Вайделот - Гладкий Виталий Дмитриевич - Страница 29

• Предыдущая
• 29/69
• Следующая

Но прежде чем Павила и Скуманд отправились в дальний путь, одна из жриц увела с собой юношу, сказав, что с ним хочет побеседовать Гиватта. Вайделот встревожился, но перечить воле старшей жрицы не посмел. Вайделотки завели Скуманда в одну из хижин и удалились, плотно прикрыв дверь.

Гиватта сидела у крохотного слюдяного оконца, скорбно уставившись на лоскут неба. При виде юноши она несколько оживилась и сказала:

– Присядь… сюда.

Он сел на скамейку рядом с ней… и неожиданно почувствовал необычайное волнение. От жрицы хлынула к нему теплая волна, которая проникала в самые отдаленные глубины его души. Скуманд вдруг почувствовал себя совсем маленьким, беспомощным, беззащитным ребенком. Это было странное чувство, от которого на глаза навернулись слезы. Это очень удивило юношу, потому что он давно не плакал. Силясь взять себя в руки, Скуманд с трудом проглотил образовавшийся в горле ком и с силой стиснул зубы – не хватало еще, чтобы он разревелся!

– Сирви… – прошептала жрица, глядя на него со странным выражением. – Как ты вырос… Возмужал…

Юноша невольно вздрогнул. Откуда жрице известно его детское прозвище?! Но ничего не спросил, благоразумно промолчав. Все-таки уроки Павилы не прошли зря – он научился сдерживать свои эмоции.

– Ты слышал наш разговор с твоим наставником… – не спросила, а утвердительно сказала Гиватта.

– Да… – немного поколебавшись, ответил юноша.

Скуманду хотелось ответить отрицательно, но что-то помешало ему соврать этой потрясающей женщине.

– Что ж, может, это и к лучшему, – после некоторого раздумья молвила жрица. – Теперь ты знаешь, что боги к тебе благосклонны, и твое будущее зависит только от тебя.

– Но в чем оно состоит?

– Я скажу тебе, что осталось за пределами нашей беседы с Павилой. Но ты не должен ему говорить о том, что сейчас услышишь!

– Я могу поклясться!

– Не нужно. Я верю, что ты не станешь болтать, как глупая сорока. Запомни – клятва хороша, когда она сказана вовремя. И никогда не перегружай клятвами уши богов, у них и так забот более чем достаточно.

– Это мне известно. Так говорил и Павила.

– Тебе здорово повезло, что именно он твой наставник. Более мудрого человека, чем Павила, трудно сыскать во всей Судовии. Он хочет сделать тебя своим наследником, однако руны говорят об обратном. Павиле трудно с этим смириться, но придется.

– Значит… я не стану вайделотом? – В вопросе юноши прозвучала надежда.

Гиватта невольно улыбнулась; она читала мысли Скуманда словно руническую надпись.

– Увы, мой мальчик, – ответила жрица, – это неизбежно. Павила умен и прозорлив. Какое-то время тебе придется побыть в его тени, под защитой жреческого сана. Ты ведь хороший охотник и знаешь, что знатную добычу можно поймать лишь в том случае, когда зверь даже не подозревает, где твое укрытие. Он должен увериться, что вокруг все спокойно, и тогда придет твой час.

– Это так, – согласился юноша. – Но я все равно не понимаю…

– Что ж, скажу прямо: ты воин и место твое на поле брани. Должна признаться, что открываюсь тебе с неохотой, но против воли богов не пойдешь. Твоя судьба предначертана, и ты все равно ступишь на ту стезю, которую уже проложили высшие силы. Нужно, чтобы ты знал это и был готов в любой момент стать тем, кем должен быть по праву наследства.

Скуманд какое-то время боролся сам с собой, но все же не выдержал искуса и спросил с дрожью в голосе:

– Могут ли руны сказать, кто мой отец?

Жрица мигом посуровела. Сдвинув густые брови, похожие на крылья чайки, она жестко ответила:

– Нет. Но в свое время ты все узнаешь.

И тут же смягчилась и продолжила ласковым, доверительным тоном:

– Я дам тебе оберег Прауримы. Носи его всегда, никогда с ним не расставайся…

С этими словами Гиватта сняла со своей шеи прочную цепочку с серебряным оберегом, представлявшим собой волка, пожирающего луну. Фигурка зверя была отчеканена настолько мастерски, что просматривались даже волоски шерсти. Надев оберег на шею юноши, она вдруг обхватила его голову сухими горячими ладонями и поцеловала в темя.

