороться не осталось.

«Не бойся меня, – грустно вздохнула Серебрица. – Только ты можешь меня понять… Хоть и кличут тебя Зайцем, но сердце у тебя волчье. Мы с тобой одного поля ягоды».

Страшные слова: «Ты – оборотень?» – повисли в груди Цветанки глыбой льда, она так и не смогла их произнести. Серебрица заправила прядь пепельных волос себе за ухо – острое, поросшее по краю серебристой шерстью. Такую безумную боль, плескавшуюся в глазах, Цветанка уже видела у Невзоры, женщины-оборотня, которую ей удалось освободить от колдовских уз, наложенных жестоким волхвом Барыкой. «Второе сердце» проснулось и стукнуло в груди рядом с её собственным, а рука сама собой потянулась в порыве сострадания к щеке Серебрицы. Та прильнула к ней и устало закрыла глаза, но потом мягко отняла ладонь Цветанки от своей щеки.

«Ты не можешь меня спасти и снова сделать человеком, великодушная девочка, – сипло проговорила она. – Всё, что ты можешь мне дать – это немного жизненной силы… Я родилась с изъяном – седыми волосами. Человеческая стая смотрела на меня косо, но и в стае Марушиных псов мне не суждено было стать своей. Они сказали, что я подпитываюсь от них силой… Но моей вины и злого умысла в этом нет, это просто моя потребность… или болезнь. Когда я прикасаюсь к живой твари, сил у меня прибывает, мне становится лучше – особенно, когда я причиняю этой твари боль… Оттого я и выбрала такую работу. Я и от тебя немножко подпиталась, когда ударила по голове… Прости».