– А теперь иди… Иди! – сказала жрица и отвернулась.

Закрывая за собой дверь хижины, Скуманд услышал странные звуки, похожие на сдавленное рыдание. Но юноша был настолько потрясен событиями, которые начались с гадания в храме Прауримы, что слабо реагировал на окружающую обстановку. Павила, уже приготовившийся засыпать его вопросами: что там было да как, – посмотрел на отрешенное лицо своего ученика и благоразумно промолчал. Он понимал, что негоже заставлять юношу врать, а правду Скуманд все равно сейчас не скажет.

Вскоре морское побережье и холм со святилищем Прауримы оказались далеко позади, и путников поглотили лесные заросли. Густые древесные кроны, окрашенные осенью в яркие желтые и багровые тона, закрыли небо, и они не могли видеть, как над их головами в вышине летал давешний орел. Что могло привлечь его внимание в пестром ковре осеннего леса, трудно было сказать, но орел упрямо кружил почти на одном месте, то опускаясь совсем низко, то поднимаясь под самые небеса.

Менестрель и монах скромно сидели в уголке крепостного двора и с интересом наблюдали за пиром рыцарей, участвовавших в турнире. Вечер был тихий, теплый, дождя не предвиделось, поэтому крестоносцы даже не поставили шатры. В замке крепости Эльбинг поместить такую уйму людей не было никакой возможности.

Он был деревянным, совсем небольшим, и вместо обычного для рыцарских замков просторного пиршественного зала имел только ремтер (трапезную) – длинное, темное и неуютное помещение, меблированное дубовыми столами и лавками. Сержанты трапезничали после того, как насытятся рыцари и покинут ремтер; вслед за ними пищу принимали кнехты. Все они едва различали друг друга при скудном свете жировых светильников. Источников света было совсем немного – брат-служитель, исполнявший роль эконома, был таким же скрягой, как и его начальник, маршал Дитрих фон Бернхайм, и лично отмерял порцию жира полубратьям, которые следили за чистотой зала и накрывали на столы.

Иногда в трапезной зажигались и восковые свечи, но они были очень дорогими, и ими освещали зал только тогда, когда Эльбинг навещали высокопоставленные военачальники Тевтонского ордена – ландмейстер, комтуры (командоры других крепостей) или фогты.

Интерес Хуберта к происходящему был чисто познавательный – обычно на таких пирах он черпал вдохновение, – в отличие от устремлений святого отца, исходившего слюной при виде разнообразных яств, от которых ломились столы. Нужно сказать, что на этот раз маршал наступил на горло своей песне и не поскупился на угощение рыцарям. Ему очень хотелось привлечь их всех под свои знамена для похода на пруссов. По его расчетам выходило, что тевтонских рыцарей – главной ударной силы войска – не хватает, поэтому польские, венгерские и прочие знатные вояки могли бы здорово усилить бронированный кулак Тевтонского ордена.

Менестрелю много раз приходилось бывать на пирах у баронов, и он любил не столько само пиршество, сколько его предвкушение и блистательное начало. Каким шумом наполнялся обычно пустынный и мрачный главный зал замка! Какие богатые краски расцветали под светом многочисленных факелов и свечей! Зал совершенно преображался, делался другим, незнакомым, где-то даже сказочным. Становились видны развешанные по стенам гербы хозяина замка, красочные баннеры и флаги, разнообразное оружие, а тщательно отмытые узкие витражные окна расцвечивали каменные плиты пола разноцветными кусочками световой мозаики (обычно пиры начинались засветло, под вечер).

Но самым потрясающим моментом был тот, когда в зал входили разодетые гости. Разноцветные шелка, меха, золотые галуны, драгоценности… Особенно богаты были пояса. У дам концы поясов ниспадали почти донизу; они обильно украшались топазами, агатами и другими каменьями. Их волосы были тщательно причесаны и заплетены в тяжелые косы, перевиты цветными лентами и золотыми нитями. У многих дам (и мужчин) на головах красовались золотые обручи, на которых сияли драгоценные камни. Блеск золота, серебра и драгоценных каменьев, приятное сочетание цветных материй, среди которых преобладали синий и красный цвета различных оттенков, необычайно оживляли картину, развертывавшуюся перед глазами восхищенного наблюдателя.

• Предыдущая
• 29/69
• Следующая